Ратник закрыл глаза, но, странное дело, продолжал по-прежнему ясно видеть все окружающее, будто они оставались открытыми. Обнаружилось лишь одно существенное различие - рука его лежала не на стволе березы, а на талии обнаженной девушки.
Точно так же, как и та, которую ему довелось увидеть в далеком детстве, имела она длинные распущенные волосы, свешивающиеся чуть ли не до колен. Вот только цвет у них был немножечко иной: не зеленоватый, а скорее серовато-коричневый, да еще в двух местах отчетливо поблескивали ослепительно-белые пряди, бросаясь в глаза своей мертвенной сединой.
- А это у тебя отчего? - протянул Любим руку к одной из них.
- Срубить хотели, - беспечно сообщила девушка. - Первый раз давно еще. Я тогда вовсе маленькой была. Перепугалась ужасть как. А последний об эту пору. - Она недовольно фыркнула. - Будто мало им для костра тех, что уже и так померли. - И, сверкнув на Любима своими огромными глазищами, состоящими, казалось, из сплошного зеленого зрачка, игриво поинтересовалась: - Как я тебе, по нраву ли?
- Хороша, - восхищенно шепнул ратник, любуясь девушкой.
В самом деле, ее юное очарование не омрачал ни один мало-мальски крохотный изъян. Даже несколько тоненьких, еле заметных шрамиков, видневшихся на белоснежном теле чуть пониже левой девичьей груди, ничуть не портили общей картины идеальной красы.
- А это откуда же? - полюбопытствовал он, не прикасаясь (кощунство!), а лишь поднося палец поближе и указывая им на шрамики.
- То о прошлое лето крови моей усталый путник отведал, - спокойно пояснила она. - Да он с умом, бережно. Ежели бы чуток поболе времени было, ты бы их и вовсе не заприметил. На мне хорошо все затягивается, - похвалилась она и лукаво осведомилась: - Хороша, говоришь? А в женки меня бы взял?
- Такую красоту не в нашем селище держать надобно, - покачал головой восхищенный девушкой Любим. - Тебя бы в град стольный, в терем княжой.
- Ишь ты, вывернулся, - одобрительно хмыкнула берегиня и заулыбалась. - А я, кажись, поняла, что тебе в дар надобно. С ним и ты, ежели восхочешь, свой терем в граде выстроишь. Токмо ты уж тогда и меня не забудь - в гости зайди непременно. Договорились?
- Согласен, - кивнул тоже заулыбавшийся ратник. - Как терем в стольной Рязани срублю да деда с бабкой туда перевезу, сразу к тебе и примчусь.
- Смотри, я ждать буду, - предупредила девушка. - Но гляди, чтоб окромя бабки с дедом никого более с собой не звал, а то знаю я вас.
Почему-то Любиму тут же вспомнилась Берестяница, грустно глядевшая на него при расставании и не отводящая глаз все то время, пока они нетерпеливо топтались возле двора тиуна. Будто ожидала, что скажет ей Любим при расставании что-то обнадеживающее… И так печально стояла она, зябко обхватив саму себя полными крепкими руками с большими, не по-девичьи широкими натруженными ладонями, что будущий воин не удержался и помахал ей на прощание рукой. Словно намекнул, что не напрасно это ее ожидание. Всего один жест он себе позволил, но девушке для радости хватило и его. И еще долго-долго стояла она, махая в ответ рукой, даже когда последний из березовских парней давным-давно скрылся за крутым косогором.
- Вот-вот, - посуровела лицом берегиня. - А то ишь, имечко себе выбрала. Прямо как мы.
- А ты что же, - опешил Любим, поняв, кого именно имеет в виду девушка, - у всех людей можешь мысли читать? И как далече - отсель и до самой Рязани?
- Да нет, - пожала плечами она. - Коли человек с открытой душой, то могу его ажно на десяток-другой ваших саженей услыхать. А ежели таится, лишь с двух-трех разберу, чего у него там в голове шевелится. Такие же, как ты, - вовсе редкость. Думаешь, не ведомо мне, яко ты мою сестрицу от лютой смерти спас. Малой ить был, ан возмог измыслить. Если б не та встреча, ты мой глас нипочем бы не услыхал.
- А она тоже такая, как ты? - поинтересовался ратник.
- Да мы все схожи, - вновь пожала она плечами. - Чай, сестры. Токмо она постарше малость, вот и вся отличка.
- А зовут тебя как? - не унимался Любим.
- И имячко у нас всех единое. Берегини мы.
- А иного нет? - разочаровался ратник.
- Ну ежели тебе так уж захотелось, называй меня, - она на секунду задумалась, но тут же нашлась, весело тряхнув своими тяжелыми густыми волосами, - Берестянкой. Звучит похоже, да токмо я самую малость потощее. Потому и имечко пускай похудее будет. Ладно ли придумала? - лукаво сверкнула она зелеными глазищами.
Любим молча кивнул в ответ, не собираясь перечить своенравному лесному созданию. Довольная его послушанием берегиня зябко поежилась и пожаловалась:
- Ноженьки-то мои и вовсе застыли. Замерзла я тут с тобой, на морозе стоя.
- Так давай я спою тебе, как обещал, а ты ложись, - ляпнул Любим и осекся, испуганно глядя на Берестянку.
Берегиня только звонко рассмеялась и пояснила:
- Мы ложимся лишь один раз, когда у нас жизнь заканчивается. Ну да ладно, я не осерчала. А ты глаза открывай да начинай свои песни. Токмо про листву не забудь. Люблю я, когда она шелестит. Дар же мой береги и помни - ежели ты хоть един раз крови из тела сестер моих напьешься, то сгинет он, как и не было его вовсе.
- А что за дар? - чуточку испуганно спросил ратник.
- Узнаешь, - вновь улыбнулась Берестянка. - Скоро узнаешь. Уже ранним утром, едва народец гляделки свои от сна продерет, как ты вмиг все и поймешь.
Берестянка сдержала слово. Ратник понял это после того, как подошедший к их костру Пелей растолкал его, приказав будить остальных воев. Поначалу-то Любим решил, что ночное приключение ему попросту привиделось, и поплелся поднимать свой десяток, но едва ратник занялся их побудкой, как раздраженные голоса тут же заполонили его голову. Совсем по-щенячьи что-то поскуливал недовольный Хима, что-то невразумительное, но злое бухтел мрачный Гуней, грустно, но тоже нечленораздельно тосковал о чем-то так и не проснувшийся толком Желанко…
Нет, слов Любим не уловил. Вместо них было нечто невнятное, похожее то ли на бормотание, то ли на гудение, скорее выражающее общее настроение того или иного человека, чем что-то конкретное. И так они наперебой ворчали, кряхтели и ругались, но никто ни разу не разжал рта, чтобы произнести хоть слово.
"Вот это дар! - крякнул Любим. - И что же мне с ним дальше делать? Я ведь так долго не протяну".
Он с тоской покосился на лесок, где совсем рядом, близ опушки, спала крепким сном берегиня, наделившая человека таким интересным и, как сразу выяснилось, изрядно шумным даром. Спасения оттуда ждать не приходилось. О том, чтобы разбудить лесную красавицу, нечего было и думать.
"Придется с этим мучиться до весны, - вздохнул ратник. - Дождусь, когда проснется, тогда уж приеду, упрошу, чтоб забрала назад. Али сока березового напьюсь, да и вся недолга - на кой мне это? Одно беспокойство. А может, мне это все… приснилось?"
Основания предполагать такое у Любима имелись, поскольку чувствовал он себя на редкость скверно. В груди ратника при каждом вздохе что-то хрипело, а при выдохе столь же недовольно кряхтело, да вдобавок еще и ощутимо покалывало. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Он равнодушно поглядел на кашу, предложенную ему Мокшей, и лениво отодвинул от себя миску в сторону Химы - есть не хотелось вовсе.
"Авось тронемся в путь, разомнусь, а там, глядишь, и полегчает", - подумал Любим, но после первой же полусотни шагов, которые он сделал на ватных, непослушных ногах, ратника окончательно повело, и он потерял сознание.
В себя Любим пришел уже в Переяславле, но первое, что он понял, едва открыв глаза, так это то, что произошедшее в лесу вовсе не приснилось ему и не привиделось в горячечном бреду, ибо дар берегини сохранился в целости, да вдобавок усилился, поскольку мысли сидевшего у его изголовья Мокши он слышал столь же отчетливо, как если бы тот говорил вслух.
"До весны", - напомнил себе Любим, покорно настраиваясь на постоянное разноголосье, от которого ему теперь никуда не деться.
Однако спустя несколько дней его первоначальное мнение о чудном и не совсем приятном подарке стало постепенно меняться, причем в лучшую сторону. Началось все с одного из вечеров, когда он уже встал с постели и занял место в общем строю. Тогда Пелей, построив всех ратников, начал в уме прикидывать, кого из них назначить на очередное ночное дежурство, и гадая, не пора ли ему привлечь Любима или же еще рановато.
"Можно было бы Гунея. Давно я его не ставил, - отчетливо прозвучал его голос в голове избранника берегини. - Но у него, поди, еще рука не зажила. Нет, наверное, все-таки Любима. Вой добрый, ко всякому делу подходит сурьезно, да и выздоровел он, скорее всего".
Заступать в ночную стражу Любиму не хотелось, и не успел Пелей озвучить принятое решение, как ратник, опередив своего полусотника, сам подал голос, спросив Гунея, стоящего поблизости:
- Рука-то твоя как, зажила ли?
Тот, ничего не подозревая, бодро откликнулся:
- Да на мне что хошь яко на собаке. Я уже и перевязь снял давно.
"Ага, - вновь зазвучал голос Пелея в голове Любима. - Стало быть, мы тебя, голубок, и поставим ноне в дозор"…
Прошла всего неделя, и дар берегини вновь пригодился. Получив выданные в счет обещанного полугривенки, почти все из березовского десятка, кто был свободен от службы, потянулись на городской торг. На нем Любим и приглядел у шустрого купчишки сразу все, что хотел приобрести в качестве подарков для своих домашних.