- Все зависит, по какому курсу вы собираетесь производить обмен. Я полагаю, у вас чеки Рейхсбанка. В таком случае рекомендую воспользоваться услугами Токийского банка на Самсон-стрит и обменять их там.
- Danke zehr, - поблагодарил Лотце. - Я обменять в отеле.
Ракета находилась почти у земли. Уже виднелись летное поле, ангары, паркинги, городские автобаны, жилые дома… "Красивый вид, - подумал Бэйнс. - Горы, вода и полосы тумана над Золотыми Воротами".
- Что это есть за огромная постройка под нами? - спросил Лотце. - Неоконченная и открытая с одной стороны. Космодром? Я думал, японцы не иметь космические корабли.
- Это бейсбольный стадион "Золотой Мак", - пояснил с улыбкой Бэйнс.
Лотце расхохотался.
- О да, они любят бейсбол. Невероятно! Они начать такой большой постройка для развлечений, для дурацкий спорт…
- Строительство уже завершено, - прервал его Бэйнс. - Это такая характерная форма - открытая. Современное решение. Они им очень гордятся.
- Это смотреться так, как будто проектировать какой-то еврей, - подытожил Лотце, глядя вниз.
Бэйнс внимательно присмотрелся к нему. На какое-то мгновенье ощутил неуравновешенность, некий психопатический изъян немецкого мышления. Действительно ли Лотце так думает? Искренне ли его замечание?
- Надеюсь, мы еще встретиться в Сан-Франциско, - сказал Лотце, когда ракета коснулась земли. - Я огорчаться, если не иметь возможность поговорить с земляком.
- Но я не являюсь вашим земляком, - возразил Бэйнс.
- О да, это так. Но наши расы очень близко. Можно сказать - мы принадлежать к одна раса. - Лотце завертелся в кресле, высвобождаясь от ремней.
"Действительно ли я близок этому человеку в расовом отношении? - думал Бэйнс. - Можно ли утверждать о нашей принадлежности к одной расе? В таком случае во мне заложен такой же психопатический сдвиг. Да, по сути весь наш мир психопатичен. Власть находится в руках безумцев. Как давно нам это известно? Или мы свыклись с этим? И… многие ли об этом знают? Но наверняка не Лотце. Очевидно, если человек отдает себе отчет в том, что ошибается, он уже не пребывает в заблуждении, и процесс выздоровления начинается. Человек пробуждается. Думается, лишь немногие понимают это. К сожалению, не везде и не все. Но широкие массы… они-то что думают? Или сотни тысяч жителей этого города? Считают ли они, что окружающий их мир в норме? Или так же догадываются, и проблески истины доходят до них?
В конце концов, что означает "заблуждающийся?" Всего лишь юридическая формула. В чем тут дело? Я вижу все и ощущаю, но как на самом деле?
Взять хотя бы то, что они вытворяют. Все - от сплошного неведения. И это их незнание других людей. Абсолютная их нечувствительность по отношению к тому, что они делают с другими, к истреблению, которое они начали и все еще продолжают. Нет. Не то. Я и сам не знаю и лишь что-то ощущаю интуитивно. И все же… они целенаправленно жестоки… не в этом ли суть дела? Нет. Боже. Я ведь не способен дать всему этому определение. Они пренебрегают целыми фрагментами действительности. Верно, но должно быть что-то еще. Их планы. Освоение планет. Безумное, не поддающееся осмыслению, впрочем, так же, как и завоевание Африки, а еще раньше - Европы и Азии".
"А эта их перспектива и, непременно, космических масштабов. Нет ни отдельного человека, ни ребенка, - но всегда существует некая абстракция: раса, страна. Volk. Land. Blut. Ehre. Честь и достоинство - но не отдельных людей, a Land. Для них реальна лишь абстракция, действительность же им неведома.
Die Güte, - но не добрые люди или вот этот добрый человек. Все возникает из ощущения Пространства и Времени. Минуя субстанции "здесь" и "сегодня", они пристально всматриваются в беспредельную тьму вечного будущего. И это оказывает катастрофическое воздействие на всю жизнь. Потому что когда-нибудь, в конце концов, жизни не будет, подобно тому, как некогда существовали лишь рассеянные в Космосе частицы, раскаленный водород и более - ничего. И так будет снова и снова. Теперь лишь пауза, ein Augenblick. Космический процесс неустанно сминает жизнь, создавая гранит и метан, время истекает для всех форм жизни. Все быстротечно. Но эти безумцы тоскуют о том, что безжизненно и вечно, они пытаются помогать природе.
И я знаю, почему! Они желают быть субъектом, а не жертвой Истории. Отождествляя себя с божественной силой, они считают, что они богоподобны. В этом - их самое большое безумие. Они находятся в плену некоего архетипа. Их личность психопатически разбухла настолько, что им уже не ясно, где они, а где - Бог. И это не дерзость и не спесь, а болезненно раздутое до предела собственного воображения Я, когда часть и целое переплетены. Не человек - Бога, а Бог поглотил человека.
Они просто не в состоянии постичь сути человеческой беспомощности. Я слаб и ничтожен и ровным счетом ничего не значу во Вселенной. Мирозданию неведомо о моем существовании, я живу невидимкой. Ну и что, казалось бы, в этом плохого? Не к лучшему ли это - как есть на самом деле? Ведь те, кто отмечены богами, ими же уничтожаются. "Будь ничтожен - и ты избегнешь зависти великих".
Отстегивая ремни, Бэйнс заявил:
- Господин Лотце, забыл вам сказать. Я еврей. Вы меня поняли?
Лотце посмотрел на него с испугом.
- Догадаться об этом невозможно, - продолжал Бэйнс, - поскольку в моем облике нет ничего семитского. Я изменил форму носа, высветлил химическим составом кожу и чуть подправил форму черепа. В общем, исходя из внешних признаков изобличить меня невозможно. Я могу, и часто, к вашему сведению, это делаю, вращаться в высших нацистских кругах и не опасаться, что кто-нибудь когда-нибудь меня разоблачит.-
Тут он приблизился к Лотце и сказал ему тихо, чтобы слышал только он. - И таких нас - много. Слышите? Мы не погибли. Мы живы. Но мы невидимы.
- Служба безопасности… - после минутного молчания выдохнул Лотце.
- Да, - согласился Бэйнс, - СД может затребовать мое личное дело. Вы можете донести, однако имейте в виду: у меня весьма могущественные покровители. И среди них - арийцы и евреи, занимающие высокие посты в Берлине. Ваш донос отправят в мусорную корзину, а потом я донесу на вас. И, благодаря моим связям, вас подвергнут превентивному аресту. - Бэйнс улыбнулся, кивнул на прощание и присоединился к покидающим ракету пассажирам.
Все сошли по рампе на холодное и промозглое летное поле. Уже внизу, спустя какую-то минуту, Бэйнс снова оказался рядом с Лотце.
- Откровенно говоря, - сказал Бэйнс, следуя за немцем, - не нравится мне, господин Лотце, ваша рожа. Все-таки придется донести на вас.
И он ускорил шаг, опережая немца.
В конце летного поля у входа в аэропорт их ожидала шумная толпа встречающих. Родственники и друзья пассажиров махали в приветствии руками, поднимались на цыпочки и возбужденно-весело скользили взглядами по лицам прибывших. Крупный пожилой японец в элегантном английском плаще, остроносых "оксфордах" и котелке стоял чуть впереди встречающих в обществе молодого японца. На лацкане его плаща поблескивал значок всемогущей Императорской Торговой Миссии. "Это он! - подумал Бэйнс. - Господин Тагоми обеспокоил себя, дабы лично поздравить меня с прибытием".
- Герр Бэйнс?! - воскликнул японец, делая несколько шагов вперед и нерешительно кланяясь.
- Добрый вечер, господин Тагоми, - проговорил Бэйнс.
Они обменялись рукопожатием, а затем и поклонами. Сияющий молодой японец тоже поклонился.
- На открытом поле довольно прохладно, - сказал господин Тагоми. - Мы направимся в центр на вертолете Миссии. Может быть, вы чего-нибудь желаете?.. - Господин Тагоми заботливо глянул в лицо гостя.
- Мы можем отправляться немедленно, - ответил Бэйнс. - Я бы хотел зарегистрироваться в отеле. Мой багаж…
- Им займется господин Котомичи, - перебил его Тагоми. - Он доставит багаж позже. Видите ли, в этом аэропорту почти час уходит на получение вещей. Дольше, чем продолжается полет.
Господин Котомичи вежливо улыбнулся.
Бэйнс не возражал.
- Я бы хотел вручить вам небольшой сувенир, господин Бэйнс, - сказал господин Тагоми.
- Сувенир? Но зачем? - удивился Бэйнс.
- В надежде снискать вашу благосклонность. - Господин Тагоми опустил руку в карман плаща и извлек небольшую коробочку. - Я выбрал это из лучших образцов американского искусства, представленных на рынке.
- Ну что ж, благодарю вас, - проговорил Бэйнс, и взял коробочку.
- Специалисты вели поиски во всех южных странах. И оказалось, что это действительно имеет отношение к исчезающей старой американской культуре, - редчайший, чудом сохранившийся экземпляр, окутанный аурой минувших золотых времен.
Господин Бэйнс открыл коробочку. На черном бархате лежали часики с Микки Маусом.
"Шутит этот Тагоми, что ли? - Бэйнс поднял глаза и увидел его напряженное и обеспокоенное лицо. - Нет, это не шутка".
- Не знаю, как и благодарить вас, - сказал он. - Невероятно.
- Во всем мире остались лишь считанные единицы, наверное, не больше десятка экземпляров подлинных часиков с Микки Маусом выпуска 1938 года, - сообщил господин Тагоми, пристально всматриваясь в гостя и ожидая восторженной реакции с его стороны. - Никто из коллекционеров, известных мне, не располагает ничем подобным.
Они вошли в здание аэровокзала и начали подниматься.
- Harusame nu nuretsutsu yan no temari kana, - раздался у них за спиной голос господина Котомичи.