Казаки вначале бросились к речке и жадно пили. Потом залегли за камнями, спрятавшись среди подсохших стеблей трав.
Французы показались быстро. Их лошади шумно дышали, поводя темными от пота боками. Они осторожно трусили рысью, но, не заметив ничего подозрительного, пришпорили коней.
- Пали, хлопцы! - закричал Михай, и его слова заглушил дружный залп из мушкетов. Три француза тут же упали с коней, остальные сбились в кучу.
- Из пистолей по ним, из пистолей! - заорал десятник и выпалил в противника.
Французы лишь трижды выстрелили в показавшиеся дымки и повернули коней. Но и вдогон им раздавались выстрелы, и два драгуна свалились на берег.
- Теперь можно подумать и о переправе, хлопцы, - отдувался Михай. - Все целы? Добре получилось. Знатно. Напоим коней - и в путь. Теперь они не сунутся.
Казаки улыбались, слушая пространную речь десятника.
Шагом прошли с полверсты, нашли брод и легко перешли на другой берег. Потом поднялись на холмик и оглядели местность. Было видно, что французы так и не решились переправиться через речку, а сотня казаков медленно удалялась от реки, держась плотной кучкой.
К вечеру сотня Боровского, куда уже влился десяток Михая, остановилась переночевать в крохотной деревушке, раскинувшейся на берегу неширокой речки. В стороне, на бугорке, виднелась усадьба какого-то небогатого, судя по постройкам, помещика.
- Деревню оставим в покое, казаки, - приказал Боровский. - В усадьбе нам будет удобнее и легче обороняться в случае нападения французов.
Усадьба затаилась за запертыми воротами. На стук никто не реагировал.
- Ломай ворота! - озлился Боровский.
- Не стоит, пан сотник, - встрял Лука. - Перелезем и откроем, а вот ворота и нам сгодятся.
- Давай, Лука, - согласился сотник.
Три казака попроворнее быстро перелезли, открыли ворота, и сотня въехала во двор. Все окна были темны и зашторены или закрыты ставнями. Гнетуще давила тишина.
Казаки, держа оружие наготове, быстро осмотрели дворовые постройки. Там, в соломе, обнаружили какого-то мужика. Две лошади, явно рабочие, хрустели в стойлах сеном и травой.
Добиться от перепуганного мужика ничего не удалось. Его оставили в покое.
- Обойдем господский дом, - распорядился Боровский. - Хозяин богатством не блещет, но накормить нас, уверен, сможет. Давайте, казаки!
Казаки бросились в дом, но двери были заперты.
- Ломай ставни этого окна! - Панас топором поддел доски и быстро отворил ставню. - Можно залазить, только поосторожнее, хлопцы.
Казаки полезли в окно, а Лука с Якимом приставили лестницу к слуховому окну и быстро вскарабкались наверх. С чердака спустились на верхний этаж дома. Оглядевшись, прислушались. Было тихо, если не считать голосов казаков, доносившихся снизу.
Лука качнул головой, предлагая обследовать помещения.
Две комнаты были пусты и явно давно не использовались. Третья оказалась запертой. Они стукнули несколько раз эфесами сабель, но ответа не получили. Переглянувшись, Лука шепнул тихо:
- Там кто-то есть. Откроем?
- А чем? Саблю лишь сломаешь. Топор бы или ломик.
- Я сбегаю за инструментом, - сказал Лука.
Он вернулся с одним здоровенным казаком с перевязанной головой. Дверь затрещала под мощными ударами казака, а юноши стояли рядом с пистолями наготове, ожидая всего.
Дверь открылась - кто-то изнутри сам отворил ее.
На пороге стоял староватый француз в сильно потертом, но когда-то роскошном кафтане. Лицо его было смертельно бледным, в глазах застыл страх, стойко сдерживаемый силой воли.
Он что-то сказал, но его не поняли. Казаки грубо отстранили старого и вошли в обширную комнату. В ней была хорошая, но старинная мебель, в дальнем углу сидели на оттоманке пожилая женщина и трое ее детей. Все с бледными от ужаса лицами, трясущимися руками.
Казаки с интересом оглядывали комнату, людей. Они впервые находились в господском доме француза, и всё им казалось необычным и интересным.
Подойдя ближе к оттоманке, Лука взглянул на сидящих там детей. Мальчик лет тринадцати в добротном кафтанчике и две девушки. Старшей было лет за двадцать, а младшей не более восемнадцати. И эта младшая настолько поразила Луку своей беззащитностью и красотой, что он так и остался стоять с полуоткрытым ртом, не в силах оторваться от прекрасного видения. И его не отвлекло то, что на лице этой девушки проступали явные признаки ужаса, а крик готов был в любую секунду сорваться с ее алых, несколько побледневших губ, окаймлявших небольшой красиво очерченный рот.
Так они и смотрели - Лука на девушку, она - на него, с немым ужасом и ожиданием чего-то неотвратимого и страшного.
Лука вспомнил, что он в окровавленной повязке, смутился и отвернулся. А в комнату уже врывались казаки, с криками, не обращая внимания на присутствующих, рвали красивые, хоть и старые ткани, шарили в ящиках столов, бюварах и в других местах мебели. Один из казаков грубо схватил девушку за руку и дернул на себя. Та завизжала, отбивалась. Лука дернул казака за плечо и бросил:
- Оставь! Не видишь - это моя добыча! Отойди и отпусти девку!
- Так бы и сказал сразу. А теперь я и вторую прозевал, Лука!
Старшая девушка визжала вместе с матерью, пожилой француз, осмелившийся броситься защищать дочерей, уже лежал в луже крови.
А Лука взял всё еще кричащую девушку за руку и толкнул на оттоманку. Он старался успокоить ее, не обращая внимания на вопли и визги других дам.
Он подождал, пока девушка перестанет кричать. Ее голубые глаза и светлые русые волосы обрамляли прекрасный овал лица с небольшим прямым носом, темными бровями и длинными ресницами.
Казаки покинули комнату, девушка бросилась к телу отца, припала к нему, запачкав в его крови свои завитые локоны и ленты. Она рыдала, а Лука стоял над ними - в голове пусто, а на душе противно.
Вздрагивающие плечи девушки были столь же прекрасны, как ее лицо. Лука со стойким любопытством и восхищением продолжал смотреть на нее, потом показал жестами, что готов помочь перенести тело ее отца на кушетку, стоящую вблизи.
Она поняла, и Лука осторожно подхватил еще теплое тело. Девушка помогала, удерживая ноги. Тело положили на кушетку, девушка бросила мимолетный взгляд на Луку, и тот впервые углядел в нем что-то вроде теплоты или благодарности.
На душе стало легко и тепло, он непроизвольно коснулся ее руки. Она вздрогнула, дернулась, но не отвернулась. Лука глянул в ее наполненные слезами глаза и с замиранием сердца ощутил прилив такой жалости к этой беззащитной девушке, что внутри все защемило.
А снизу уже доносились подвыпившие голоса казаков. Воплей женщин больше не было слышно, но Лука остро ощутил опасность для этого создания. И это подтвердилось с приходом другого казака. Тот с хитрой и коварной усмешкой поглядел на эту печальную картину у тела старика, спросил грубо:
- Лука, ты и дальше будешь возиться с этой кралей? Пора и дело делать, ха! Смотри, как бы ее другие не поимели, пока ты тут собираешься, ха-ха! Вот дурень так дурень! Гляди, хлопец!..
- Пошел ты!.. - огрызнулся Лука, но покраснел и отвернулся.
Он поднялся, взглянул на девушку, сказал, подтверждая слова жестами:
- Тебе надо спрятаться, девка! Оставаться здесь опасно. Иди!
Лука энергично махал руками, подталкивал к двери и всячески давал понять, что надо делать. Он подвел девушку к двери, подтолкнул и показал, что надо торопиться. Она не понимала, слезы текли из ее глаз, но Лука был настойчив.
Наконец она пошла к темной лестнице и, оглядываясь и всхлипывая, спустилась вниз и растаяла в темноте.
Лука вернулся в комнату. Было уже достаточно темно, свечи не горели, а вечерний свет угасающего дня почти не проникал в окна.
Он бросил взгляд на мертвого француза, представил родное село Мироновку. Вздохнул и побрел вниз, где гуляли казаки.
- Эй, Лука! Ты хоть попользовался кралей? Надо глянуть! Где она?
Лука молча махнул рукой и прошел к столу, где исходила ароматом только что изжаренная говядина. Машинально взял, отрезал кусок плохо поджаренного мяса, ломоть хлеба и вышел во двор, где толпились кони.
Подошел к Нэньке, охлопал ее, скормил половину хлеба, прижался здоровой щекой к ее мягкому носу. Перед глазами возник отчетливый образ девушки. Подумалось, а не сон ли это? Неужели на земле могут быть такие красивые лица? И где она сейчас? Сумела ли спрятаться, уйти хотя бы в деревню и там переждать их нашествие?
Вечер был теплый, звезды уже начали зажигаться в темнеющем небе. Он сел на бочку, вонзил зубы в мясо и поморщился от боли в щеке. Приходилось жевать осторожно. Представил свою морду со шрамом - стало муторно.
Покончив с ужином, он вернулся в зал, где продолжали пировать казаки. Отпил из чьего-то кубка пару глотков красного вина и подивился его вкусу. Оно было немного терпким, но приятным.
Лука вышел на воздух, устроился на охапке сена у конюшни, закрыл глаза и с видением заплаканного лица этой хрупкой девушки заснул.
Проснулся он как от толчка. Что-то насторожило его. Оглядевшись, заметил в двух окнах первого этажа пляшущие отсветы пламени. Потом мельком увидел две тени, мелькнувшие за углом и тут же исчезнувшие.
Лука вскочил, выхватил пистолет и нажал курок. Осечка разозлила его. Он торопливо подсыпал пороха и выстрелил в воздух.
- Тревога! Пожар! Тревога!
Сонные казаки, еще покачиваясь после пьянки, выскакивали из дверей, натягивали кафтаны, вооружались и с криками стали собирать вещи. Никто не подумал тушить пожар. А он быстро разрастался, начал гудеть, вихриться и заливать окрестность кровавым заревом.