"Для этого тебе не нужно селиться абы где: вот он, твой лимонад, - Лучик показала на автомат с напитками, стоящий в нише коридора. - Только не напивайся сильно: как я тебя, такого булькающего, наверх одна потащу…"
Но Курт её уже не слышал.
Чуть позже, действительно слегка побулькивающий, с картонным стаканчиком, полным шипучки, в правой руке, - на дорожку - и чувством доброго умиротворения, Курт послушно шагал след в след за своей провожатой вверх по усыпанному хвоёй и поросшему невысокими соснами склону холма. Под ногами упруго стлался черничник. Ягод, несмотря на сезон, на нём почти не было. "Собрали уже", - сказала Лучик, подразумевая то, что на холм ходит не одна она. Здания больницы тускло краснели сквозь частокол сосновых стволов. С этой, оборотной стороны, Курт ещё не бывал. Оказывается, позади больницы рос лес.
"А почему тут нет заборов?" - спросил он.
"Заборы для тех, кто делает двери - напрасны, - ответила Лучик, будто цитируя. - Это мне рыжая как-то сказала, только не объяснила, что она имеет в виду. Но я тоже заметила, когда здесь гуляла. Ни заборов, ни оград, ничего, что ограничивало бы. Мне кажется, так потому, что здешние люди руководствуются каким-то другими границами, не рукотворными".
"Или здешнее начальство поощряет любопытных, - пробормотал Курт. - Прайм и тот… директор…"
"Не знаю насчет поощрения, - произнесла Лучик. - Но лучше, думаю, не попадаться".
Курт отхлебнул лимонада. Он был не очень похож на привычный ему, тот, что из прошлой жизни - более… острый, что ли, и вкус насыщенней, гуще. Курт задумался, пытаясь подобрать сравнение, и, споткнувшись обо что-то, чуть не пропахал носом землю.
"Аккуратно, тут всюду корни. В темноте их можно принять за змей".
"Ты ходила сюда в темноте?"
"Спускалась. Потому что сидела там долго. Там, наверху. Завораживает…"
"Тогда нам следовало взять с собой фонарик".
"Ну, мы же не будем до сумерек. Покажу тебе город, и только".
"Город за холме?" - Курт не очень понял.
"Под холмом, внизу. Вернее, под холмами. Больница тоже стоит на возвышенности".
Значит, где-то рядом с ними спал, дышал и переговаривался тёплый человеческий улей - автомобильный рокот, звон трамваев, светящиеся жёлтым окна, детский смех. Чего и следовало ожидать, конечно, - какая больница не связана с городскими службами? А за городом она расположена просто из терапевтических соображений: тишина, чистый воздух, природа. Но что здесь такого таинственного - какой-то город внизу… Курт спросил об этом.
"Он - не какой-то. Он - необычный".
Они уже преодолели большую часть дороги - к вершине холм становился песчаным, лысел. Сосны росли реже, черничник почти исчез, зато вдоволь было поваленных брёвен, пней и вереска. Вереск цвел фиолетовым и отчего-то пах яблоками. Над ним роились жадные до нектара шмели.
"А в чём его необычность, увидишь, - продолжила Лучик. - И мне очень хочется знать, как именно ты это увидишь".
"Глазами, - великодушно поделился Курт. - По-другому не умею".
"Я имею в виду - что увидишь, какую картину. Предполагаю, что для тебя она будет особенной".
"Ну, если жители этого твоего городка пустят в мою честь фейерверк, то да".
"Болтушка".
Лучик весело глянула на него через плечо, и Курт подумал ещё: не только лес с растущими у его напитанных влагой корней колокольчиками и фиалками, но и золотистое, жаркое от солнца вересковое взгорье. Цветущие цветочные глаза. Озорство и улыбка, в отличие от смертного ужаса, который он в этих глазах однажды видел, казались влитыми в них природой. Тот ужас вызвал человек.
"Только не говори мне, что это станет моим прозвищем", - жалобно сказал Курт.
"Тогда веди себя хорошо".
Он клятвенно пообещал, что постарается, допил свой лимонад, споткнулся ещё раз, полюбовался мимоходом на деловитую колонию крупных чёрных муравьев, обосновавшихся в старом пне, и заприметил несколько кустиков земляники. Узорные листья её выгорели от июльского зноя - пошли жёлтыми и рыжими пятнами. Кое-где ещё темнели небольшие спелые ягоды. Курт, не замедляя шага, стал собирать землянику в пригоршню, чтобы угостить свою спутницу, увлёкся и не заметил, как они выбрались на вершину - Лучик просто сказала "Пришли" и остановилась.
Тут вообще уже деревьев не было - один высохший валежник и вереск, да ещё солнце, въедливо ощупывающее землю. На ровной песчаной проплешине у одного пологого края лежало побелевшее от времени бревно. Лучик подошла к нему и села, закинув ногу на ногу.
"Иди сюда, Курт", - позвала она.
Он прошёл по валежнику, хрустя ветками, сел рядом и протянул Лучику горсть собранных ягод.
"Любое зрелище лучше, когда есть еда".
Она взяла и поблагодарила.
"С тобой не пропадёшь. Добытчик…"
Он улыбнулся - польщённо и смущённо.
"Спасибо на добром слове… Ну, где он, твой волшебный город?"
"Прямо под нами", - и Лучик указала рукой.
Город вставал из зелени, чисто вымытый, яркий и близкий, со всеми его острыми крышами и похожей на устремлённый в небо палец ратушей, и Курт, вдруг узнав его, вздрогнул и выронил землянику в песок. Курт никогда не видел его так, вживую сверху, но видел снятые с аэроплана подарочные открытки-фотографии: в книжной лавке по соседству с его домом был целый прилавок с подобными. "Любимый наш город". Его родной город. Пока он тут две недели хандрил…
Где-то там должна быть мама.
Он вскочил было на ноги, но тут же снова рухнул в песок, давя коленями рассыпанные ягоды. Попался, сдал себя. Придурок! Сейчас она поймёт, что кто-то здесь не совсем непомнящий. Впрочем, она же сама не помнит, ничего не помнит, никого, и его - но, может, так же, как и он, притворяется? Маленькая рука легла ему на плечо.
"Ты чего?" - испуганно спросила Лучик, опускаясь рядом.
"Это мой город, - не в силах сдержаться, забормотал он. - Ты представляешь, это мой родной город… - и сделал жалкую последнюю попытку как-то исправить беду. - Я, наверное, спятил. Почему я так его назвал?"
В окрестностях его родного города спокон веков не было ни одного холма.
"Потому что он необычный, - Лучик обняла его за плечи, а он дико смотрел ей в глаза. - Подстраивающийся. Оборачивается для каждого определённой стороной. Теперь мне это ясно. Я ведь тоже увидела… кое-что родное. Я хотела привести сюда другого, незнающего человека, чтобы понять, что мне сказала по поводу города рыжая: "Под этими холмами - самая большая дверь из существующих". Чтобы сравнить то, что вижу я, и то, что видит другой. Прости, мне кажется, я сделала тебе больно…"
"Карточка, - продолжал мямлить Курт в пустоту. - С таким же видом. Фотографическая карточка, открытка. Стояла на столе. Наверное, мне надо сказать об этом доктору. И пусть наругает, что лазил на холм, за яблоню-то уже отругала… Дверь? Что за дверь?"
Позади них затрещал и захрумкал валежник.
"Капитан, - сказал голос рыжей. - Ну, как я и думала".
Ветки заскрипели опять. Курт скосил глаза - мелькнуло клетчатое.
"Дверь, - произнёс Капитан, подходя ближе. - Это такое пространственное искажение. Хотя правильнее называть его пространственно-временным. Бывает рукотворным, а бывает самопроизвольным. Существует для того, чтобы через него ходить или просто смотреть. В последнем случае именуется ещё окошком, а обобщённо они все - прорехи. Да, видимо, придется выдавать информацию более крупными дозами… Дети вы любопытные".
Куратор поднял обоих на ноги и отряхнул от песка. Рыжая держала в охапке их халаты.
"Назад мы пойдём другим путём", - объяснила она.
"Курт, у тебя из-за меня теперь на коленках пятна от земляники", - огорчённо сказала Лучик.
"Ерунда! - отмахнулся он. Оторопь, громоздкий страх и изумление ушли, оставив место жгучему желанию получить объяснения. Исключительно полные и толковые. Курт нетерпеливо дёрнул плечом, высвобождаясь от ненавязчивой хватки Капитана, пошатнулся и снова сел на бревно - теперь лицом к стоящим. - Но я отсюда никуда не уйду, пока мне не расскажут про то, что я только что видел".
Капитан вздохнул.
"Подвинься, - произнёс он. - И развернись лицом к городу. Ты узнал его?"
"Да", - сквозь зубы сказал Курт.
Капитан смотрел на него пристально, вдумчиво, и Курт подумал - Капитан всё понял. Но ему вдруг стало безразлично. За их спинами рыжая помогала Лучику выпутать из волос сухую колкую хвою.
"Ой, Луч, да у тебя ещё все брюки в песке. Давай-ка отойдём, чтобы он не летел на эту парочку, и я тебя почищу…"
"И как ты видишь его?" - спросил Капитан, когда девушки удалились.
"Он - город, в котором я родился и вырос, - сказал Курт с горьким вызовом. - А потом я…"
"Не моё дело", - прервал Капитан.
Он смотрел всё так же пристально - шрамы, проходящие через уголки глаз, добавляли пристальности глубокий оттенок всезнания. Но это просто шрамы. Курт засомневался.
"Капитан…"
"Не моё дело, что было потом. Что вообще с тобой было. Или не было. И вообще ничьё дело. Никого здесь это не касается. Запомнил?"
"Но ты же куратор, - растерянно произнёс Курт. - Я думал…"
"Не знаю, что ты там думал, и знать не хочу, и мысли, слава дверям, читать не умею. Да, куратор - вас, какие образовались здесь после выдёргивания. На кой мне ваше прошлое, которого у большинства здесь вообще нет?"
"Но…"
"Но если ты мне хочешь покаяться, то выбрал неудачное место и не того человека. Смотри сюда, - Капитан ткнул себя пальцем в лицо. - По-твоему, я похож на священника?"
Он разговаривал нарочито жёстко, так не похожий на себя самого, когда они знакомились, и Курт обиделся и примолк.