- Похоже, мы провалились в довольно большую пещеру. - Гарун поднял светильник и, щурясь, осмотрелся по сторонам. - Должно быть, от сочетания нашей тяжести и силы бури песок как-то сдвинулся, обнажив вход.
- Пожалуйста, перестань извиваться, - велел Али-Баба брату, беря руку и собираясь вернуть ее обратно в корзину.
- Тебе легко говорить, - защищался Касим. - А когда ты всего лишь рука, то можешь как-то передвигаться только извиваясь.
- Я снова устрою тебя на подушках, - ответил смиренный Али-Баба с великим терпением.
Он бережно положил руку к остальным частям своего брата, потом поднял плетеную корзину, чтобы установить ее поустойчивее.
- Эй, аккуратнее! - предупредил Касим, чьи части при переноске начали натыкаться друг на друга. - Такой способ перемещения заставляет по-новому взглянуть на проблему укачивания.
- Ни слова про укачивание! - вскричал Аладдин, и, судя по выражению его лица, он был знаком с этим словом не понаслышке.
- Похоже, мы все пережили это суровое испытание, - весело сказал Ахмед и кивнул Аладдину. - Ну, может, кому-то досталось больше остальных. И здесь мы куда лучше защищены от бури, чем раньше. Номер Двенадцать! Видишь ли ты стены, ограничивающие то место, куда мы провалились?
Гарун поднял светильник над головой.
- Это место безгранично, возможно даже, это двойник той пещеры, в которой наш атаман хранит золото.
После его слов наступила тишина. Али-Баба впервые услышал намек на вой ветра, но теперь он доносился откуда-то очень издалека.
- Этот светильник наводит меня на мысль продолжить свой рассказ, - заметил Аладдин. - Не говоря уже о том, что это, возможно, поможет мне выбросить из головы некоторые недавние события!
- Конечно, продолжай, - поддержал Ахмед, - поскольку, судя по звукам бури, все еще бушующей над нами, у нас впереди еще уйма времени, которое надо чем-то заполнять.
- Тогда я его заполню, - решительно заявил Аладдин. - Моя история продолжается следующим образом. После того как я увидел самую прекрасную царевну на свете, я все же сумел прийти в себя настолько, чтобы купить провизию для того важнейшего из обедов, который мой дядя хотел подарить нам с матерью. Именно во время этого обеда я узнал первые намеки на свою судьбу и в дальнейшем был направлен на путь истинный.
В тот вечер у нас был роскошный пир, за дюжиной блюд следовала очередная дюжина других, их готовили все живущие по соседству женщины под зорким присмотром моей дорогой матушки.
Когда пир был окончен и мы выждали подобающее время, чтобы насладиться благами правильного пищеварения, человек, ставший нашим благодетелем, повернулся к матери и сказал:
- Я еще слишком мало сделал для вашей семьи. Поэтому я сделаю твоего достойного сына владельцем лавки, торгующей тем, к чему у него больше лежит душа, и далее стану поставлять в эту лавку лучшие товары во всем этом величайшем из городов.
Тут мать парня была просто потрясена такой новостью, ибо наконец-то сын ее мог найти себе занятие и ей не придется снова возвращаться к своей бесконечной стирке после того, как брат ее мужа наконец уедет.
И таким путем дядя юноши воистину завоевал доверие матери. Но он еще не окончил разговор, и следующая мысль, поведанная им родственникам, хоть и была произнесена в той же легкомысленной манере, что и бо́льшая часть предыдущей беседы, сопровождалась взглядом столь напряженным, какого Аладдин ранее никогда не видел.
- Значит, решено, - сказал дядя. - К несчастью, завтра пятница, и поскольку это молитвенный день, не откроется ни одна лавка и ни одно присутственное место, чтобы мы могли исполнить свои планы. Поэтому завтра я возьму мальчика с собой в некие известные мне сады, ибо успешному торговцу следует понимать толк в красоте и утонченности.
И мать парнишки с готовностью согласилась и с этим тоже, как согласилась бы, без сомнения, практически со всем, что бы ни сказал дядя. И было решено, что этот дядя вернется в дом на рассвете и тогда заберет с собой мальчика для дальнейшего воспитания.
И вот дядя зашел к ним на рассвете священного дня и велел юноше поспевать за ним, ибо прогулка их будет долгой. В то время в границах города было множество красивых садов, которых более чем хватило бы для обучения юноши, будь таковы истинные намерения его дяди. Но они прошли весь город насквозь, и вышли через западные ворота, и шли еще целый час, пока не достигли некоего места, и тогда дядя сказал, что сад уже близко.
Но все же Аладдин не заподозрил ничего дурного, ибо что знал этот парнишка, кроме неписаных правил уличных игр и того, сколько разных блюд может его мать приготовить из овощей и черствого хлеба? В этом отношении старик рассчитал верно, хотя на самом деле он выбрал мальчика совсем по другим причинам.
Но даже у такого не от мира сего юноши, как Аладдин, мог возникнуть вопрос-другой. Ибо, хоть дядя и сказал, что они уже недалеко от сада, единственное, что парень мог видеть, - бескрайнюю равнину, раскинувшуюся перед ними, повсюду совершенно одинаковую, если не считать камней, разбросанных тут и там, да почерневших остатков огромных кустов и деревьев, некогда росших здесь, пока на землю эту не напала какая-то болезнь, заставившая их сбросить листья.
- Несомненно, - сказал парнишка со всей почтительностью, - здесь нет никакого сада. Куда же мы направляемся?
В ответ на свой простодушный вопрос он получил шутливый подзатыльник, и дядя велел ему набрать поблизости немного сухого хвороста. Юноша быстро исполнил это, и тогда старик велел парнишке встать примерно в десяти шагах позади него.
Когда тот отошел достаточно далеко, его дядя достал из глубин своего темного элегантного одеяния трутницу. Из нее пожилой мужчина извлек предметы, необходимые для разжигания огня, и поджег сухие ветки. Сделав это, он достал из-за пазухи черепаховую коробочку, извлек из этой коробочки щепотку порошка и бросил ее в пламя, говоря какие-то слова на незнакомом юному Аладдину языке. Когда порошок упал в огонь, над костром поднялся столб густого дыма, и старик еще быстрее забормотал свои непонятные слова.
И тут парень заметил, что вокруг него что-то происходит, ибо земля затряслась, и камни принялись кататься по равнине взад и вперед, и мертвые деревья задрожали столь отчаянно, что с них посыпались огромные сучья. Так сильна была эта дрожь, что даже небо, казалось, содрогается, а земля испустила великий рев, крик гнева и боли.
А когда дрожь прекратилась, на прежде ровной земле появилось перед Аладдином отверстие десяти локтей в длину и десяти в ширину. А внутри отверстия, на глубине все тех же десяти локтей, Аладдин увидел большую мраморную плиту. И к той плите прикреплено было медное кольцо, такое большое, что девичьи руки едва могли бы обхватить его.
- Уж верно, - сказал Аладдин в пространство, - это магическое заклинание. - Парень никогда прежде не видел магических заклинаний и теперь, повидав, точно знал, что не хотел бы увидеть это снова.
- Возможно, что и так, - сказал человек, объявивший себя его дядей. Он улыбнулся, подходя к парню, но тот смотрел на него теперь совсем иными глазами, чем прежде. Вот, наверное, почему его отец никогда не упоминал, что у него есть брат, подумал Аладдин, и его мигом пробрал озноб, ибо никому не хочется иметь в родне мага.
- Кстати, - сказал тогда Аладдин, - я вспомнил, что у меня в городе скоро назначена встреча, очень важная. - С этими словами он подобрал полы халата и попытался поспешно направиться в сторону родного города.
- Но мы уже почти дошли до сада, - успокаивающе ответил старик. - Ты же не захочешь уйти теперь, когда мы так близко от него.
- Это была очень приятная и полезная прогулка, - сказал Аладдин так весело, как только мог, - но, если не ошибаюсь, мне кажется, что матушка зовет меня.
- У тебя нет другого пути, - заявил дядя, и с этими словами рука его вылетела из-под одежды настолько стремительно, что юноша даже не успел проследить ее взглядом, и ударила парня по голове с такой силой, что перед глазами у него все поплыло и мир наполнился множеством ослепительных вспышек, какие бывают на поверхности моря на закате, - кроме как открыть вон ту дверь. Разве мать не учила тебя слушаться старших? Мы пришли сюда, чтобы побывать в саду, и ты в нем побываешь.
Аладдин помотал головой, не столько в знак несогласия с дядей, сколько пытаясь прочистить мозги, ибо теперь он понял, что человек этот не просто маг, но маг могущественный, во всяком случае, в том, что касалось его умения работать кулаками.
- Что? - вскричал дядя при виде того, что он ошибочно принял за юношескую дерзость. - Ты и теперь не повинуешься мне?
- Я этого не говорил! - поспешно ответил Аладдин. - Я должен был привести мысли в порядок, чтобы понять, за что мой дядя мог так меня ударить.
Тут его дядя изобразил добрую улыбку и сказал так:
- Это лишь для твоего собственного блага, как и все, что делают старшие.
Слова эти успокоили юношу, ибо именно такие объяснения слышал он всякий раз от старших, и он даже подумал, что теперь смысла в этих словах не больше, чем во всех случаях, когда он слыхал их прежде, и в этой мысли нашел он некое утешение.
- Теперь ты будешь следовать моим указаниям в точности, - сказал далее его дядя, - ибо очень важно, чтобы молодость всегда прислушивалась к мудрости прожитых лет. Полезай в эту дыру и потяни за медное кольцо, чтобы сдвинуть мраморную плиту в сторону.
Парнишка уставился на громадный кусок мрамора, который, как вы уже знаете, если внимательно следите за моим рассказом и умеете считать, был десять локтей в длину и десять в ширину, и никто не знает, сколько еще в толщину.