Но нет, не сон: слишком хорошо, слишком четко по мнилась ей пролетевшая ночь. И как долго ждала пяти утра, и как торопливо шла по двору, как лавировала между сновавшими туда-сюда жильцами, которые дружно возводили стену, и ясно помнилась и гулкая пустота школьного здания, и сизый дым, вырывающийся в окна из толстых резиновых трубок…
Но почему ничего не видно?
Туман, созданный химическим опытом Алевтины Олеговны, по-хозяйски обосновался в ее квартире. Он был густым и на глаз плотным - как черничный кисель, но движений отнюдь не сковывал. Да и дышалось легко. Алевтина Олеговна встала и, вытянув вперед руки, пошла по комнате - ощупью, как слепая. Наткнулась на что-то, ударилась коленкой - больно. Сдержала стон, опустила руку - точно, туалетный столик. Надо левей… Двинулась вперед, нащупала спинку кровати, вцепилась в нее, как в спасительный ориентир - сейчас по нему и до спящего мужа доберется. Еще шаг, еще… Алевтина Олеговна уперлась руками во что-то холодное, массивное, неподвижное. И опустила в бессилии руки, прижалась лбом к этому холодному, пахнущему улицей, пылью, цементом - чужому.
Ничего не было сном. Кирпичная стена наглухо отделила ее от мужа, перерезала комнату, надвое разделила кровать.
Павлик проснулся сразу - будто и не спал вовсе. И сразу сообразил: конечно, не спал! Все это - не более чем хитрый трюк хитрого парня в белой куртке. Или не его, нет! Когда он с Павликом впервые беседовал, когда они ушли на набережную, подальше от чужих глаз и ушей, когда парень поведал ему план, Павлик особенно не удивлялся. Просто сказал:
- Ну, допустим, все будет именно так. Но для этого нужен как минимум один профессиональный волшебник, - вроде бы он так элегантно шутил, а вроде бы - всерьез прощупывал загадочного парня. А тот с ходу ответил:
- Волшебник есть.
Тоже не поймешь: хохмил или взаправду…
- Ты, что ли? - спросил Павлик.
- Почему бы и нет? - вопросом на вопрос.
- Давно практикуешь?
- Может, день, а может, всю жизнь.
- Как понять, маэстро?
- Так и понимай, - отрезал парень. Но сжалился над Павликом, пояснил темновато: - В каждом из нас спит волшебник, крепко спит, мы о нем и не подозреваем. Но если его разбудить… - не договорил, не пожелал.
Но Павлик не отставал:
- Кто же его разбудил, интересно?
- "Время. События. Люди". Слыхал про такую телепередачу? - парень засмеялся, легонько хлопнул Павлика по спине. - Ох и любопытен же ты, отрок!..
- Я серьезно, - упрямо настаивал Павлик.
- И я серьезно, - парень и впрямь посерьезнел. - Ты вдумайся, вдумайся? Время… События… Люди… И не захочешь, а заставят.
- Слушай, а ты сам откуда? - жалобно спросил Павлик, отчетливо понимая, что ничего больше из парня не вытянешь.
- Отовсюду, - коротко сказал парень. - Привет. Закончили интервью.
- Последний вопрос, - взмолился Павлик. - Почему именно ты?
- Почему я? - удивился парень. - С чего ты взял? Не только я. Нас много.
- Кого нас?
- Ты после школы случаем не на юрфак собрался? - ехидно поинтересовался парень. - Прямо следователь… Ну, все, я пошел.
- Секунду, - быстро сказал Павлик. - Звать тебя как?
- Звать?.. - парень притормозил. - По-разному. Николай. Михаил. Семен. Владимир, Александр… Любое имя. Павел, например.
- Павел?
- А чем плохо? Тебя ж так зовут…
- Я не волшебник.
- А вот это бабушка надвое сказала, - засмеялся парень и свернул во двор.
Надоел ему допрос.
В свое время, если читатель помнит, автор скрыл этот разговор, сославшись на "первое правило разведчика", помянутое - или придуманное? - парнем. Спрашивается: почему? Вот вам к месту еще одно "правило": всякая информация полезна лишь в том случае, если приходит вовремя. Момент, считает автор, наступил.
Туман в комнате висел - вытянутой руки не увидать. Молодец Алевтина, отметил про себя Павлик, толково сработала. Что за прихоти судьбы, размышлял он, в школе Алевтину считают мымрой и сухарем, прозвали "химозой", на уроках сачковали, а она, оказывается, из наших…
Павлик верил всему, что рассказал парень. И в самом деле, стоило Павлику пожалеть, что они с дедом оказались по разные стороны стены, как нате вам, пожалуйста: он - здесь, в своей кровати, а дед дрыхнет в соседней комнате, ни о чем не подозревая. И плохо, что не подозревая: сердце у деда, как говорится, не камень, слабенькое сердчишко, изношенное, как бы он ни хорохорился, ни играл в спортсмена. Проснется старик - не дай бог, инфаркт хватит…
Павлик встал и отправился к деду в комнату.
Легко сказать - отправился! Путешествие в тумане - дело хитрое, даже если знаешь маршрут назубок, с детства. Но туман прихотливо изменил все масштабы, смазал привычные расстояния, перемешал предметы. На пути неожиданно вырастали то сдвинутый кем-то стул, то острый косяк двери, то сама дверь, почему-то шаловливо гуляющая на петлях, то книжный стеллаж в коридоре, невесть как увеличившийся в размерах. Короче, до кабинета деда Павлик добрался, имея следующие нежелательные трофеи: шишку на лбу - раз, ссадину на руке - два, синяк на колене - три. Или что-то вроде - в тумане не разглядишь.
Сразу за стеллажом коридор сворачивал направо - к дедовским владениям. Павлик уверенно туда последовал и вдруг с ходу уперся во что-то холодное и неподвижное. Прижал к этому "что-то" сразу вспотевшие ладони, бессмысленно напряг руки, пытаясь сдвинуть, столкнуть, сломать препятствие. Куда там! Стену на совесть строили, сам Павлик и строил - в три кирпичика, один к одному. Монолит!
- Дед! - яростно выкрикнул Павлик. - Дед, проснись!
Алевтина Олеговна, по-прежнему опасливо держась за спинку кровати, вернулась назад, к туалетному столику, пошарила в ящике, нащупала там маленький карандашик-фонарь, который муж привез из заграничной командировки. Не зажигая его, панически боясь, что сели батарейки, пошла обратно. Дойдя до стены, взгромоздилась на матрас, потом - на спинку кровати. Стоять на ней босыми ногами было больно, но Алевтина Олеговна на боль не обратила внимания, плевать ей было на боль, потому что стена - как Алевтина Олеговна и надеялась - оказалась той же высоты, что и во дворе, метров двух, не больше, а значит, до мужа можно хотя бы докричаться. Невеликий росточек Алевтины Олеговны позволил ей всего лишь ткнуться носом в верхний край стены. Алевтина Олеговна схватилась за стену левой рукой, а правую протянула на половину мужа, включила фонарик. Батарейки не сели, он светил исправно, но острый и сильный луч его упирался в плотное тело тумана и, угасая, исчезал в нем. Алевтина Олеговна швырнула фонарь на постель и - в голос:
- Саша, я здесь, не бойся, Саша!
Ирка и Сенька Пахомовы крепко спали, умаявшись за ночь. Сенька кашлянул легонько, перевернулся на другой бок, разбудил Ирку. Ирка открыла один глаз, сразу сощурила его: солнце било сквозь незакрытые шторы, как пограничный прожектор. Прикрывшись от его лучей ладошкой, Ирка глянула на будильник: семь почти. Ну и черт с ним, расслабленно подумала Ирка, не пойду на работу, а днем сбегаю, подам заявление. Прав Сеня: лучше в детский сад устроиться. Тем более звали. И Наденька на глазах будет…
Тоже перевернулась на другой бок, обняла сопящего Сеньку. Спать так спать.
- Откуда стена? - расходился Топорин-старший, вдавливая в кирпичи сухие, с гречневой россыпью пятен кулаки. - Я спрашиваю, черт побери, откуда взялась стена в моей квартире? Не смей ерничать, мальчишка, сопляк, отвечай немедленно: откуда эта дрянь?
Можно было, конечно, обидеться на "сопляка", повернуться и скрыться - буквально! - в туманной дали, но Павлик понимал состояние старого деда, делал скидку на стереотип его мышления, на его, мягко говоря, возрастную зашоренность, поэтому вновь терпеливо принялся объяснять:
- Дед, я прекрасно понимаю твое волнение, но прошу тебя: соберись, успокойся, вдумайся в мои слова.
Это - не просто стена. Это - символ. Символ нашей разобщенности, вашего нежелания понять друг друга, нашей проклятой привычки жить только собственными представлениями и неумением принять чужие…
Павлик употребил эти казенные, газетные, стершиеся от многократного пользования обороты и сам себя презирал. Но и деда тоже презирал - так, самую малость. В самом деле, куда проще: между нами - стена. И все сразу понятно, что не сказано - додумай, дофантазируй. Так нет, необходимы слова, много слов, и от каждого несет мертвечиной. Господи, да кому ж это нужно, чтоб родные люди друг перед другом речи держали?! Родные!.. Не вовремя домой явился - лекция. Не ту книгу взял - лекция. Не туда и не с тем пошел - обвинительная речь. Не жизнь, а прения сторон. Будто не в отдельных квартирах мы живем, а в отдельных залах суда, нападаем-обвиняем, отступаем-защищаем, казним, милуем, произносим речи обвинительные и оправдательные, ищем улики, ловим на противоречиях. А надо-то всего: намек, взгляд, брошенное вскользь слово, поступок, наконец…
Стеценко проснулся от вопля жены и спросонья ничего не понял. Кругом было белым-бело, бело непроглядно, голос жены слышался откуда-то издалека, не то из другой комнаты, не то из-под одеяла.
- Что случилось? - спросил Стеценко.
- Саша, Сашенька, - причитала жена, - ты только не пугайся, но у нас в комнате - стена.
Нет, не из кухни и не из-под одеяла шел голос, понял он, а вроде бы сверху. На шкаф она, что ли, забралась? Или на люстру?..
- Какая стена? Что за бред? Где ты, Аля?
- Я здесь, Саша, я на кровати. Протяни руку.
Стеценко протянул руку и уперся в стену. "Сплю я и сон вижу", - нелогично подумал он.
- Это не сон, - продолжала Алевтина Олеговна, - это самая настоящая стена.