Джемаз снова перевернул страницу: "Осталось немного. Здесь Ютер пишет: "Его зовут Полиамед. Я надул его, воспользовавшись трюком Кургеча, и он признал, что видел лагерь для дрессировки эрджинов. "Так проведи меня туда!" Он не решается. Я закручиваю призму, и мой голос звучит в его мозгу: громовой глас небесный. "Проведи меня туда!" - требует божество с глазами, слепящими, как солнца. Полиамед смиряется с неизбежностью, хотя ему известно, что он повергнет в хаос миллионы судеб, превратив их в необратимое месиво. "Где? Как далеко?" - спрашиваю я. "Там - не близко", - отвечает он. Что ж, увидим"".
Джемаз открыл еще одну страницу: "Дальше столбец каких-то чисел - я не смог в них разобраться. Вот, пожалуй, и все. Дальше пусто - кроме заметок на последней странице. Сначала два слова: "Чудесно! Великолепно!" Потом один параграф: "Из всех горьких радостей жизни эта - горчайшая и сладчайшая. Как медленно бьют куранты веков! Какая скорбь в их перезвоне, какое торжество вечно опаздывающей справедливости!""
Джерд Джемаз захлопнул записную книжку и бросил ее на стол: "Вот таким образом. Ютер вернулся на "Стюрдеванте" - согласно показаниям автопилота, прямо в Рассветную усадьбу, нигде не останавливаясь. Через два дня он разбился в каменной пустыне Драмальфо".
Эльво Глиссам спросил: "Что заставило его отправиться в Пальгу? Он торговал с ветроходами?"
"Как ни странно, - отозвался Кельсе, - он руководствовался побуждениями, столь дорогими вашему сердцу. Прошлой весной он ездил в Оланж и заметил эрджинов тетки Вальтрины. Никто не мог ему объяснить, как их дрессируют, в связи с чем отец решил навестить Пальгу и разобраться, что к чему".
"И он разобрался? В чем заключается юмор ситуации, вызвавшей у него такое веселье?"
Кельсе пожал плечами: "Этого мы не знаем".
"Надо полагать, Пальга - любопытное место".
"Про ветроходов рассказывают странные истории, - задумчиво сказала Шайна. - Добрая половина из них, конечно, не заслуживает ни малейшего доверия. Когда фургоны встречаются в степи, семьи обмениваются младенцами - на том основании, что ребенок, воспитанный собственными родителями, вырастает слишком избалованным".
Кельсе встрепенулся: "Помнишь старую кормилицу, Джамию? Она рассказывала на ночь такие жуткие сказки про шренков, что мы заснуть не могли от страха".
"Джамию? Прекрасно помню! - откликнулась Шайна. - Она говорила, что у ветроходов есть обычай вешать трупы умерших на деревья, чтобы их не съели одичавшие псы. Идешь в лесу, а с каждого дерева ухмыляется скелет".
"Ветроходы не только трупы вздергивают на деревья, - вставил Джемаз. - Больных стариков тоже. Чтобы не возвращаться лишний раз в рощу, их привязывают живьем".
"Очаровательный народ! - заметил Глиссам. - Так что вы собираетесь делать?"
"Полечу на станцию № 2 и разузнаю, куда ездил Ютер Мэддок - так или иначе".
Кельсе покачал головой: "След простыл - ты не найдешь дорогу".
"Я не найду - найдет Кургеч".
"Кургеч?"
"Он хочет ехать со мной. Кургеч никогда не был в Пальге и не прочь взглянуть на парусные фургоны".
Эльво Глиссам порывисто приподнялся: "Я тоже хотел бы поехать с вами - если могу оказаться чем-то полезным".
Шайна не раскрывала рта: протестовать, ссылаясь на трудности и опасности пути, было невозможно, не оскорбив Глиссама в лучших чувствах. Упоминать о том, что Эльво успел осушить несколько бокалов крепкого янтарного вина, тоже было бы исключительно невежливо.
Лицо Джерда Джемаза чуть подернулось - так, что заметила это движение, наверное, только Шайна. Ее вечно тлеющая неприязнь к Джемазу вспыхнула с новой силой, но она опять сдержалась и ничего не сказала. Джемаз вежливо ответил: "Ваше предложение можно только приветствовать - но учитывайте, что поездка займет не меньше недели, а то и дольше, причем в пути может возникнуть множество неудобств".
Эльво Глиссам смеялся: "Путешествие в Пальгу не может быть опаснее и труднее нашего хождения по мукам из Драмальфо в Рассветное поместье!"
"Надеюсь, что нет".
"Что ж, я в хорошей форме, и предмет вашего расследования имеет самое непосредственное отношение к моим интересам".
Кельсе заметил назидательно-трезвым тоном, не позволявшим открыто подозревать его в издевательстве, но вызывавшим у Шайны бешеную ярость: "Эльво желает увидеть своими глазами процесс порабощения эрджинов".
Глиссам ухмыльнулся, ничуть не смутившись: "Именно так".
Не проявляя энтузиазма, Джерд Джемаз поинтересовался: "Насколько я понимаю, Кельсе не откажется одолжить вам пару сапог и несколько мелочей, полезных в походной обстановке?"
"Никаких проблем", - отозвался Кельсе.
"Что ж, отправимся завтра утром - если к тому времени найдется Кургеч".
Шайна чуть было не поддалась бесшабашному порыву присоединиться к экспедиции, но с сожалением отказалась от этой мысли. Не могла же она упорхнуть в Пальгу и оставить Кельсе одного! Это было бы несправедливо.
Глава 7
Аэромобиль плыл по воздуху на север над пологими холмами, широкими долинами, излучинами рек, лесами гадруна, пламенного дерева и мангониля; временами над лесным пологом высился гигантский силуэт алуанского джинкго. Глиссаму казалось, что он видит причудливый сон - он уже сомневался в целесообразности отваги, охватившей его после вчерашнего ужина. Он даже обернулся туда, где скрылась за горизонтом Рассветная усадьба... "Ничего подобного! - твердо сказал он самому себе. - Я присоединился к экспедиции по вполне основательной причине. Необходимо добыть существенную фактическую информацию о порабощении эрджинов - в этом состоит мой нравственный долг". Другую, подспудную причину он формулировать остерегался: Эльво Глиссам не мог ни в чем уступать Джерду Джемазу. Ни в коем случае.
Повернувшись в кресле, Глиссам взглянул на спутника. Джемаз был, пожалуй, на полвершка ниже его, но крепче и шире в плечах и в груди. Джемаз двигался решительно, точно и скупо, без лишних жестов, без каких-либо даже малозаметных характерных манерностей, придающих неповторимость поведению большинства людей. По сути дела, с первого взгляда - а также, пожалуй, со второго и с третьего - Джерд Джемаз производил впечатление человека неинтересного, бесцветного, сухого и мрачноватого. В нем не было, по меньшей мере внешне, никакой напористости, увлеченности, остроты. Напротив, Эльво Глиссам относился к миру оптимистично, положительно, созидательно: с его точки зрения Корифон, да и вся Ойкумена вместе взятая, нуждались в улучшениях, и только усилия таких благонамеренных деятелей, как он, позволяли человечеству надеяться на прогресс.
Несмотря на достаточные вежливость и внимание к окружающим, Джерд Джемаз не проявлял сочувствия - несомненно, он рассматривал мир сквозь призму эгоцентризма. Не менее очевидной была чрезвычайная самоуверенность Джемаза. За что бы он ни брался, возможность неудачи, по-видимому, никогда не приходила ему в голову - в связи с чем Глиссам ощущал нечто вроде легкой зависти или раздражения, даже с некоторым оттенком неприязни, полностью сознавая, впрочем, всю мелочность и недостойность подобных эмоций. Если бы только Джемаз не был столь самонадеян в своих бессознательных допущениях, столь простодушен... Ибо непроницаемый апломб Джемаза, в конце концов, мог быть не более чем наивностью. Действительно, Джемаз уступал более искушенным людям в бесчисленных отношениях. Он почти ничего не знал о человеческих достижениях в таких областях, как музыка, математика, литература, видеотехника, философия. В любых других обстоятельствах именно Джемаз, а не Эльво Глиссам, чувствовал бы себя не в своей тарелке и считал бы, что судьба несправедливо отказала ему в преимуществах, без труда доставшихся его спутнику. Глиссам заставил себя печально усмехнуться. К добру или не к добру, положение вещей оставалось таким, каким оно было.
И снова Глиссам взглянул на проплывавший внизу пейзаж. Еще было не поздно попросить (например, притворившись больным) - и его, конечно же, отвезли бы назад в усадьбу. Джемаз отреагировал бы на такое поведение всего лишь с легким недоумением - незваный столичный попутчик настолько мало его интересовал, что не вызвал бы даже презрения... Глиссам нахмурился. Довольно жалеть себя и заниматься мелодраматическим самокопанием! Он постарается сделать все возможное для того, чтобы оказаться полезным помощником. Если он окажется обузой - что ж, ничего не поделаешь. Дальнейшие размышления ничему не помогут.
Джерд Джемаз указал на трех огромных серых тварей, валявшихся в глубокой грязи посреди почти пересохшего озерца. Одно из животных приподнялось и неуклюже выбралось на берег, тупо провожая маленькими глазами летательный аппарат.
"Ленивцы-броненосцы, - прокомментировал Джемаз. - Между прочим, близкие родственники морфотов, хотя морфоты далеко их опередили в эволюционном отношении".
"Никакой генетической связи с эрджинами?"
"Никакой. Некоторые специалисты считают, что эрджины произошли от горного гергоида - это что-то вроде крысы с хвостом, как у скорпиона. Другие с ними не согласны. От эрджинов не остается окаменелостей".
Аэромобиль быстро и тихо летел на север. Впереди уже высилась Пальга, а на западе протыкали тучи пики Вольводеса. Джерд Джемаз направил машину вверх, чтобы лететь под самыми подножиями громадных кучевых облаков-наковален, купавшихся в лучах солнца. Внизу земля вздымалась и пучилась, будто подпираемая не находящим выхода давлением, после чего резко взметнулась на целый километр, обнажив почти отвесный эскарп, зазубренный тысячами выступов и провалов. Дальше, от самого обрыва, начинались и простирались к горизонту бесконечные солнечные дали Пальги.