Но Виктор разговорчики в строю моментом пресёк - тут вам не здесь! - и на место её поставил, предложив уё… уматывать к чёртям собачьим. На все шестьдесят четыре стороны. Если такая цаца. Если краля такая.
Рявкнул, и девонька заткнулась.
И Дюк, перестав елозить, спрятал морду за спинку сиденья, будто бы тоже окрика испугался, - а на самом деле, как потом выяснилось, для того единственно, чтобы зажевать под шумок втихаря жареный арахис из пакетика, который кто-то засунул в задний кармашек чехла на водительском кресле. Ворюга.
Виктор, после того как собственный его голос отзвенел, услышал запоздало, - в помещении как-то этого не замечал, - насколько непривычно и незнакомо Йоо, оказывается, произносит его фамилию. Вроде так же, как все, но всё же как-то по-другому. В её устах фамилия Пелевин звучала натурально как Пелевин, тепло и по человечески, а не так, как в последнее время везде и всюду - торговым брэндом "Пелевин".. И помимо того, казалось, что вкладывает она в его фамилию, какие-то иные, ей только одной известные, смыслы. А какие иные смыслы могут быть в его фамилии?
И он, усмехнувшись, вспомнил к слову один давнишний случай.
Дело было в Лондоне. Проходила встреча с тамошними его, Виктора, читателями. Публика случилась разношёрстая - слависты, журналисты, эмигранты интересующиеся, ну, короче всякие люди зашли на огонёк. Во многом, случайные, конечно. Как водится, вопросы задавались разные, порой забавные, но чаще глупые: "А что вы, Виктор, тут вот имели в виду?", "А что вы под этим вот подразумевали?", "А какие у вас творческие планы?". Будто бы он это знает. Будто он что-то помнит. Будто бы он что-то планирует. Короче, те ещё вопросики… Но старался, тем не менее, работать в соответствии с имиджем, и не выходя из образа. И, в общем-то, всё было достаточно мило. Только вдруг, ни с того ни с сего, - а встреча уже, наверное, где-то с час к тому моменту длилась, - какой-то молодой человек, у которого поверх свитера натянута была футболка с символикой киевского "Динамо", шумно встаёт со своего кресла, и энергично начинает выбираться из своего ряда. Пришедший с ним товарищ-сородич пытается удержать его, шикает, цыкает, только тот ни в какую. Ещё и возмущается громко: "Який же вин Пеле? Зовсим вин не Пеле! Бачишь, який белесенький!" И на выход. А на спине у него патриотично фамилия великого Кобзаря выведена на транслите. И номер - 11.
Было-было.
В зале, помнится, тишина неловкая повисла. Но Виктор произнёс через микрофон уходящему вслед: "Чёрненькими нас всякий полюбит, а вы нас беленькими полюбите!" - и отпустило. И даже аплодисменты сорвал он этой фразой, - слависты оценили шутку.
Кстати, в тот лондонский его приезд Березовский (П. Еленин), говорят, пытался с ним встретиться. Но что-то там, видать, у него не сложилось. Не состоялась встреча.
У него с опальным олигархом к тому времени странные взаимоотношения сложились. В форме заочной пикировки. Началось с того, что Виктор в одной своей известной книге вывел Березовского - ну, не самого, конечно, Березовского, а некую проекцию его мифологизированного образа на полотне массового сознания - в образе одного второстепенного героя. Правда, хотя и второстепенный то был герой, но зато явлен был в ключевом (не для развития сюжета, а для подтверждения ярким примером основной мысли романа) эпизоде. Борис Абрамович, судя по всему, удосужился тот роман, название которого в те времена у всех на слуху было, прочитать, и, видимо, затаил обиду. И не на то, похоже, что в романе он был прорисован персонажем отрицательным и даже омерзительным, вовсе нет. Плевать он на это хотел. Ему, быть может, даже это польстило. А на то он обиделся, что кто-то его, величайшего комбинатора всех времён и народов, посмел в придуманный не им мир поместить. Разве мог он такое потерпеть! Нет, никак не мог Борис Абрамович Березовский, по своей ментальности и темпераменту, быть объектом чужой реальности, мог он быть только субъектом (причём единственным) своей собственной. И подсуетился он, - нашёл вскоре, как и чем Виктору ответить. В ту карнавальную пору, когда отнимали у него первую телекнопку, затеял он, кто помнит, шумную пиар-кампанию с передачей контрольного пакета акций ОРТ группе "интеллигентов". Им лично отобранных. По не очень ясным критериям. В этот список включил он и его, Виктора. Мало, кто сообразил, зачем. Но сам-то Виктор этот посыл расшифровал. Мол, вот тебе, Пелевин, получай, - ты меня в свои придумки поместил без спросу, а я тебя - в свои. И мои схемы покруче твоих будут. По любому.
Виктор, стыдно вспоминать, узнав об этом случайно из газет (кому и когда, спрашивается, чтение газет пользу приносило?), не удержался, и куда-то там даже сдуру позвонил. В какой-то там оргкомитет. Хотел выяснить, на всякий случай, что за акции и кто держатель реестра. Попутал дьявол, случился грех. Хорошо ещё вовремя проинтуичил, какоё это всё фуфло. И не стал вдаваться и ввязываться. Остановился вовремя. Не дал себя окончательно шутом выставить.
Но от мобильника после того звонка в тот самый оргкомитет настолько пёрло серой, что трубу пришлось сменить. А они тогда вовсе не сто баксов стоили, между прочим.
Вот так вот, - были дни весёлыя…
Где, кстати, едем?
За оконцами таксо витрины кромсали как попало пространство летящих сквозь и прямо улиц на сотни миллиардов скользких брызг, которые, ссыпаясь на поляны земляничных вспышек, вминались тут же резиновым шуршанием и визгом в плёс мокрого от слёз асфальта. И фонари на эстафете света струили вяло жёлтым, подсвечивая коды кривого от порывов ливня. И ливень затухал. И в сон клонило… Но пару резких поворотов. Спуск по щебню. Какие-то "хрущобы". Старушка у подъезда под зонтом. Потусторонний тихий разговор - и сдали задом. Всё, командир, кажись, добрались. Сдаётся мне, шта энта нужный дом.
Уходишь ты, Варвара…. Волчица подлая… И подлая при том…
- Чего, говоришь, командир? - не разобрал водила.
- Счётчик не вырубай, говорю, я скоро, - ещё раз попросил Виктор.
Гришковец не открывал долго. Хотя Виктор кулаков не жалел и тарабанил настойчиво, - соседи по клетке и те дверью скрипнули, - здрасте, бдительные вы наши!
Звонка в природе не имелось, - вот в чём весь сикось-накось, гром и молния. Но оно и понятно. Квартирка арендованная, - чего ж на модернизацию чужого тратиться. Дураков нету.
Ну, ещё разок. Тук-тук-тук, - кто-кто в теремочке живёт? Кто-кто в неказистом… Тишина.
Хотел уже спускаться не солоно, когда за дверью зашуршало. Кто-то в глазок сподобился. Потоптался, решаясь. Ну, а затем ключ в замке трижды провернулся, дверь приоткрылась, и стёкла знакомых очков сверкнули, наконец, в полумраке.
- Ну, здравствуй, Женя. Разбудил?
- Да нет… Просто… - Гришковец непроизвольно коснулся рукой до буро-жёлтого синяка на скуле, и ещё зачем-то глянул Виктору через плечо с опаской.
- Войти-то можно?
- Да, конечно. Входи, - пригласил Гришковец.
- Я в комнату проходить не буду, я ненадолго, - попав в прихожую, объяснил Виктор. - У меня, Женя, к тебе дельце есть небольшое.
- Какое дельце?
- Сначала ответь, - ты свою знаменитую коллекцию с собой возишь или как?
- Коллекцию?.. Да, после того, как квартиру в Кенигсберге грабанули, с собой всегда стараюсь. Как передвижник.
- А сейчас?
- С собой.
- Слушай, а у тебя там фишки есть?
- Не понял. Какие ещё фишки?
- Обычные. Из детских игр. Помнишь, пешечки такие пластмассовые. Разноцветные. Помнишь? Ну, вспомни, игры такие со стрелочками, с кубиками…. "Знай Правила движения", "Приключения Винни-Пуха", "Морское сражение", "Монополька" позже… Помнишь?
- Ну.
- Фишки там в комплекте были. Помнишь.
- А! Ну да, конечно.
- Так есть у тебя такие фишки?
- Не знаю.
- Жень, ты тормоз, да? Или просто медленный газ?
- Чего ты… Просто глянуть надо. Всего не упомнишь.
- Ну так давай глянем!
- Давай.
Гришковец неторопливо сползал в комнату за стулом, взгромоздился на него и нырнул в антресоли.
А Виктор подумал, что вот Гришковец хотя и гений, а ведь не погнушался простому человеку помочь. Хороший человек. Отзывчивый. И за что его только Михайл Михайлович так приветил? Хотя, ведь Михайл Михайлович тоже гений. Бесспорно. Ну вот. Это ворон ворону глаз не выклюет, а гений гению… Ещё как! Запросто.
А евгениальный Гришковец тем временем, погремев какими-то банками, уронив себе на голову вязанку старых книг, пару раз чертыхнувшись, и один раз чихнув, вытащил, наконец, кряхтя, огромный фибровый чемоданище. Без ручки, конечно.