- Осмелюсь заметить, вам не стоит беспокоиться. - Акнир сняла с полки кладовой старинные очки с круглыми стеклами, протянула их Кате, и та вдруг поняла, что дочь Киевицы отлично понимает, зачем Дображанской понадобились темные стекла. - В остальном ваш костюм весьма точно соответствует той эпохе, - сказала она. - А в мелких нюансах моды мужчины не разбирались ни тогда, ни теперь…
- Думаешь? - Катя заглянула в зеркало.
Показалось ли ей, или осколок бриллианта в ее броши стал больше?
* * *
"Котарбинский Вильгельм Александрович… Жил и умер в Киеве… При жизни считался одним из ведущих символистов Империи… Невзирая на большие гонорары, так и не приобрел собственный дом, на долгие годы поселившись в отеле "Прага"… незадолго до смерти перебрался в дом своего давнего друга - Эмилии Праховой", - уведомил Катю интернет.
От стройного розово-серого дома-замка на Ярославовом валу, 1, Катерина дошла пешком до угла Владимирской улицы, свернула налево и меньше чем через двести шагов оказалась у зеленоватого здания бывшего отеля "Прага", бывшей гостиницы "Киев" - закрытого на бесконечный ремонт № 36. Второй этаж дома был подпоясан длиннейшим балконом с великолепным черным литым узором. Стекла первого этажа еще хранили память о канувшем в Лету ресторане. Нарисованная на стекле улитка искренне ратовала "за неспешную еду". Реклама - "Ассортимент ограничен лишь вашим аппетитом" - зазывала в совершенно пустое, безлюдное помещение. А столь же пустынная застекленная макушка 6-го этажа вспоминала другой - знаменитейший в прошлом веке ресторан на крыше и пропечатанную в дореволюционных газетах рекламу: "Тот, кто не любовался панорамой города с террасы отеля "Прага", - не видел Киева!".
Над запечатанной дверью центрального входа еще держалась надпись "Готель", а над ней сияла громадная афиша о продаже старого дома… Но запертая дверь не могла остановить Киевицу - Катя сунула необходимый ключ в замок и привычно прочитала на входе заклятие именем Города, повелевая: "Дай мне час, который должно узнать". Просить более конкретно не имело смысла: Киев лучше других знал, какой день и миг из жизни Вильгельма Котарбинского поможет Киевицам решить загадку…
Дверь поддалась, и, шагнув за нее, Катя увидела совсем другой коленкор: сияющий, натертый до блеска холл одной из перворазрядных гостиниц старого Киева. Скользнув взором по объявлению, предлагающему всем гостям "Праги" в "бесплатное пользование" театральные бинокли и зонтики от дождя, Дображанская внимательно изучила доску, где значились имена лиц, проживающих в номерах, и кивнула, увидев нужное.
Поднявшись на третий этаж, Катерина прошла по устланному ковром коридору. Дверь номера Котарбинского не была заперта. Гостья толкнула ее и оказалась в просторной и светлой комнате посреди заправлявшего в ней художественного и антихудожественного беспорядка. Повсюду стояли мольберты с начатыми картинами. Под длинной лавкой у стены красовалась живописная куча мусора: коробки из-под спичек и папирос из лавки Соломона Когена, окурки, обрывки бечевки и бумаги, заметенные туда "аккуратным" хозяином, возбужденный голос которого долетел из соседней комнаты:
- Вот так, моя милочка… Ах, какая милая головка… Взгляните на меня… какой взгляд… какая прелестная меланхолия…
По-видимому, живописец был там с какой-то миловидной натурщицей, и, помня, что последние позируют не только в одежде, но и без нее, Катерина решила быть вежливой.
- Вильгельм Александрович… - позвала она. - Простите, что я без стука… Дверь была открыта… Я к вам по делу.
- Ах, какой чудный я слышу голосок… Кто у нас здесь?
Вильгельм Александрович немедля появился на зов. Он был еще достаточно молод, белокур, светлоглаз и весьма приятен на вид, с волнистыми волосами, прекрасно прорисованными бровями, небольшой аккуратной бородкой и мягкими обходительными манерами, мгновенно обволакивающими тебя, словно ласковый, теплый, гостеприимный плед.
- О! - восторженно встретил он красавицу Катю и машинально поправил свою испачканную краской широкую рабочую блузу. - Рад, очень рад принимать у себя таких восхитительных дам. Я еще не видел на Киеве подобных красавиц… Вы по делу… Как обычно? Портрет?
- Да… я хотела бы, - Катя отметила, что поляк по происхождению путается в единственном и множественном числе, но во всем остальном он произвел на нее самое благоприятное впечатление. Он походил на человека, взаимно влюбленного в жизнь.
Перед приходом сюда ей удалось найти в сети очень немного информации, но хватило немногого, чтобы понять - Вильгельм Котарбинский был неисправимым романтиком. В юности влюбился в кузину и в живопись. Но жениться на первой воспрещала суровая католическая вера, а стать живописцем - запретил шляхтич-отец. Тогда юноша просто сбежал из дома в Рим, где вскоре получил звание "Первого Римского рисовальщика". Приехав в Киев, после росписи Владимирского собора он легко и быстро вошел в моду. Рисовал тоже - легко и быстро. Зарабатывал легко и быстро тратил деньги. Все же женился на своей кузине, но легко и быстро разошелся с ней…
И сейчас тоже воспринял Катин визит легко и быстро перешел к делу:
- Чудный свет… Я прошу вас сюда.
Катя послушно встала на указанное художником место. Котарбинский подбежал к мольберту, бросил какой-то незаконченный рис унок прямо на пол, сменил его на чистый лист, схватил карандаш и принялся за работу.
- Ах, до чего ж вы красивы… Клянусь, вот истинное счастье - запечатлеть на бумаге такую диковинную красоту… и такой дивный контраст… - продолжал приговаривать он.
Дивная скорость исполнения заказа изумила Катю - однако не слишком. Возможно, увидев даму в дорогих украшениях, художник сразу уразумел, что она будет щедрой. А возможно - и даже, скорее всего, как и прочие, был сражен наповал красотой темноглазой Кати и, как случается с творческими людьми, понесся за новым вдохновением, забыв про прелестницу в соседней комнате. Последняя же наверняка модель, работает за деньги, а значит, будет ждать сколько угодно.
- Придвиньтесь, прошу вас… - сказал он.
- Придвинуться к чему?
Он не ответил на вопрос, увлеченный работой.
- Давно я не видел таких фантастических дам… нет… таких, как вы, никогда… Только сегодня… Дивный сегодня день, вы не находите?
Катерина невольно обратила взор к тусклому дню за окном - там моросил мерзкий мелкий дождик - трудно было придумать погоду противней. Но Котарбинский был увлечен даже сегодняшним днем.
""Врубель для бедных", - вспомнила определение Катя. - Но в жизни он скорее уж Врубель наоборот…"
Вильгельм Александрович и Михаил Александрович… Оба поляки по крови. Оба выбрали путь живописца, вопреки воле родителей… Оба приехали в Киев расписывать собор по приглашению профессора Прахова. У обоих была несчастная первая любовь… Но Врубель увидел в ней бездну. А для Котарбинского даже печаль стала светлым вдохновением. Оба сошлись с женой профессора Эмилией… Но для первого она стала той самой неразделенной любовью - его собственным ангелом ада, а для второго - ангелом-покровителем, лучшим другом. Вильгельм умер в старости у нее на руках…
Дивный пример, как одни и те же люди и вещи могут стать горем одного и счастьем другого. Как в горе может прятаться страшное счастье. А в счастье - горе. Именно способность проваливаться духом в бездонные миры породила гений Врубеля. Творчество ж Котарбинского оказалось таким же поверхностным или, скорее, парящим - легким, как его нрав.
За исключением разве что одного полотна - Черного Ангела с лицом прекрасного чудища, с глазами, полными темной бездны… Той самой бездны, которой были наполнены взгляды всех персонажей Врубеля.