– Ты знаешь, сколько это стоит – подкупить федерального судью?
– Огромные деньги.
– Требуются огромные деньги, – повторил он. – И огромная власть, Патрик. Я вот изучил личность так называемого главы Церкви Истины и Откровения, этого П.Ф. Николсона Кетта.
– Серьезно? Николсон? Это его имя?
– Да. А что?
– Ничего, – сказал я. – Кретинское имя, и все.
– Как бы там ни было, П.Ф. Николсон Кетт для них как бы Господь Бог, и гуру, и первосвященник в одном флаконе. Но больше двадцати лет его никто в глаза не видел. Он шлет послания через своих подручных, предположительно со своей яхты у берегов Флориды. И он...
– Флорида, – произнес я.
– Ну да. Знаешь, по‑моему, это какая‑то ерунда, по‑моему, парень этот давно умер, да и раньше‑то мало что значил. Просто был подставным лицом, маской, налепленной на эту Церковь.
– А кто же настоящее ее лицо, за этой маской?
– Не знаю, – сказал он. – Но уж, конечно, это не П.Ф. Николсон Кетт. Тот парень был явно недоделанный. Раньше работал не то рекламщиком, не то мелким литературным сотрудником в журнале в Висконсине, под псевдонимом писал сценарии для порнофильмов, чтобы как‑то сводить концы с концами. Да он и фимилию‑то свою с трудом мог написать. Но фильмы по его сценариям я видел, и харизмой он обладал. К тому же и вид у него был подходящий – взгляд не то истинно верующего, не то сумасшедшего. Вот кто‑то и выбрал этого парня с подходящим видом и харизмой и вознес его на пьедестал, как глиняного божка. И этот «кто‑то», в чем я уверен, и есть человек, донимающий меня сейчас судебным преследованием.
Тут в трубке внезапно раздались прерывистые гудки.
– Позвони мне попозже. Мне надо бежать.
– Ну пока, – сказал я, но он уже повесил трубку.
Выйдя из отеля и пройдя по дорожке, петлявшей среди пальм и нелепых австралийских сосен, я увидел Энджи, которая, сидя в шезлонге и заслоняясь рукой от солнца, глядела вверх на молодого парня в оранжевых плавках – матерчатой полоске, такой узкой, что даже набедренная повязка бывает шире.
Другой парень в синих плавках устроился напротив, по другую сторону бассейна, и оттуда глядел на них. По его улыбке я понимал, что парень в оранжевых плавках его дружок.
«Оранжевые плавки» держал возле своего глянцевитого бедра наполовину полную бутылку «Короны», в чьей пене болтался лимон, и, подходя, я услышал, как он сказал:
– А полюбезнее ты не можешь?
– Могу, – ответила Энджи, – но сейчас я не в настроении.
– Ну так смени настроение! Ты же в месте, где полно солнца и веселья, крошка.
Крошка. Большая ошибка.
Энджи шевельнулась в своем шезлонге и положила записи на землю рядом с собой.
– Где полно солнца и веселья?
– Ну да! – Парень отхлебнул «Короны». – Послушай, надень‑ка солнечные очки!
– Зачем это?
– Чтобы не попортить свои хорошенькие глазки.
– Так тебе глазки мои понравились, – сказала Энджи тоном, так хорошо мне знакомым. «Беги! – хотелось мне крикнуть парню. – Беги отсюда со всех ног и без оглядки!»
Парень утвердил бутылку на своем бедре.
– Ага. Кошачьи.
– Кошачьи?
– Как у киски, – сказал он, наклоняясь к ней.
– Тебе нравятся киски?
– Обожаю их. – Он улыбнулся.
– Тогда тебе, наверное, стоит сходить в зоомагазин и купить себе кошку, – сказала она, – потому что, сдается мне, другие киски тебе сегодня вечером не светят.