Справа от нас, у самой земли, внезапно послышался шорох. Мы повернули головы, и Дезире остановила меня, схватив за голову. Свет фонарика дернулся вправо, затем влево, и тощий заяц с посеребренной морозом шкуркой, перепрыгнув освещенное пространство, скрылся в живой изгороди.
– Пристрелите его, – сказал я Дезире. – Ведь он денег стоит!
– Заткнись! – сказала она. – Джулиан, давай‑ка побыстрее!
– Дорогая...
– Не называй меня «дорогая»!
– У нас тут неприятность, дорогая...
Он попятился, и мы, выглянув из‑за его спины, увидели в круге света от фонарика пустую яму глубиной футов в пять с половиной и шириной фута в полтора.
Яма была тесной и выкопана на славу, аккуратно, но сидевший в ней, вылезая, произвел ужасный беспорядок. Землю испещряли грязные, глубже оставляемых граблями борозды; широким кругом яму окаймляли комья выброшенной глины. Сидевшая в яме не только отчаянно пыталась выбраться. Она была зла как черт.
Дезире взглянула налево, направо.
– Джулиан!
– Да? – Он глядел вниз, в яму.
– Давно ты ее здесь проверял?
– С час тому назад, наверное.
– Час тому назад.
– Она могла успеть добраться до телефона, – заметил Джулиан.
Дезире скорчила гримасу:
– Какого? Ближайший дом отсюда в полукилометре, а владельцы зиму проводят в Ницце. Она вся в грязи... Она...
– В этом доме, – свистящим шепотом проговорил Джулиан, оглянувшись через плечо на особняк. – Она может находиться в этом доме, внутри.
Дезире мотнула головой:
– Нет, она еще здесь. Я знаю. Дружка своего поджидает. Да? – крикнула она в темноту. – Поджидаешь?
Что‑то зашелестело слева от нас. Похоже, звук шел от живой изгороди, но море, шумевшее в двадцати метрах от дальнего края сада, мешало определить это точно.
Джулиан склонился перед высокой изгородью.
– Не знаю, – раздумчиво произнес он.
Дезире переместила свою пушку влево и отпустила мои волосы.
– Прожекторы. Мы можем включить прожекторы, Джулиан.
– Просто не знаю, – сказал Джулиан.
Ушей моих коснулся не то легкий порыв ветра, не то шум прибоя.
– Черт побери! – воскликнула Дезире. – Как это она смогла...
И тут раздался чавкающий звук – так шлепает ботинок по наледи грязной лужи.
– О боже! – произнес Джулиан, направляя фонарик на себя, на собственную грудь, откуда, поблескивая, торчали лезвия садовых ножниц. – О боже! – повторил он, не сводя глаз с деревянной рукоятки ножниц, словно ожидая от них объяснения случившемуся.
Потом фонарик выпал из его рук, он качнулся вперед и упал. Кончики лезвий показались из спины, он лишь моргнул разок, уткнувшись в грязь подбородком, испустил вздох. И больше ничего.
Дезире нацелила на меня пистолет, но выронила его, когда по кисти ей ударили рукоятью мотыги.
– Что? – сказала она и повернулась влево, туда, где из темноты выступила Энджи, с головы до ног покрытая грязью, и ударила Дезире Стоун по лицу так сильно, что сомнений у меня не оставалось – та перенеслась в царство грез еще раньше, чем тело ее упало на землю.
Я стоял возле душа в ванной для гостей внизу, в то время как струи воды брызгами омывали тело Энджи и грязь потоком стекала по ее щиколоткам в слив. Она провела губкой по левой руке, и мыло потекло тягучими каплями с ее локтя, прежде чем шлепнуться в мраморную ванну. Потом она принялась за другую руку.
С тех пор, как мы зашли с ней в ванную, она уже четырежды успела выскрести каждую часть тела отдельно, а я все еще находился под впечатлением.