– Черт побери, дружок! – Она помахала пальцем перед моим носом. – По всему видно, вы в отчаянном положении, Патрик!
– Как и вы, Дезире. Потеряв адвоката, вы теряете все. Убьете вы отца, убьете меня, все равно в руках у вас лишь два миллиона. А мы оба знаем, что для вас это капля в море. – Я наклонил голову, и пистолет, оторвавшись от моего уха, скользнул вниз по скуле. – Двадцать восемь минут, – сказал я. – А после вам до скончания дней только и останется, что угрызаться воспоминанием о том, как близко от вас находилось больше миллиарда долларов. Угрызаться и смотреть, как чужие люди тратят эти деньги.
Рукоять пистолета ударила меня по макушке с такой силой, что комната на секунду окрасилась в алый цвет и все в ней пошло кругом.
Дезире соскочила с моих колен и открытой ладонью дала мне пощечину.
– Думаешь, я не знаю тебя? – вскричала она. – Думаешь, я не...
– Единственное, что я думаю, Дезире, что вам не хватает адвоката. А больше я не думаю ничего.
Еще одна пощечина, на этот раз сопровождаемая царапаньем, – когти ее прошлись по моему лицу и разорвали левую щеку.
Она оттянула курок и, наставив дуло мне между бровей, стала орать мне прямо в лицо, некрасиво раскрыв искаженный яростью и неистовством рот. Слюна закипала в углах ее рта, и она все кричала, и палец ее на курке стал малиновым от напряжения. Яростное эхо ее криков кружило водоворотом вокруг моей черепной коробки, обжигало уши.
– Сдохнешь, как свинья! – прохрипела она прерывисто, сдавленным голосом.
– Осталось двадцать семь минут! – сказал я.
В комнату ворвался Джулиан, и она направила пистолет на него.
Он поднял руки:
– Что‑нибудь не так, мисс?
– За сколько времени доедешь до Дорчестера? – спросила она.
– За тридцать минут, – ответил он.
– В твоем распоряжении двадцать минут. Мы покажем мистеру Кензи его партнершу в саду. – Она взглянула на меня. – И тогда вы, Патрик, дадите нам адрес этого вашего друга.
– Джулиану живым туда не пройти. Его застрелят в дверях.
Она уже взмахнула пистолетом над моей головой, но внезапно остановилась, так и не нанеся удара.
– Это уж его забота! – прошипела она. – Адрес в обмен на то, чтобы взглянуть на партнершу! Идет?
Я кивнул.
– Развяжи его!
– Но, дорогая...
– Никаких «дорогая», Джулиан! – Она склонилась к спинке моего кресла. – Развяжи‑ка!
– Это неразумно, – заметил Джулиан.
– Джулиан, ради бога, может быть, ты скажешь, что мне еще остается делать?
На это у Джулиана ответа не было.
Я почувствовал, как вначале высвобождается моя грудь, потом ноги. Простыни упали и лежали теперь на полу передо мной.
Дезире вытолкнула меня из кресла ударами пистолета по затылку и ткнула дулом мне в шею:
– Идем!
Джулиан снял фонарик с письменного шкафа и распахнул балконную дверь, ведущую на газон позади дома. Мы вышли за ним следом, повернули налево. Свет фонарика ярким пятном прыгал по траве.
Дезире вела меня, ухватив мой затылок и приставив пистолет к шее. Я был вынужден сгибаться, приспосабливаясь к ее росту; так мы миновали газон и, пройдя по короткой тропинке, огибавшей сарай и перевернутую тачку, через рощицу вышли к саду.
Как и все вокруг, сад был огромен, величиной по меньшей мере с бейсбольное поле; с трех сторон его окаймляли покрытые инеем живые изгороди высотой фута в четыре. Мы перешагнули свернутый кусок брезента у входа, и пятно света от фонарика Джулиана запрыгало по окоченевшим комьям грязи на грядках и травинкам, сумевшим выстоять в зимний холод.