Потом она принялась за другую руку.
С тех пор, как мы зашли с ней в ванную, она уже четырежды успела выскрести каждую часть тела отдельно, а я все еще находился под впечатлением.
– Ты сломала ей нос, – сказал я.
– Да? Ты какого‑нибудь шампуня здесь не видишь?
Салфеткой для лица я открыл аптечку, а потом, обернув этой салфеткой небольшой флакон, выдавил немного шампуня себе в ладонь и вернулся к душу:
– Повернись ко мне спиной.
Она повиновалась, и я, наклонившись, втер ей в волосы шампунь. Погружая пальцы в мокрые спутанные пряди и вспенив мыло у корней, помассировал ей кожу головы.
– Как приятно, – сказала она.
– Да уж!
– И здорово!
Она подалась вперед, и я отнял ладони от ее волос, а она, подняв руки, сама стала тереть себе голову с такой силой, о какой я, намеревавшийся сохранить собственную шевелюру до сорокалетия и позже, даже и помыслить не мог.
Я смыл с рук остатки шампуня в раковину.
– Ты это о чем?
– О ее носе.
– Ужасно покорежен, – сказал я. – Так, будто на его месте у нее их выросло целых три.
Я опять приблизился к душу, где она, закинув голову, подставила ее под струи, и между лопаток и по спине у нее текла теперь белая пенистая жижа – воды пополам с мылом.
– Я тебя люблю, – сказала она с закрытыми глазами и все еще закинутой головой, вытирая виски.
– Да?
– Да.
Она потянулась за полотенцем, и я подал его ей.
Потом, перегнувшись, я выключил душ, а она, вытерев лицо и проморгавшись, взглянула мне прямо в глаза. Она шмыгнула носом, извлекая попавшую туда воду, и вытерла полотенцем шею.
– Когда Шатун рыл яму, он сделал ее чересчур глубокой. Поэтому, когда он бросил меня туда, моя нога попала на камень, торчавший из‑под слоя глины. Я поднялась дюймов на шесть над дном ямы и должна была напрячь все тело и каждый его мускул, чтобы удержаться на этом маленьком уступе.
И это было ох как нелегко. Потому что, глядя вверх, я видела, что этот мерзавец закидывает меня комьями глины с совершенно бесстрастным лицом. – Она спустила полотенце с груди на талию. – Отвернись!
Я отвернулся и разглядывал стену, пока она вытирала то, что стеснялась вытереть при мне.
– Двадцать минут. Вот сколько потребовалось ему, чтобы закопать яму. И он проверил, плотно ли уложена земля вокруг меня. Во всяком случае, в районе плечей. И даже глазом не моргнул, когда я плюнула ему в рожу. Спину мне вытрешь?
– Конечно.
Я повернулся к ней лицом, и она, выйдя из‑под душа, вручила мне полотенце. Я провел толстой ворсистой тканью по ее плечам и ниже – по спине, а она обеими руками выкрутила волосы и уложила их на затылке.
– Поэтому, хотя я и стояла на этом уступчике, подо мной было полно мокрой глины. И вначале я не могла повернуться и жутко испугалась, но потом вспомнила, что дало мне силы стоять одной ногой на камне в течение двадцати минут, пока этот мистер Ходячий Мертвец закапывал меня.
– И что же это было?
Она повернулась в моих руках.
– Ты! – И на секунду язык ее прильнул к моему языку. – Мы! Ну, ты понимаешь! Вот это самое! – Она похлопала меня по груди и, протянув руку за мою спину, забрала назад полотенце. – И я стала поворачиваться и вертеться, и слой земли под моими ногами становился все толще, а я все вертелась, и – о счастье! – часа через три я почувствовала, что дело двинулось.
Она улыбнулась, и я поцеловал ее, и губы мои уперлись ей в зубы, но мне было все равно.
– Я так боялась, – сказала она, обвив руками мои плечи.
– Прости меня.