– Наклонившись к нему, я ослабил узел его галстука и расстегнул ему воротничок. – Так что признавайтесь.
Над его верхней губой показались капельки пота, а сжатые челюсти слегка обмякли.
Он сказал:
– Вы слишком много себе позволяете.
Я поднял бровь:
– И это все, что вы можете мне сказать? Ну, тогда держись, Дэнни.
Я спрыгнул со стола.
Он отпрянул в своем кресле, откатив его от меня, но я повернулся к нему спиной и направился к двери. Там я оглянулся:
– Когда я через пять минут позвоню Тревору Стоуну и расскажу ему, что вы трахаете его дочь, может, передать ему что‑нибудь от вас лично?
– Вы не посмеете.
– Не посмею? Да у меня есть снимки, Дэнни.
Все‑таки приятно наносить сокрушительные удары.
Рука Дэниела Гриффина поползла вверх, и он несколько раз глотнул. Он вскочил с такой стремительностью, что кресло его крутанулось, а он простоял секунду, опершись о стол и глотая кислород.
– Вы работаете на Тревора? – выговорил он.
– Раньше работал, – сказал я. – Теперь – нет. Но телефон его у меня записан.
– И вы, – сказал он звенящим голосом, – остались ему верны?
– Вы вот не верны! – сказал я, издав короткий смешок.
– Я про вас спрашиваю.
Я покачал головой:
– Я не люблю его и дочь его не люблю, и, насколько я знаю, оба они могут пожелать моей смерти сегодня в шесть часов вечера.
Он кивнул:
– Это опасные люди.
– Знаете что, Дэнни? Расскажите мне что‑нибудь, чего я еще не знаю. Что вам полагается сделать для Дезире?
– Я... – Он покачал головой и отошел к маленькому холодильнику в углу. Он наклонился к холодильнику, и я вытащил пистолет и снял его с предохранителя.
Но он вытащил из холодильника лишь бутылку «Эвиана». Выглотав с полбутылки, он вытер рот тыльной стороной руки. Когда он увидел пистолет, глаза его расширились. Но я лишь пожал плечами.
– Он очень дурной, мерзкий человек, и он умирает, – сказал Гриффин. – Мне приходится думать о будущем. Приходится думать о том, в чьи руки перейдут его деньги, когда он умрет. Кто станет держателем кошелька, если угодно.
– И немалого кошелька, – заметил я.
– Да. В один миллиард сто семьдесят пять миллионов долларов по последним подсчетам.
От этой цифры я несколько оторопел. Такая сумма, наверное, одна может заполнить грузовик или банковский сейф. А возможно, в грузовик или в сейф она и не уместится.
– Так это уж не кошелек, – сказал я. – Это прямо национальный валютный запас!
Он кивнул:
– И деньги эти надо куда‑то направить, когда он умрет.
– Бог мой, – сказал я. – Вы собираетесь изменить его завещание.
Он отвел глаза и стал смотреть в окно.
– Или же вы уже его изменили, – сказал я. – Ведь и он изменил завещание после покушения на него, не правда ли?
Не сводя глаз со Стейт‑стрит и задней стороны «Сити‑Холл‑Плаза», он кивнул.
– Он вычеркнул Дезире из завещания?
Опять кивок.
– К кому же теперь переходят деньги?
Никакого ответа.
– Дэниел, – повторил я, – к кому же теперь переходят деньги?
Он махнул рукой.
– На разнообразные нужды пойдут – университетские стипендии, библиотеки, на медицинские разработки – всякое такое.
– Чепуха. Бескорыстием он не отличается.
– Девяносто два процента всего капитала пойдет в частную трастовую компанию его имени.