Двери открылись, но он заблокировал их, просунув руку между створок.
– Вчера вечером во Флит‑центре «Кельты» сражались с «Быками». Я знаю. У меня там абонемент. – И он опять широко улыбнулся мне. – Кто бы ты там ни был, молись господу богу, чтобы лифт спустился в вестибюль раньше, чем там окажутся охранники!
Он вышел и не сводил с меня глаз, пока двери не начали закрываться. За его спиной я успел прочитать выведенные золотом фамилии на табличке: «Гриффин, Майлс, Кеннили и Бергман».
Я улыбнулся и прошептал: «Дезире!»
Он рванулся вперед, опять просунул руку в дверь лифта, и створки снова раскрылись.
– Что ты только что сказал?
– Вы меня слышали, мистер Гриффин. А может, называть вас просто Дэнни?
Его кабинет имел все, в чем нуждается преуспевающий делец, кроме, может быть, ангара для личного реактивного самолета. Однако если бы он захотел, то кабинет вместил бы и самолет.
Приемные перед кабинетом были пусты, если не считать одинокой фигуры секретаря мужского пола, заполнявшего кофейными фильтрами многочисленные кофейные автоматы, расставленные по приемным. Где‑то вдали гудел пылесос.
Дэниел Гриффин повесил в шкаф пальто и пиджак, после чего обошел стол, такой огромный, что мне показалось, будто размеры его исчислялись в ярдах. Он уселся и сделал мне знак сесть напротив.
Я продолжал стоять.
– Кто вы? – спросил он.
– Патрик Кензи, частный детектив. Если вы интересуетесь моей биографией, можете осведомиться о ней у Чезвика Хартмана.
– Вы знакомы с Чезвиком?
Я кивнул.
– Уж не вы ли помогли его сестре выпутаться из неприятной ситуации в Коннектикуте несколько лет назад?
Я взял в руки со стола стоявшую с краю тяжелую бронзовую фигурку и принялся рассматривать ее. Это было изображение какого‑то восточного божка или же мифологического персонажа – женщина с короной на голове, но с лицом, обезображенным свисавшим с него вместо носа слоновьим хоботом. Женщина сидела скрестив ноги, глядя на рыбу, выпрыгнувшую из моря прямо к ее ногам. Четыре руки женщины держали соответственно боевой топорик, бриллиант, бутылочку с притиранием и свернувшуюся кольцом змею.
– Шри‑ланкийское? – спросил я.
Подняв брови, он кивнул:
– В то время это, конечно, называлось Цейлоном.
– Угу, – сказал я.
– Что вам от меня надо? – спросил он.
Я взглянул на фотографию красивой улыбающейся женщины, на другую, где были взрослые дети и целый выводок безупречных в своей прелести внучат.
– За республиканцев голосуете? – осведомился я.
– Что?
– Фамильные ценности, – сказал я.
– Я не понимаю.
– Что надо было Дезире? – спросил я.
– Боюсь, что вас это совершенно не касается.
Он приходил в себя после полученного возле лифта шока – голос его окреп, а в глазах опять засверкало праведное негодование. Скоро он вновь начнет мне угрожать охранниками, так что придется нанести ему удар под дых.
Я обошел стол и, сдвинув настольную лампу, сел на столешницу, так что нога моя свешивалась в дюйме от его ноги.
– Дэнни, – сказал я, – если б у вас с ней было простое свидание, вы ни за что бы не выпустили меня из лифта. Вам надо скрыть какую‑то ужасную тайну. Нечто огромное, постыдное и противозаконное, за что вас можно упрятать в тюрьму на веки вечные. Пока что я не знаю, что именно вы скрываете, но мне известно, как действует Дезире, и известно, что она и пяти минут не потратила бы на ваши дряблые гениталии, если б не получила взамен нечто существенное.