- Разрушительного могущества, - уточнил я. - Если такое будет твориться повсюду в Дарбеке, то жизнь в стране замрет.
- Нет, - только и сказал в ответ Измененный.
- Но в этом случае они не смогут нападать, - добавил я с надеждой. - Конечно, ведь в такую бурю они не смогут приземлиться, разве нет?
- Наверное, - бросил в ответ Лан. - Хотя с их магией им, возможно, и буря нипочем.
Измененный вовсе не выглядел взволнованным, словно его не интересовал ни сам шторм, ни его причины. Я не мог понять, что это: простое безразличие или нечто другое. Я не знал, как выяснить это, спрашивать прямо я не решался. Наши взаимоотношения строились на взаимном доверии, но их еще нельзя было назвать в полном смысле слова дружбой. Я чувствовал, что Лан честен со мной почти во всем, поэтому, когда он не желал говорить о чем-то, я не всегда знал, происходит ли это оттого, что он не знает, что сказать, или просто он не хочет открывать мне все, что ему известно. Я искал способа узнать что-нибудь об Ур-Дарбеке и диких Измененных, но, как и прежде, безуспешно. Лан упорно стоял на своем, утверждая, что ничего не знает. Чтобы не подвергать наши отношения опасности разрыва, мне пришлось оставить эту тему в покое. Кроме того, у меня были и другие дела.
Главным среди них оставался конечно же мой отчет Лэне, и встречи этой я ждал с некоторой опаской.
Седовласая колдунья ни разу за все мое пребывание в Морвине не выказала мне своего нерасположения, и все же предстоящий разговор с нею не вызывал у меня энтузиазма. Когда же наконец беседа наша состоялась, мне еще раз пришлось убедиться в правоте Лана: все мои опасения оказались напрасными. На второй день Латен она попросила меня прийти к ней для того, чтобы рассказать о том, что я видел за время своих странствий. Я отправился к колдунье без проволочек и оказался в ее уютной комнате в глубоком мягком кресле возле горевшего камина. Лэна расположилась напротив, предложив мне подогретого вина. Я подумал, что в нем содержатся, возможно, какие-нибудь добавки, способные развязать мой язык, и, сославшись на то, что и так уже достаточно выпил, отказался. Лэна, не обнаружив ни удивления, ни огорчения, наполнила свою чашу. Когда она выпила, я уже начал подозревать, что у меня развивается мания преследования. Она и не собиралась использовать какие-то средства, в том числе и свое магическое искусство, чтобы раскрыть мои тайны, просто попросила рассказать ей о моих странствиях.
Я с радостью рассказал Лэне обо всем, что встречал на пути, умолчав только о том, что знал об Измененных и про ночную встречу, свидетелем которой стал. Во всем прочем я был вполне откровенен с ней. Лэна слушала меня внимательно, время от времени прерывая, чтобы попросить повторить какие-то детали или разъяснить то, что было ей непонятно. Внезапно она, подняв руку, прервала мой рассказ и какое-то время сидела с закрытыми глазами, молча шевеля губами.
Я поинтересовался, что она делает, и колдунья сказала мне:
- У меня же нет твоих способностей, Давиот, иначе бы я была Мнемоником, а не магом. Мне надо использовать волшебство, чтобы запомнить все это.
- Вы можете запоминать с помощью магии? - спросил я.
- На какое-то время, - ответила она. - Не так, как ты, а только до тех пор, пока я не передам свое сообщение в Дюрбрехт. Затем я многое забуду, и в памяти останется только то, что может запомнить обыкновенный человек.
Итак, я сделал свой доклад, и Лэна отпустила меня.
- Пройдет какое-то время, прежде чем наше сообщение дойдет до Дюрбрехта, - сказала она мне. - И потом еще придется подождать ответа. Как только буду знать, скажу тебе, каковы распоряжения твоего начальства.
- Надеюсь, пока мне можно оставаться здесь.
Лэна кивнула и немного странно улыбнулась, прислушиваясь к ветру.
- Думаю, что выбора нет, - сказала она. - По крайней мере, пока не переменится погода.
Я кивнул и с тем ушел, оставив колдунью наедине с ее магией. Хотя она не дала мне повода сомневаться, что я вне подозрений, все равно мне было как-то не по себе. Правда, я немного взбодрился: у меня будет какая-то передышка, по крайней мере до той поры, как из Дюрбрехта придет ответ.
Наконец пришла весть, и была она недоброй.
Янидд призвал меня в свои личные покои, где я застал и Лэну, гревшуюся возле камина. Наместник стоял у окна, мрачно взирая на свои выбеленные снегом владения. Когда я вошел, он повернулся, и по лицам его и жрицы-ведуньи я понял, что разговор будет отнюдь не идиллическим. Янидд махнул рукой в сторону стула и предложил мне наполнить свою чашу, что я и сделал; я сел, с нетерпением ожидая, что мне скажут.
- Дюрбрехт прислал ответ, - сказал наместник. - Скажешь ему, Лэна?
Колдунья кивнула и, поставив свою чашу, потерла руки как от холода, хотя в комнате и было довольно тепло.
- Первое, - сказала она, - ты должен отправляться в путь как можно быстрее.
Я покосился на окно, через которое видно было одно только сплошное белое покрывало. Интересно, как я должен передвигаться в таких условиях?
- Не прямо сейчас. - Лэна правильно истолковала мой взгляд. - Обе наши школы пришли к мнению, что ты можешь дождаться, когда прекратится снегопад и дороги станут проходимыми.
- А с этим как дела? - спросил я.
- Отвратительно. - Слова колдуньи звучали так безрадостно, что мне стало не по себе. - Дарбек утопает в снегу. Буря нарушила судоходство по всему Треппанеку и Сламмеркину, а также по обоим побережьям. Дороги блокированы, все города и замки отрезаны друг от друга. Такой зимы еще никогда не случалось.
- Я знаю, - сказал я.
- Прости, пожалуйста, Давиот, конечно, ты знаешь, - проговорила Лэна, прижав к груди ладонь.
Я спросил ее:
- Магия? Повелители Небес?
Не нужно было слов, лицо колдуньи говорило само за себя.
Лэна сказала:
- Янидд полагает, что Хо-раби хотят измотать нас, сделать небоеспособными и лишь потом послать против нас армаду.
- А вы? - спросил я, имея в виду не только саму колдунью, но и ее школу.
- Тут, вероятно, Янидд прав, - ответила она. - Раз они насылают на нас такую погоду, способную лишить нас урожаев, вывести из строя наши корабли, посеять хаос повсюду в Дарбеке, то должны закончить это перед тем, как начать Великое Нашествие.
Я вспомнил все, что мне было известно о военной стратегии из опыта прошлых кампаний. Зимой сражения никогда не велись, потому что в это время года передвижение армий сильно затруднено. Мы, Дары, ведем свои войны под солнцем, а Аны? Может, и правда, и для Повелителей Небес зима тоже неподходящее время? В предположениях Янидда чувствовался здравый смысл. Что все эти предположения, и ужасная буря, и неслыханный снегопад перед тем, что ждало нас, перед той властью, которой обладали Повелители Небес. Я сказал:
- Тогда, если вы правы, у нас еще есть время.
- Да. - Лэна кивнула. - Но сколько его осталось, этого мы не знаем. Если они полностью овладели стихией, то снег этот может прекратиться в любую минуту.
- А что думают в Дюрбрехте? - спросил я.
- Мы полагаем… - Она остановилась, словно на секунду потеряв логическую нить своих мыслей, а потом продолжала: - Мы думаем, что колдовство их не в состоянии управлять временами года. Хо-раби могут менять погоду, заставляя природу служить им, но пока еще не могут властвовать над ней.
Я бросил короткий взгляд в окно, гадая, как долго еще продлится это время года.
- Мы все равно знали, что рано или поздно придется драться с ними, - сказал Янидд, - что ж, пусть это случится рано.
Мне показалось, что я слышал, как Лэна прошептала:
- Слишком скоро.
Хотя, возможно, мне всего лишь показалось.
Я спросил:
- Я должен отправляться скоро, но куда?
Жрица-ведунья подняла голову и посмотрела мне в глаза.
- На восток вдоль побережья, - сказала она. - Затем на север, в Дюрбрехт.
Я и надеяться не мог, что так скоро мне представится возможность оказаться дома. Тем более не ожидал я увидеть своих близких в такое вот время.
- И какова моя миссия? До какой степени я могу быть откровенным в моих рассказах?
Лэна склонила голову.
- Великий Властелин полагает, что наступило время для людей знать, что может ждать их, чтобы у них была возможность подготовиться. Дюрбрехт приказывает тебе рассказывать героические легенды, чтобы воодушевлять население. Если тебе встретится какой-нибудь город, не готовый к встрече с врагом, ты должен немедленно послать известие об этом из следующего же замка. Дюрбрехт хочет видеть подлинную картину вещей, ничего не утаивай.
"Ничего не утаивай", - я не знал, что делать: смеяться или плакать. Но я только кивнул и сказал с совершенно серьезной миной на лице:
- Да, конечно.
Когда наступили сумерки, что теперь означало просто переход мутноватой белизны дня в серебристую темноту ночи, я сказал Лану, что скоро должен уезжать, и рассказал почему.
Измененный, мешавший кочергой дрова в камине, кивнул.
- Думаю, это будет нелегкое путешествие, - сказал он. - Но хоть домой попадешь на какое-то время.
- Не так хотелось мне появиться дома, - ответил я. - По крайней мере, с другими новостями.
"Кот" подбросил в огонь поленце и, повернувшись, посмотрел на меня.
- У тебя, по крайней мере, есть возможность.
Я получил урок: Лан как Измененный о такой возможности и мечтать не мог. Я спросил как можно мягче:
- Ты сам откуда, Лан?
- Мои родители служили в Кембри, - сказал он. - Там я и родился. Здесь я оказался, когда мне было десять.
- Хотел бы вернуться? - спросил я.