Зима выдалась кошмарная. "Двойка" и "единичка" лишились развешанных по стенам тэнов - не хватало, ладили самодельные. Нихромовая проволока на чёрной бирже стала дороже спирта и сигарет - её по привычке натягивали между рамами двойных окон, пока не додумались, что эти промежутки лучше всего набить старым тряпьём, тепло ценнее света - стали навивать самопальные спирали на что попало; мазут в резервных (уже в резервных!) ёмкостях убывал, как первач из бутыли в тёплой компании; изношенные электросети не выдерживали тройной нагрузки - коротило-искрило-вспыхивало; пополненная добровольцами пожарная команда не знала сна и отдыха… В конце концов накрылась подстанция - конкретно накрылась, на три недели авральных работ. И, по закону подлости, - ровнёхонько тридцать первого декабря, вечером, - праздник был грустный. Началась эра буржуек и каменок, сожгли всё, что горело, нужное и ненужное - дети, невзирая на запреты, шастали в степь сквозь весьма тогда прозрачный периметр, за вязанками тоненьких ломких стеблей, сгорающих быстро, как порох… А разъезды кочевников, пусть немногочисленные, добирались и тогда к Девятке с ближних зимовий… Работы Гамаюну хватило. Он работал - жестоко. Для первого впечатления. Здесь встречают не по одёжке - по оружию и умению им владеть. Тогда, зимой, он и заработал своё прозвище, которым пугали детей даже на дальних кочевьях.
Тяжкая была зима. Они перезимовали, выжили.
Но на подходе лето - и тоже очень хочется выжить…
4
- Товарищ подполковник! - пулемётчик вытянулся, выкатил грудь колесом. - Докладывает сержант Гнатенко! За время моего дежурства непредвиденных происшествий не случалось! В шесть часов полёта три минуты от второго причала отвалили три маломерных судна согласно приказу полковника Радкевича! На острова поплыли, за яйцами…
Последние слова сержант-контрактник произнёс не по-уставному грустно… Видать, опостылела яичная диета. Ничего, скоро сайгаки пойдут сплошным косяком к летним пастбищам, разговеешься…
- Вольно! Продолжайте несение дежурства, - Гамаюн шагнул вперёд, по въевшейся привычке проверять всё и всех провёл пальцем по не успевшему нагреться на солнце металлу ДШК.
Смазки оставлено куда больше, чем рекомендует наставление по стрелковому делу. И правильно - здесь, над озером, от мельчайших, невидимых глазу капелек солёной воды, металл ржавеет мгновенно… Молодец Гнатенко, бережёт оружие - а его, оружия, мало, и большей частью устаревшее, и спасённое от утилизации, и восстановленное буквально из металлолома.
Эти, к примеру, ДШК лет тридцать назад составляли всю хилую местную ПВО "двойки" и "единицы" - главных объектов, ради которых и существовал весь невеликий городок, не обозначенный на картах, - Балхаш-9. По-серьёзному с воздуха их прикрывал ныне канувший Прибалхашск - истребителями-перехватчиками и зенитно-ракетными дивизионами. Потом пулемёты заменили "Стрелой-2", ещё позже - "Стрелой-3", и они лежали себе в консервационной смазке и дождались-таки своего часа, когда выяснилось, что озеро стало после Прогона не только куда солонее, но и гораздо глубже. И что завелись в неведомых глубинах невиданные зверюшки - крупные и опасные.
Но Гнатенко молодец, надо сказать Румянцеву, пусть отметит парня.
Разговор с сержантом происходил в декоративной башенке, венчающей край утёса и навевающей мысли о старинных замках, о Вальтере Скотте, о доблестном рыцаре Айвенго и о других доблестных и не очень рыцарях. Безымянный архитектор, решивший облагородить вид городского пляжа Девятки, именно этими мыслями и руководствовался, а также воспоминаниями о Ласточкином Гнезде в Крыму. Облагородил. И получилось красиво. Дембеля прощальный снимок в альбом делали на фоне башни - традиция. На смотровой площадке звучали вечерами юные голоса, звенела гитара и проходили всякого рода инициации: первая сигарета, первый поцелуй, первый прыжок с зубца вниз, в озеро (метров двадцать до воды, между прочим, попробуй-ка даже не ласточкой, даже солдатиком, слабо? - стать мужчиной так куда почётнее, это не табак смолить и не губами по губам елозить).
Когда с озера сошёл лёд, Гамаюн безапелляционно конфисковал эту готическую фортецию. Под пулемётную точку. После первых жертв айдахара. А зубцы к чёрту сломал - для стопроцентного сектора обстрела. Не в романе живём, не до романтики…
5
…Три судёнышка подходили с озера. Переднее и замыкающее топорщились стволами, на палубах краснели бочонки глубинок. На идущем посередине - вёдра и ящики, с горой наполненные яйцами. Интересно, кто кого переупрямит - птицы, привыкшие от века гнездиться на трёх островках в паре километров от берега или полковник Радкевич, регулярно уже месяц собирающий несомые ими яйца? А они, бедолаги, несут новые. Надо бы объявить мораторий, а то следующей весной…
Гамаюн оборвал сам себя, поняв, что просчитывает планы уже не на дни и месяцы вперёд - на годы. Не стоит. До отключения - не стоит.
Он вышел из айвенговской башни, и прошёл соединяющий её с берегом мостик, и собирался продолжить прогулку по-над заминированным безлюдным пляжем, и проходил мимо "шилки" с неисправной ходовой, используемой как неподвижная огневая точка, и хотел о чём-то спросить её наводчика, когда…
Нет, его не убили. Даже не попытались. Просто взревели ревуны (тавтология, но так и было). А колокола громкого боя - забили. Тревога. Наводчик метнулся мимо Гамаюна, не спрашивая дозволений и разрешений, - всё правильно, всё на рефлексах, не зря гоняли.
Гамаюн прикрыл ладонью глаза от солнца. Неужто Верблюд? Да нет, не может быть. Тут мелковато, такой громаде не поднырнуть, не подплыть скрытно.
Три моторки действовали как и положено по сигналу тревоги: очищали батареям сектор стрельбы - закладывали широкую дугу, в сторону от причалов и пляжа, - выпустив вперёд безоружную. Вслед им под водой быстро, быстрее судёнышек, двигалось нечто - невидимое, угадываемое лишь по возмущениям поверхности. Большое и опасное нечто. Догоняло. Совсем радом… Все артсистемы - бесполезны. Если не жертвовать людьми и лодками.
Ну, бля, Гнатенко!!! Давай!!! Им ведь ни хрена с лодок под таким углом не видно… Лупи! Не жалей патронов! Огонь!!!
Гнатенко его не слышал, но и сам знал службу, звук от ДШК перекрыл и рёв ревунов, и бой колоколов. Вода вскипела - там, где колебалась над массивной невидимой тушей. И плыл там, конечно, не Верблюд.
Там плыл айдахар.
Водяной змей.
Тревога оказалась почти учебной. Айдахар наскочил молодой и мелкий - длиной метров двадцать, много двадцать пять. И, похоже, учёный. Из местных, а не заплывший издалека по весне. Чтобы отпугнуть змея, достаточно оказалось двух длинных очередей Гнатенко. Пули, ясное дело, сквозь слой воды и толстую шкуру даже не пощекотали айдахара, но характерные звуки их ударов по воде были твари знакомы. И она поспешно отступила вдаль и вглубь.
Все расчёты сработали идеально - и у "шилок", и у безоткаток.
И у бомбомётов: эти самодельные конструкции метали посредством порохового зарядика здоровенные красные бочонки - боевые части от старых зенитных ракет С-75. Атак с воздуха на Девятку не предвиделось, да и семьдесятпятки давно списаны и утилизированы, но зачем-то сохранённые БЧ теперь неплохо играли роль глубинных бомб. Убить айдахара могли лишь практически прямым попаданием - но отпугивали надёжно, даже самых матёрых. Хотя против Водяного Верблюда вся их артиллерия - и самопальная, и штатная - не смотрелась. Это вам не айдахар, не уж-переросток с непомерным аппетитом.
6
…Водяной Верблюд действительно смахивал на одноимённую сухопутную тварь. Издалека. Очень издалека. Двумя торчащими над водой горбами и надменно-верблюжьей головой на длинной шее.
А вблизи… Да… Вблизи он тоже выглядел как верблюд- насмотревшийся фильмов про Годзиллу и Кинг-Конга, и свихнувшийся на этой почве, и покинувший свою верблюдицу с верблюжатами, и ушедший в жизненный поиск. И нашедший в том поиске бесхозно брошенный мировой стратегический запас анаболиков, стероидов и гормональных ускорителей роста. И в одночасье пресловутый запас сожравший - со всеми вытекающими последствиями. И отбросивший в результате копыта, и отрастивший взамен ласты, и перешедший на водно-двоякодышащий образ жизни.
Что там ваш занюханный Лох-Несс, господа шотландцы. Тут один клык с лоховатую Несси будет…
По счастью, думал Гамаюн, вблизи клыки Водяного Верблюда им довелось лицезреть один раз - когда двугорбый житель глубин нежданно-негаданно решил десантироваться на городской пляж Девятки. Один раз - но этого хватило. Они стянули к пляжу и пустили в ход всё, что у них было. Всё, кроме ядерного заряда, которого у них не было. И всё оказалось детскими игрушками, комочками жёваной бумаги из трубочки - монстра они не убили. И не ранили. И даже не напугали. Скорее - смертельно ему надоели. Верблюд плюнул на этот негостеприимный пляж и уплыл. Плюнул в буквальном смысле - поверхность береговой скалы на нескольких десятках квадратных метров разъело, как кислотой.
"Чем, интересно, этот дромадер-бактриан питается?" - подумал Гамаюн без всякого интереса. Такая мысль приходила ему на каждой прогулке, при взгляде сверху на изжёванную и выплюнутую Верблюдом пляжную кабинку для переодеваний (тонны две металла и железобетона - пляж возводил стройбат, на века). Вопрос был риторический. Раз живёт - чем-то питается. Может, айдахарами. Может, тюленями. Может, ежегодными девственницами от окрестных племён.