- Нет. Кто-то останется здесь и будет ждать сыновей и дочерей, встречать люд из других родов. Стоять на страже Закона в этом мире. Но часть… часть уйдет и сможет помогать оставшимся. Сейчас мы отрезаны друг от друга, стоим перед угрозой раскола и вымирания. Этого не должно случиться Ран. Ты Кнеж рода Ра, а я Мать. Я не могу делить детей на своих и чужих, на тех, что рядом со мной и что в пути, вдали от меня. И я знаю, как спасти и тех и других. Пошли к Ма-Ре за советом, уверена, она встанет на мою сторону. Думайте мужи, крепко думайте да не времените. А бить зверя за мех начнете - мор будет. Зверь лесной тоже потери понес и ему тяжко крепче нашего, но он нас не предал, лес от нас не отвернулся, не гоже и нам заветы предков нарушать, вековую дружбу терять. Нет у нас на то прав и повод невелик. Ни на одного человека не напал волк, ни одного не помял бер, а дары леса и кормят нас и лечат в эту годину, как прежде. Все в беде - к чему ее множить и розниться? К чему то приведет? Думайте мужи.
Задумались и женщины и мужчины, переглянулись. Ран тихо молвил:
- Тут крепко сообразить надо. Поглядим. Пару дней терпит.
Ой, матушка, что ж ты задумала, - и восхитилась и встревожилась Дуса. Замерла на ступенях идущих вверх, задумчиво в темно-медовое варево уставилась.
‘До перехода пяток дён пути. В такую погоду и вдвое боле. Кто смельчак, что в заповедное место пойдет? Волох? Матушка? Нельзя им. Одному остаться надобно, но и одному идти не можно - мало ли что в пути случится. Нет, руну заговорную кинуть да заговорить - можно, но супротив буянной погоды ни одно заклятье не сдюжит. То не вчерашние времена, когда и с ветром и с дождем договориться можно было. Сейчас они не в себе - растревожили их, саму Мать Землю забидели, весь Асгарт лихорадит аки недужного. Знать на риск пойдут посыльные смельчаки к переходу’.
Дева зелья хлебнула, поморщилась - горьковато однако. Ан нет, сладко. Фу, ты, о чем она?
‘Если врата разрушены восстанавливать придется и то одному Волоху не по силе. Тут двоих разнополых ведунов надобно, да мужей крепких в подмогу. А матушку тятя не пустит да и нельзя ей - кто знахарить хворых будет, кто крепище прикроет еже ли что, кто за нарядом проследит да вести встретит, своим новости разошлет? Мне надо идти’, - решила, и сердце от страха сжалось. Однако хоть и боязно, а все ж и радостно. На благо рода послужить - не то ли счастье? Вот и сгодится Дуса, матушку не опорочит, род не подведет, все что ведает, чему научена, применит.
И поднялась в светлицу гордая и взволнованная. И идти страшно и, что не пустят боязно, а того боле, что не справится.
В сумятице мыслей меж двух соколов заметалась, на одного на другого: что матушка-то говорила, кому настой варила? И чуть ладью не выронила, встретившись с голубыми хмарыми очами. Рука господаря перехватила посуду, удержала от падения. Парень на девочку уставился, вздохнул:
- Благо тебе славная дочь славной матери. Мне ли светлое питье принесла?
Дуса бы прочь побежала да не по чести то, вот и замерла, не зная, что говорить, что делать. "Помощница"! - закручинилась, а взгляд то к парню, то в обрат. Пригож сокол, ладен и видно чинен да строг. Она же словно бером учена - неуклюжа да дика. Стыд-то! И просипела опоздало:
- Вам господарь. Матушкой варено на поправу, на здравие.
- Ишь ты, - усмехнулся. Приподнялся морщась, испил. Отер губы, на девочку опять уставился. - Как же звать тебя величать дева рода Рана?
- Дуса наречена.
- А меня Ван.
- Благое имя, чистое.
Парень улыбнулся, прищурился:
- "Чистое"… Годов-то сколь тебе, славница?
- Тринадцать сравнялось.
- Малица еще.
- Так и ты Ван, руссов сын, не стар. К чему года мои помянул, посчитал? Не пира ли свадебного захотел?
- А ты против? - засмеялся. Дуса внимательно посмотрела на него и серьезно ответила:
- Подумаю.
- Что так? Аль не вышел чем?
Видно было не по нраву парню разумность девочки, иного он от нее ожидал, забавил деву да сам забавился, а та гляди, всерьез приняла да еще и осадила. По неволе Ван задумался, внимательней на Дусу посмотрел: хороша будет. Пару годов и женихи порог терема кнежу обобьют, сваты, что дождь по осени частить станут. И отчего по сердцу оттого словно резом царапнули?
Девочка заприметила хмурую складку на лбу господаря, смущение в лике и погладила парня по руке:
- Не кручинься, ты смеялся, вот и я посмеялась. Не в обиде оба.
- А если не смеялся? - спросил тихо то, что и не думал минуту назад. Что его за язык потянуло?
- Знать через пару годов обсудим, ежели не запамятуешь да другу невесту не сыщешь. Али она тебя, - улыбнулась озорно и светло, и парень в ответ не смог улыбки сдержать - взгляд-то у лебедицы теплый и ласковый, что у матери.
- Свезет кому-то с тобой, - прошептал. - Отчего не мне?
- А поглядим, - засмеялась неуклюжему сватовству. Что говорить - приятно, что за деву невестящуюся приняли. - Сперва на ноги встань, апосля женихайся.
- Не нужен хворый-то?
- Почто чернишь? - тут же потемнели глаза у девочки.
- Не серчай. Что говорю, не ведаю. Твоя правда славница Дуса, недужен я еще.
Девочка успокоено кивнула, ладью из рук забрала.
- Почивай. Спи-посапатко… - дунула ему в лицо. Ван только воспротивиться хотел, как заснул. - Ну, вот и ладно, - улыбнулась девочка, по голове сокола погладила. - А коль и вправду не забудешь, я подумаю.
Потом Хоша оглядела, пульс пощупала, дыхание послушала - ровное, только на полтона и лжет, отставая от нормального ритма. К завтра выровняется и проснется мужчина здравым.
И спокойно вниз пошла: чего ей тут? С хворыми щуры стараются, духи водяные огненные да травные. Разве ж крепче сыщешь знахарей?
В сенки нырнула пока взрослые за столом сидели и ее не видели. Кусочек хлебушка на лавку положила и прошептала:
- Выйдь друже, покажись хозяюшко.
Из тени в углу, недовольно шмыгая носом, появился маленький, с локоть, старичок в колпаке с помпоном, бухнулся на лавку сопя, ногами качать принялся.
- Мир твоему миру, Лелюшка, - молвила Дуса. Домовой шумно вздохнул, кивнул нехотя и цапнул тонкими длинными пальчиками хлебушек, жевать начал.
- А ничто, духмян, мягок. Балуешь ты меня девонька.
- Как не побаловать дружка верного. А скажи Леленька, все ли ладно в доме, вернутся ли братовья?
- И ты туды ж! Матушка Магия твоя о том трижды в день вопрошает и ты! Спасу нет о вас!
- Не серчай друже.
- А-а, - отмахнулся маленькой, как у младенца ладонью. Пожевал хлеб и качнулся к девочке, ухо вытянув. - Ну-кася, чего утаиваешь? Сердечко чего брыкается? А! Ведаю я тайну твою - Ван приглянулся.
- Вот еще, - плечиками повела. - А еже ли и так? Разве ж о том вопрошала? Хитер ты, Лелюшка. Давеча ты напроказил: Финне кудри заплел?
- Вздорная она, - сунул последний кусочек хлеба в рот домовой и строгости во взгляд напустил. А глазки-бусинки озорные, лукавые - смеются. Знать, не быть беды в доме.
И то ладно, - вздохнула девочка облегченно.
- Гляди матери не проговорись. Сам поведаю. Завтрева.
- Почто не сегодня?
- Хочу так.
- Норов у тебя, матушке подстать. Чего делитесь?
- С ней поделишься, - надул щеки. - Строга больно, не поозоруй, не попируй. Господарей полон дом навела, а мне вона даже с банником не посиди, лесовицу не побалуй. Что творится видала? А? Вота! Худо и вам и нам. Чую уходить придется, скрытничать.
- То-то ты не кажешься.
- Чужие в доме.
- Ой, "чужие"! То свои уже, Лелюшка. Ты бы приглядел, как у них со здоровьем сладится.
- А чего глядеть? На то другие твоей матерью приставлены. Все как она просила будет дадено.
- Ладно то.
- А вот ино неладно! - хлопнул ладошкой по скамье домовой. - Ты куды собралась, жалейка? Видано ли дело за живой дитю идти.
- Так не дитё уже - почти сватана, - улыбнулась ему Дуса.
- Ой, ты ж, надо ж, заневестилась! Само то время, ага!
- Не серчай, Леленька.
- А не серчаю, - надулся опять, ручки на коленочках сложил и вздохнул так, что ветерок по сенкам прошел. - Живую-то надо, это не спорю. Да-а. Была б в достатке, разве ж к щуром родовичи уходили?
- Матушка всю водицу в первые седмицы истратила.
- Знамо дело. Скольких подняла, голубушка… Токмо мал запас по этим временам.
- И ты это понимаешь. Видишь, Лелюшка, хоть как идти надобно. Врата поглядеть, живы набрать. Вы-то не собираетесь?
Домовой долго думал, ногами качал и поведал со знанием:
- Не торопимся. Чего нам покаместь? Мы-то завсегда укрыться успеем. Вам хуже. А врата чую худы. Лесовик даве баял - ихние с тех мест сюды идут. Кады да найгайны вовсю пируют, выживают исконцев-то. Повылазили. От беда! Чую запереть вас здесь хотят. Вот что, с тобой пойду. Чего вы без меня сможете?
- Да уж, Леленька, - засмеялась девочка.
- Смейся, смейся, вот защекочу ночкой-то, попомнишь.
- Нет, друже, ты не Веред.
- Ну-у, того еще помяни! Самый разгул ему таперича. Ладно-ть, спать пойду, - потянулся. - Разбудила ты меня.
Хитрец. Не спать он хотел, а исчезнуть до того как Финна появится - не любил он ее, а за что Дуса как не пыталась, выяснить так и не могла. Молчал домовой.
Финна в сенки влетела, сестру увидела и бока кулаками подперла:
- Ну и чего сидишь?
- А чего мне?
- Мама тебя кушать зовет, а ты бровью не ведешь.
- Сейчас приду.
Финна посопела и на лавку рядом с Дусой села:
- Как он?
Девочка улыбнулась:
- С того бы и начала. Чего тебе Ван?
- Люб, - отрезала.