Денис продолжал спать. Киёк осторожно взял с его груди оставленное письмо и внимательно рассмотрел его. Оно было запечатано пятью сургучными печатями, и на нём было написано решительным крупным почерком: "Денису Кочубею от Надийки Гайды".
В соседней комнате что-то уронили, и Денис проснулся. Увидев улыбающегося Кийка, он протер кулаком глаза, мечтательно улыбнулся солнечному дню.
- Видно, уж не рано! Что, я долго спал?
- Нет, - отвечал Киёк. - А вот вам письмо,
- Откуда? - протянул руку Денис, думая, что письмо от брата Петра.
- Девушка какая-то принесла, - сказал Киёк, не открывая Денису того, что он знал эту девушку.
- Гайда! - сказал Денис. - Где-то я эту фамилию слышал… Ага! Это подруга моей сестры. Везде встретишь кого-нибудь.
Денис прочел письмо, небрежно положил его на стол, но потом вдруг взял его снова и спрятал за пазуху: что-то было в письме, очевидно, что задело его и заинтересовало. Текст же не содержал в себе ничего, кроме сообщения, что Надежда хочет передать привет его сестре Наташе. Но в самом почерке, совсем не женском, крупном и уверенном, было что-то интригующее и детски властное. А в разности букв, которыми были написаны верхние и нижние строки, была явная нетерпеливость желающего и не умеющего себя скрыть волнения.
- А откуда ж она взялась здесь? - спросил Денис Кийка.
- Эта девушка, видно, здешняя учительница. Приходила будить товарищей и вот положила тебе это письмо… прямо на грудь…
- На грудь, говоришь? Гм!.. - Денис рассмеялся. - Да, кстати, пройди сейчас же на телеграф, Киёк, может, там есть уже телеграмма от брата. Да свяжись с Глуховом; может, он и приехал. И если приехал, зови его к прямому проводу, я буду во дворе.
- А как же насчет тулиголовцев?
- Пускай эскадрон останется там. Я отошлю сейчас туда ординарцев,
УТРО
Огромный "черный двор" бывшего поместья графов Кочубеев продолжался парком и озером и со стороны парка весь был обнесен сплошной белой стеной каменных конюшен и служеб. Парк одной стороной спускался к огромному озеру, в которое стекали бегущие с холмов весенние ручьи. Назывались они по-украински "струмочки". Звук их журчания нежно пробивался сквозь неистовые, наглые крики галок, грачей и трехсотлетних воронов, быть может помнивших замазепинские еще времена. Екатерининские шляхи, широкие, как поле, пролегали отсюда через всю Украину и видны были отовсюду, окаймленные двухсотлетними могучими деревьями, посаженными когда-то в один день при проезде Екатерины в Батурин - к любовнику Потемкину.
Денис прошелся по парку, решив помечтать вволю, но, услышав во дворе ржание, взвизгиванье и топанье коней, подводимых к водопою, звон цебра и крики эскадронцев, не вытерпел и вернулся во двор.
И сразу его окружили боевые товарищи.
- Ну и сыпанули же мы им учора на хвист соли с полпуда: сотню, не меньше, как зарубили тех "буслов" да идолов! - сказал один, - Да шкода, самого главного - Бусла ихнего собачьего не споймали. Ушел не па нашему маршруту: лес не пускал.
- А почему это мы, Денис Васильевич, тех беспризорников в лесу оставили последних в: носу колупать? - спрашивали другие о Хриновом таборе в Кочубеевой заимке.
- А вот скоро все разъяснится, не все сразу саблею рубается, - сказал Денис. - Попробуем еще и словом рубануть.
- Сабли они уже нашей попробовали. Теперь за тобою слово. А ну, это дело, конечно, политичное! - чуть-чуть сардонически отозвался Савка Татарин, не умевший обойтись без задоринки. - Мы ж уже одного такого Рубана "рубанули" - одним словом - в Козельце, а он тут опять объявился.
- Так мы его и тут дорубаем, как потребуется, - отозвался Денис.
- А ты, Татарин, поперед батька в пекло б не сыпал, - круто осадил Татарина Карпо Душка. - Ты ж не комиссар военный, а только полуэскадронный - имей о себе понятие.
- Да я ничего, - весело отвечал Татарин, все же смутившись. - Это я к примеру! Я, Денис Васильевич, напротив того, невпрочь. Агитация - оно, конечно!
- А тебя никто и не спрашивает! - слышались голоса.
- Не сегодня-завтра это дело так или иначе кончим, - сказал Денис. - А завтра для всех будет полное разъяснение. К походу готовьсь!
Выйдя из партизанского кругл, он пошел навстречу Кийку и Евтушенко, которых завидел на другом конце двора.
- Телеграмма из Чернигова. И брата твоего вызвал к проводу, он в Глухове, - сказал Киёк.
Денис взял шифрованную телеграмму.
- Расшифруешь губкомовский шифр? - спросил Денис Кийка.
- Это могу. - Киёк достал из-за рукава вдесятеро сложенный лоскуток с таблицею шифров.
Евтушенко передал Денису сообщение разведки о том, что Тыдень устроил засаду Артамонову и Маслову в Волокитине и поэтому выехать сюда не может. Надобно ехать к нему, а конницу пустить к Кролеветчине, чтобы не дать никому ускользнуть, и сомкнуться к вечеру всем у Волокитина.
- Давай карту, - сказал Денис и дал указания подошедшим эскадронным.
- Ну что, расшифровал? - спросил он Кийка, занимавшегося Счислениями на пороге бывшей графской кузницы. - Пойдем на почту, там и расшифруешь.
Когда они выходили со двора, дверь маленького домика у ворот растворилась и в дверях показалась девушка. Она пристально посмотрела на Дениса, как бы требуя его внимания. Денис невольно обернулся в ту сторону, почувствовав на себе этот взгляд. Девушка кивнула ему и спросила, улыбаясь чуть застенчивой улыбкой, хоть в голосе ее были твердость и решительность:
- Вы письмо мое получили?
- Да, - отвечал Денис. - Вы Гайда? Наташа здорова. - Он подошел к ней и пожал ей руку.
По щекам девушки разлился румянец смущения.
"Это моя будущая жена, - вдруг ни с того ни с сего подумал Денис. И тут же он вдруг понял, что мысль эта пришла из самой глубины его существа, а сознание, чтобы ее расшифровать, должно будет потрудиться не меньше, чем Киёк над губкомовской телеграммой. - Это весна, - подумал Денис, борясь с неожиданным чувством. - Март - вот и все".
Он только и успел пожать руку девушке да сказать два слова о сестре, но он знал уже, что слова эти были не о сестре и не о сестре она его спрашивала.
Денис шагал рядом с Кийком, совсем не слушая и не понимая того, что тот говорил ему. И вдруг сказал:
- Девушка, вот та, - моя будущая жена. Понял?
Киёк удивился неожиданному обороту мыслей Дениса, но тут же ответил понимающим взглядом, заметив, как сияют глаза у Дениса. Он сказал:
- Что ж, это так бывает.
…Телеграмма была такой, как и ожидал Денис: "Продолжай. Поддерживаю. Бубенцов". А Петро ждал его у провода.
- У меня тут Васька Москалец… Встретил меня в Махово… - сообщал Петро по проводу. - Тыдень ищет с нами свидания. Что у тебя? Информируй.
- Сейчас еду к Тыдню в Волокитино, - отвечал Денис. - Пошлю к тебе Савку с полуэскадроном, получишь полную информацию от него. Я распорядился провести телефон из Ярославца: здесь будет штаб, это - центр района. С городом будь осторожен, займись им вплотную немедля. Арест военкома- только начало. Остается вторая половина - артамоновская. Ваську не отпускай.
К ТЫДНЮ
Евтушенко поравнялся конем с Денисом и сказал:
- Тут тебя, товарищ Кочубей, одна дивчина спрашивала в Ярославце. Дивчина геройская.
- А чем же она геройская? - спросил Денис.
- А вот слушай. Еще когда оккупанты летом попробовали сунуться в Ярославец и мы их стукнули, она нам такое дело смозговала. У Кочубеев да у Терещенко, говорит, повсюду осталось много исторических ценностей и народных богатств. Оккупанты, переночевав в Кочубеевом доме, побили фарфоровую посуду и много картин попортили. Богдану Хмельницкому и Петру Великому глаза попрокалывали. Необходимо, говорит, все это отдать под наблюдение народа, нашей партизанской организации. Она берется организовать настоящий музей, если партизаны признают это дело стоящим. Поддержали это дело мы с Тыднем и с Кривущенко крепко: музей организовали в Ярославце, в Кочубеевом флигеле, там, где у нас сейчас высшие классы, слышь. Была у нас пятилетка, так она организовала семилетку. А кроме того, еще и вечерние курсы для взрослых. Так что ж ты думаешь: тот музей как появился у нас за спиной, то уж ни под каким видом решил народ не сдавать Ярославца. Целое лето сражались тут с полной артиллерией.
Но раз таки нам пришлось отступить на два дня от Ярославца на Тулиголово, и немцы опять заняли Ярославец и хотели расквартироваться в этом самом музее: Так она их туда не пустила. "Это, говорит, народный исторический музей, а не солдатское свинячье стойло", - так и сказала. "Мы, - говорят они, - должны сделать обыск, в этом доме прячутся партизаны". - "Ну, это вы ошибаетесь. Это вы от них прячетесь. И будете прятаться". Ихний командир спросил ее- не родственница ли она графу Кочубею, что так отстаивает графское добро. "Нет, говорит, я родственница моей родине и ее свободе и защищаю народное богатство". Что ж ты думаешь, офицер приказал своим солдатам не трогать музея. А таким кротким он прикинулся потому, что наутро хотел арестовать девушку и допросить - не спрятаны ли где еще золотые музейные ценности. А на самом деле в музее, - хитро подмигнул Евтушенко, - сидели и Кривущенко, и Полуботько, и Рубан, и другие ребята. И ночью они забросали оккупантов, заночевавших в каменном Кочубеевом дворце, гранатами. Новый был дом, пригодился бы нам, да не пожалели ребята и дома. Так вот якая дивчина - огонь! Тут до ней уже чеплялися хлопцы, да ничего не вышло. "Я жду, говорит, своего сокола. То не сокол, что ходит около. Я того сокола сама сразу узнаю и сама выберу. И ходить за мной ему не придется".