Щорс во время этого внезапного флангового обхода взял в плен целиком прикрывающий "сичевых стрильцив" мобилизованный из крестьян Киевщины полк, сдавшийся без боя, который тут же после смотра и распустил по домам с наказом в виде документа, выданного каждому пленному на руки:
"Гражданин Н., обманутый Петлюрой, отпущен домой с обязательством честно работать для Советской Украины. Командир 1-й Богунской бригады Украинской Советской Армии Н. Щорс".
Тридцатого января богунцы и таращанцы объединились у Погребцова и Гоголева, и Щорс повел в наступление на Киев (к Броварам) уже всю бригаду, то есть около семи тысяч штыков, не считая гребенковской кавалерии, насчитывавшей уже до тысячи пятисот сабель.
Первого февраля над Броварами появился вражеский самолет, вылетевший из Киева; чтобы запугать наступающих большевиков, самолет выбросил множество листовок, содержащих фантастическую угрозу, что "войска Директории будут применять фиолетовые лучи, которые ослепляют людей, и что если армия большевиков осмелится наступать на Киев, она вся целиком будет ослеплена".
Населению предлагалось прятаться заранее в погреба. В этот же день, несмотря на получение листовок, Щорс повел наступление на Бровары лесом, тянущимся от Семиполок до самого Борисполя, в котором засела фланговая группа "сичевых стрильцив". Скрываясь лесом, Щорс обошел центральную группу "сичевиков" в Броварах, отрезал ее от правого фланга (Борисполя) и, маневрируя движение своих трех батальонов, как на оси вокруг центра, которым являлся Первый батальон, предводимый им, он ворвался в Бровары прямо из лесу, поливая не ожидавших его оттуда "сичевиков" пулеметным дождем, со своим знаменитым боевым кличем: "Пожарники, за мной!" (то есть: "Пулеметчики, за мной!") Этим маневром Щорс разом покончил с центральной "гвардейской" группой. И, взобравшись на колокольню в освобожденных, от неприятеля Броварах, Щорс любовался видным с нее как на ладони Киевом, а также и паническим бегством остальных двух "сичевых" полков, окружаемых повсюду таращанцами и богунцами и сдающихся самым позорным образом.
Этот стремительный и отважнейший бой под Броварами в двадцатиградусный мороз и решил судьбу Киева.
Петлюра, узнав о разгроме своей знаменитой "гвардейской сичевой бригады" Щорсом, бежал из Киева не оглядываясь; как говорили бойцы: покатил "колбасой до Житомира".
И пятого февраля высланная в Киев разведка донесла Щорсу, что петлюровцы оставили Киев и спешно отходят на Васильков и Фастов. В городе уже восстановлена самим городским пролетариатом и руководящими большевиками-подпольщиками советская власть.
В десять часов утра пятого февраля Щорс ввел свои знаменитые героические полки - Первый Богунский и Второй Таращанский - в Киев. Он был встречен на Подоле движущейся с Крещатика делегацией киевлян (арсенальцев) хлебом-солью, положенными на двух блюдах с вышитыми украинскими узорами полотенцами, на одном из которых красовалось нашитое красным: "Миколе Щорсу", на другом: "Батьку Боженко".
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БАНДИТЫ
Он, що ж бо то тай за ворон,
Що над лісом кряка..
Старинная украинская песня
ПЕРВАЯ БАНДА
Городнянщина освободилась от кулачья.
Киев был взят богунцами и таращанцами в начале февраля 1919 года. Кулачье в тылу было разоружено, и их вожаки расстреляны. Контрреволюционное восстание по ту сторону Днепра началось в Мозыре. Прорвавшийся к Гомелю генерал Стрекопытов был разбит.
После ликвидации Стрекопытова Городнянщине уже непосредственно не угрожала контрреволюция. В борьбе с кулачеством и затем со Стрекопытовым крестьянство в уезде закалилось, и беднота стала организовываться в комбеды.
Помещичьи и казенные земли распределялись между беднотою. Продразверстка наладилась, зерно к весне было засыпано по гамазеям.
Еще в Козельце Денис взял пленных петлюровцев и среди них группу глуховских тыдневцев из бывшего Дубовицкого полка, отколовшихся от Красной Армии во время партизанского конфликта на Зоне. Ему удалось вернуть часть из них обратно в Красную Армию.
Между тем на Глуховщине анархия продолжала развиваться. Понабралась туда чуть не половина всей махновщины. Всего у них было чуть не сорок вожаков.
Численность их войска - примерно тысяч шесть или восемь.
И Александр Бубенцов, назначенный председателем Черниговского губкома, договорившись с губвоенкомом, согласился на просьбу Щорса направить Дениса Кочубея с его отрядом на Глуховщину для борьбы с контрреволюцией в тылу. Денис отправился туда немедленно эшелоном со своими четырьмя оставшимися у него эскадронами.
Поезд остановился на станции Терещенская. Денис вышел из теплушки и отдал распоряжение отвести эшелон на запасной путь. В это время к нему подошли трое военных и один штатский, видимо ожидавшие его.
Штатский, поздоровавшись, сказал, подталкивая одного из военных, физиономия которого показалась Денису знакомой:
- Он нас не узнаёт! Ты нас не узнаёшь, Кочубей? Мы - остерцы, свидетели твоего осеннего ареста и люди, обязанные тебе освобождением в январе. Не помнишь?
Но Денис уже вспомнил - во всяком случае одного из военных: это был тот самый офицер, которого назначил матрос Силенко комендантом остерской тюрьмы в ночь взятия города. Теперь Денис, вглядевшись в него, узнал в нем офицера, подходившего к волчку его камеры. "Маскировавшийся гетманчук", - подумал он.
Денис обернулся к сопровождавшим его двум эскадронным- Душке и Антону Буленко - и сказал:
- Взять эту сволочь!
- Я местный военком, - заявил офицер. - Это что же такое? Вы в своем уме?
Двое военных, стоявшие в стороне, не протестовали против этого ареста. Наоборот, как только увели арестованного, они подошли к Кочубею и заявили:
- Рады вашему прибытию. Надеемся, что наконец получили настоящую опору.
- Разрешите представиться, товарищ Кочубей, - сказал идущий рядом с Денисом человек, - и представить моих товарищей. Я - командир батальона УЧК, а это мой начальник - пред УЧК.
- А я начальник конной милиции, Евтушенко моя фамилия, - представился подошедший третий.
- Вы можете мне дать сейчас дислокацию?
Один из военных достал карту и показал.
- Мой отряд в засаде под Маковом, Не отводите эшелон с пути. Он до Макова может идти по ширококолейке, Здесь мы тесним отколовшуюся от бандитского центра группу, она засела в лесах между Маковом и Шосткой.
Денис рассматривал карту.
- В Шостке у вас кто?
- Шостка охраняется Особым московским отрядом. Бандиты пытались ее захватить прошлой ночью, но были отбиты. Вот оттуда-то они и ушли в этот лес.
- Садитесь в мой вагон, товарищи, - сказал Денис, - и, пока доедем до Макова, проинформируйте меня обо всем.
- Деловой! - сказал Евтушенко Кийку, комбату, когда Денис отошел.
- Сразу взял на прицел гада!
- Кто из вас местный? - спросил Денис, когда все уселись в теплушке.
- Я местный, - сказал Евтушенко. - А товарищ Киёк - новгород-северский.
- Так расскажите теперь толком: в чем у вас тут дело? Что за банда такая?
- Про Тыдня, должно, знаете? - спросил Евтушенко. - Он - организатор Дубовицкого полка, что был на нейтральной зоне.
- Так, знаю. Самовольно ушел с Зоны.
- Да, я тоже из его отряда. И на Зоне был с ним-Но нас человек пятьдесят после ухода откололись - за советскую власть, когда Тыдень пошел против. И Васька Москалец с нами был, что сейчас адъютантом у Тыдня. Он от нас послан для связи к нему - через него и идет нам вся информация. Опять же- Рубан, которого вы откомандировали с Козельца для агитации, он здесь. Он тоже теперь с нами и тоже сейчас находится при Тыдне. Тыдень, в общем сказать, наш, но пока не распутался совсем. Вас дожидается. Ну, а прочие - шушера. Их тут до сорока человек, ватажков: есть и местные, есть и приблуды. Есть и от Махна, и от Петлюры, да, должно, что и от шляхты есть. Всякой твари по паре. Все они думают на Тыдне и его популярности воронье гнездо скублить. Он уже и сам теперь все раскумекал, в какую сетку запутался. Да человек он с амбицией: раз с советской властью поспорил, оправдаться перед нею должен делом; а это теперь не так просто. Я говорил с ним. "Ты мне не протекция, что ты мне веришь, говорит. Мне надо, чтоб мне сам Ленин поверил. Я же свою амбицию имею. Я же не изменник какой, - мало что анархист, я могу рассуждать и своей головой и ответ держать. Да если б советская власть имела толкового человека в Глухове, то она могла бы меня понимать, а если сто дермачей (это он о ватажках) карьеру свою на мне играют, то я к этим, окромя презрения и классовой ненависти, ничего не имею".
- Значит, его здесь затравили? - спросил Денис.
- Мало сказать - затравили: в гроб живым загоняют, - сочувственно отозвался Евтушенко.
- Как так? - заинтересовался Денис.
- Это я докажу, - сказал Киёк. - Дело это губ-кому известное; мы докладывали.
- Хорошо, - сказал Денис. - Но все-таки остальные-то кто же - сорок вожаков? И в каких отношениях с Тыднем?