Даже доктор и батюшка торжествовали, что на корвете ставили и убирали паруса минутой или полминутой раньше французов или англичан.
II
- Сигнал! - крикнул во весь свой голос сигнальщик.
На крюйс-брам-стеньге флагманского корабля "Terrible" взвились три комочка и у верхушки развернулись сигнальными флагами: "Поставить все паруса".
В ту же секунду на всех судах французской эскадры поднялись ответные сигналы, и среди тишины рейда раздались командные французские слова.
- Свистать всех наверх! Паруса ставить! - неестественно громко и взволнованно крикнул мичман, срываясь с голоса, которым старался напрасно басить.
Засвистали дудки. Прозвучали голоса боцманов и унтер-офицеров.
Словно вспуганное стадо, бросились матросы к своим местам. Офицеры стремглав выбегали из кают-компании и неслись к мачтам. Старший пожилой штурман рысцой побежал на мостик, а младший тем же аллюром пронесся за ним и взял в руки минутную склянку, чтобы усчитать время маневра.
Старший офицер "Витязя", Василий Леонтьевич, маленький, кругленький, толстенький и свежий, как огурец, лейтенант, лет за тридцать, уже взбежал на мостик и расставил свои короткие ноги, подавшись всем своим корпусом через поручни.
Все стихло.
- Марсовые к вантам! По марсам и по салингам! - громко, весело, задорно и точно грозя кому-то вызовом, скомандовал густым и сочным баритоном Василий Леонтьевич.
С этой командой он бросил взгляд быстрых и острых, как у мышат, карих глаз на "француза": побежали ли там по вантам.
Нет еще! Слава богу!
А марсовые "Витязя" уже ринулись как бешеные по натянутым вантинам. Лишь мелькали голые пятки. Одни уже были на марсах, другие бежали выше - на салинги, когда французские матросы еще только добегали до марсов.
И шустрый живчик Волчок, как называли на баке Василия Леонтьевича, нетерпеливее и громче крикнул:
- По реям!
Белые рубахи разбежались по марса- и брам-реям, придерживаясь рукой за выстрелы (вроде перекладины поверх реи) для баланса, с такой смелой быстротой, словно бы они бежали по полу, а не по круглым поперечным деревам - реям, которые своими серединами висели на страшной высоте над палубой, а ноками (концами) - над морем.
Матросы точно и не думали, что малейшая неосторожность - и сорвешься, чтобы размозжить голову о палубу или нырнуть с высоты в море и не вынырнуть на свет божий.
- Отдавай!.. Пошел шкоты! С марсов и салингов долой!
Голос старшего офицера звучал нервнее и нетерпеливее.
Капитан, не спускавший глаз с рей, едва сдерживался от нетерпения и самолюбивого волнения. Ему казалось, что вот-вот - и позор: "Витязь" не обгонит французов...
- Сколько минут? - вздрагивавшим голосом крикнул он.
- Две с половиной! - ответил младший штурман.
"И чего эти подлецы копаются!" - думал Ракитин, словно бы забывая, с какою быстротой и с какою смелой удалью делали матросы свое трудное и опасное дело.
- Василий Леонтьич! Скоро ли?! - с упреком воскликнул капитан.
Старший офицер пожал плечами.
- И без того люди рвутся! - ответил Василий Леонтьевич.
Еще минута, бесконечная минута...
И "Витязь" сверху донизу, и с боков и впереди по бугшприту, оделся парусиной и походил на гигантскую птицу с опущенными крыльями.
По-прежнему на корвете царила тишина.
Минуту спустя поставлены были парусы и на судах французской эскадры.
Но торжество капитана было неполное.
Он сердился. Самолюбие блестящего капитана было уязвлено.
Еще бы!
Сегодня на "Витязе" поставили не с обычной сказочной быстротой, приводившей в изумление моряков, а на сорок секунд позже, и "Витязь" опередил французов только на минуту.
- Прикажите команду во фронт, Василий Леонтьевич.
- Есть!
Через минуту матросы стояли во фронте.
Быстрой и решительной походкой, приподняв голову, подошел Ракитин к средине фронта.