Константин Михайлович Станюкович
Нянька
I
Однажды вешним утром, когда в кронштадтских гаванях давно уже кипели работы по изготовлению судов к летнему плаванию, в столовую небольшой квартиры капитана второго ранга Василия Михайловича Лузгина вошел денщик, исполнявший обязанности лакея и повара. Звали его Иван Кокорин.
Обдергивая только что надетый поверх форменной матросской рубахи засаленный черный сюртук, Иван доложил своим мягким, вкрадчивым тенорком:
- Новый денщик явился, барыня. Барин из экипажа прислали.
Барыня, молодая видная блондинка с большими серыми глазами, сидела за самоваром, в голубом капоте, в маленьком чепце на голове, прикрывавшем неубранные, завязанные в узел светло-русые волосы, и пила кофе. Рядом с ней, на высоком стульчике, лениво отхлебывал молоко, болтая ногами, черноглазый мальчик лет семи или восьми, в красной рубашке с золотым позументом. Сзади стояла, держа грудного ребенка на руках, молодая худощавая робкая девушка, босая и в затасканном ситцевом платье. Ее все звали Анюткой. Она была единственной крепостной Лузгиной, отданной ей в числе приданого еще подростком.
- Ты, Иван, знаешь этого денщика? - спросила барыня, поднимая голову.
- Не знаю, барыня.
- А как он на вид?
- Как есть грубая матросня! Безо всякого обращения, барыня! - отвечал Иван, презрительно выпячивая свои толстые, сочные губы.
Сам он вовсе не походил на матроса.
Полнотелый, гладкий и румяный, с рыжеватыми намасленными волосами, с веснушчатым, гладко выбритым лицом человека лет тридцати пяти и с маленькими, заплывшими глазками, он и наружным своим видом и некоторою развязностью манер напоминал собою скорее дворового, привыкшего жить около господ.
Он с первого же года службы попал в денщики и с тех пор постоянно находился на берегу, ни разу не ходивши в море.
У Лузгиных он жил в денщиках вот уже три года и, несмотря на требовательность барыни, умел угождать ей.
- А не заметно, что он пьяница? - снова спросила барыня, не любившая пьяных денщиков.
- Не оказывает будто по личности, а кто его знает? Да вот сами изволите осмотреть и допросить денщика, барыня, - прибавил Иван.
- Ну, пошли его сюда.
Иван вышел, бросив на Анютку быстрый нежный взгляд.
Анютка сердито повела бровями.
II
В дверях показался коренастый, маленького роста, чернявый матрос с медною серьгою в ухе. На вид ему было лет пятьдесят. Застегнутый в мундир, высокий воротник которого резал его красно-бурую шею, он казался неуклюжим и весьма неказистым. Переступив осторожно через порог, матрос вытянулся как следует перед начальством, вытаращил на барыню слегка глаза и замер в неподвижной позе, держа по швам здоровенные волосатые руки, жилистые и черные от впитавшейся смолы.
На правой руке недоставало двух пальцев.
Этот черный, как жук, матрос с грубыми чертами некрасивого, рябоватого, с красной кожей лица, сильно заросшего черными как смоль баками и усами, с густыми взъерошенными бровями, которые придавали его типичной физиономии заправского марсового несколько сердитый вид, - произвел на барыню, видимо, неприятное впечатление.
"Точно лучше не мог найти", - мысленно произнесла она, досадуя, что муж выбрал такого грубого мужлана.
Она снова оглядела стоявшего неподвижно матроса и обратила внимание и на его слегка изогнутые ноги с большими, точно медвежьими, ступнями, и на отсутствие двух пальцев, и - главное - на нос, широкий мясистый нос, малиновый цвет которого внушил ей тревожные подозрения.
- Здравствуй! - произнесла, наконец, барыня недовольным, сухим тоном, и ее большие серые глаза стали строги.
- Здравия желаю, вашескобродие, - гаркнул в ответ матрос зычным баском, видимо, не сообразив размера комнаты.
- Не кричи так! - строго сказала она и оглянулась, не испугался ли ребенок. - Ты, кажется, не на улице, в комнате. Говори тише.
- Есть, вашескобродие, - значительно понижая голос, ответил матрос.
- Еще тише. Можешь говорить тише?
- Буду стараться, вашескобродие! - произнес он совсем тихо и сконфуженно, предчувствуя, что барыня будет "нудить" его.
- Как тебя зовут?
- Федосом, вашескобродие.
Барыня поморщилась, точно от зубной боли. Совсем неблагозвучное имя!
- А фамилия?
- Чижик, вашескобродие!
- Как? - переспросила барыня.
- Чижик… Федос Чижик!
И барыня и мальчуган, давно уже оставивший молоко и не спускавший любопытных и несколько испуганных глаз с этого волосатого матроса, невольно засмеялись, а Анютка фыркнула в руку, - до того фамилия эта не подходила к его наружности.
И на серьезном, напряженном лице Федоса Чижика появилась необыкновенно добродушная и приятная улыбка, которая словно подтверждала, что и сам Чижик находит свое прозвище несколько смешным.
Мальчик перехватил эту улыбку, совсем преобразившую суровое выражение лица матроса. И нахмуренные его брови, и усы, и баки не смущали больше мальчика. Он сразу почувствовал, что Чижик добрый, и он ему теперь решительно нравился. Даже и запах смолы, который шел от него, показался ему особенно приятным и значительным.
И он сказал матери:
- Возьми, мама, Чижика.
- Taiser-vous! - заметила мать.
И, принимая серьезный вид, продолжала допрос:
- У кого ты прежде был денщиком?
- Вовсе не был в этом звании, вашескобродие.
- Никогда не был денщиком?
- Точно так, вашескобродие. По флотской части состоял. Форменным, значит, матросом, вашескобродие…
- Зови меня просто барыней, а не своим дурацким вашескобродием.
- Слушаю, вашеско… виноват, барыня!
- И вестовым никогда не был?
- Никак нет.
- Почему же тебя теперь назначили в денщики?
- По причине пальцев! - отвечал Федос, опуская глаза на руку, лишенную большого и указательного пальцев. - Марса-фалом оторвало прошлым летом на "конверте", на "Копчике"…
- Как муж тебя знает?
- Три лета с ими на "Копчике" служил под их командой.
Это известие, казалось, несколько успокоило барыню. И она уже менее сердитым тоном спросила:
- Ты водку пьешь?
- Употребляю, барыня! - признался Федос.
- И… много ее пьешь?
- В плепорцию, барыня.
Барыня недоверчиво покачала головой.
- Но отчего же у тебя нос такой красный, а?
- Сроду такой, барыня.
- А не от водки?
- Не должно быть. Я завсегда в своем виде, ежели когда и выпью в праздник.
- Денщику пить нельзя… Совсем нельзя… Я терпеть не могу пьяниц! Слышишь? - внушительно прибавила барыня.
Федос повел несколько удивленным взглядом на барыню и промолвил, чтобы подать реплику:
- Слушаю-с!
- Помни это.
Федос дипломатически промолчал.
- Муж говорил, на какую должность тебя берут?
- Никак нет. Только приказали явиться к вам.
- Ты будешь ходить вот за этим маленьким барином, - указала барыня движением головы на мальчика. - Будешь при нем нянькой.
Федос ласково взглянул на мальчика, а мальчик на Федоса, и оба улыбнулись.
Барыня стала перечислять обязанности денщика-няньки.
Он должен будить маленького барина в восемь часов и одеть его, весь день находиться при нем безотлучно и беречь его как зеницу ока. Каждый день ходить гулять с ним… В свободное время стирать его белье…
- Ты стирать умеешь?
- Свое белье сами стираем! - отвечал Федос и подумал, что барыня, должно быть, не очень башковата, если спрашивает, умеет ли матрос стирать.
- Подробности всех твоих обязанностей я потом объясню, а теперь отвечай: понял ты, что от тебя требуется?
В глазах матроса скользнула едва заметная улыбка.
"Нетрудно, дескать, понять!" - говорила, казалось, она.
- Понял, барыня! - отвечал Федос, несколько удрученный и этим торжественным тоном, каким говорила барыня, и этими длинными объяснениями, и окончательно решил, что в барыне большого рассудка нет, коли она так зря "языком брешет".
- Ну, а детей ты любишь?..
- За что детей не любить, барыня. Известно… дитё. Что с него взять…
- Иди на кухню теперь и подожди, пока вернется Василий Михайлович… Тогда я окончательно решу: оставлю я тебя или нет.
Находя, что матросу в мундире следует добросовестно исполнить роль понимающего муштру подчиненного, Федос по всем правилам строевой службы повернулся налево кругом, вышел из столовой и прошел на двор покурить трубочку.