Все глаза были устремлены на капитана. В напряженных взглядах матросов была подавленность. Несколько секунд Ракитин молчал, остановив прищуренные серьезные глаза на одном матросе, стоявшем против него. И молодой марсовой еще больше и бессмысленнее выпячивал глаза на капитана.
- Не ожидал от вас, ребята! Подгадили сегодня. Копались! - проговорил капитан строго и торжественно-мрачно.
И матросы словно бы почувствовали себя виноватыми. Лица стали еще напряженнее. Эффект вполне удовлетворил капитана, и он, уж смягчая голос, продолжал:
- Смотри!.. Впредь не осрамитесь и меня не осрамите перед французами. Уверен... Вы ведь у меня молодцы...
- Рады стараться, вашескобродие! - облегченно и весело рявкнули матросы.
Капитан велел разойтись, успокоенный, что "молодцы" не осрамят его и ценят слова капитана.
III
Матросы считали Ракитина "молодчагой" по флотской части командиром.
Обрадованные "отдышкой" после прежнего капитана, типичного "мордобоя", с расточительностью наказывавшего людей линьками, матросы находили, что новый командир хоть и донимает службой и спешкой куда больше "мордобоя", но зато "добер". Дрался редко и "с рассудком", зря в штрафные не переводил "для всыпки", не очень уважал, чтобы офицеры занимались сильным "боем", и не взыскивал за пьянство на берегу.
Они, почти не знавшие отдыха и работавшие как бешеные, в самом деле поверили, что "подгадили" из-за сорока секунд и мало стараются, чтобы не осрамить капитана и не осрамиться перед "французом".
И старый боцман Терентьич, сам взвинченный словами капитана, возбужденно говорил на баке матросам:
- Ужо постарайтесь, черти! Не осрамите капитана перед французом, дьяволы! Другой по форме вышиб бы всем марсовым зубы, а капитан - "молодцы, мол"! Небось при "мордобое" лупцевали бы ваши спины, и не была бы у меня цела морда, если бы он распалился за что-нибудь... Еще счастье, что за секунд не взыскивал...
Многие марсовые успокаивали боцмана.
- Не бойся, Терентьич. Постараемся!
- Строг на спешку, а добрым словом...
- Обнадежил, значит... Молодцы, мол.
- И не зудил... Не осрами - и шабаш.
- Покажем, братцы, как закрепим паруса.
- То-то покажем! - подхватили многие голоса.
И громче и возбужденнее прозвучал голос молодого, краснощекого и жизнерадостного марсового Никеева с большими ласковыми черными глазами.
IV
В то же время капитан говорил в своей каюте старшему офицеру:
- Надеюсь, Василий Леонтьич, мы утрем нос французам при уборке парусов... Не подгадим. Прикажете сигару?
- Благодарю... я папироску... Чем же подгадили, Владимир Николаич? Разве что на сорок секунд позже закрепили... Невелико опоздание...
- Невелико, а могло его не быть, Василий Леонтьич... И не должно быть... У нас команда - молодцы! С ними можно и без порки... Умей только понимать психологию русского матроса... Я, слава богу, знаю его! самоуверенно произнес Ракитин.
- Золотой народ! - горячо проговорил Василий Леонтьевич. И виновато прибавил: - Иногда и ударишь... привычка... Но если за дело - не обижаются.
- А все лучше бы господам офицерам полегче... Того и гляди еще в "Колокол" попадем... Неловко...
Шпилька была направлена в старшего офицера.
Он понял, но ничего не сказал.
- Кто это мог сообщить про бывшего командира "Витязя"?.. Читали?
- Читал... А кто сообщил - и не думал.
- Пожалуй, младший механик Носов отличился. Тоже либерал этот сынок старшего писаря! - с презрительным высокомерием проговорил Ракитин. И, поморщившись, продолжал: - В кают-компании он проповедует глупости... Какой-то механик, а тоже... Вы, Василий Леонтьич, не очень-то позволяйте этому механишке... Мы на военном судне... Чтобы он и не думал заниматься обличительной литературой...