К Клаусу Вайсбергу Генрих больше не подходил и старался, принципиально, на бывшего товарища не смотреть. Это очень мучило Клауса, который после происшествия на пустыре стал не похожим на себя. Большую часть времени он проводил в одиночестве, избегая приятелей, и все время что-то обдумывал. Так продолжалось три недели с небольшим.
Наконец однажды вечером Клаус пришел к Генриху домой и вызвал бывшего друга для переговоров на лестничную площадку.
- Ты меня прости, - пряча глаза, вздохнул он. - Даже не знаю, что со мной тогда случилось. Такой страх взял, что себя не помнил до тех пор, пока не оказался дома. Хочешь, побей меня - я сопротивляться не буду. Потому что, если ты меня не простишь, моей жизни конец. Я всегда буду чувствовать себя подлецом. А это - самое страшное, что только может быть. Веришь или нет, но мне стыдно до смерти. Короче, моя судьба в твоих руках, решай сам, как тебе со мной поступить…
Клаус наклонил голову и шмыгнул носом. Генрих заметил, как по щеке товарища покатилась слеза.
- Что ж, это хорошо, что ты пришел ко мне с извинением, примирительно сказал он. Обида со временем забылась, и Генрих на самом деле только ждал случая, чтоб помириться. - Это доказывает, что еще не все потеряно и ты не такой уж и трус. Скажу по правде, я сам в ту ночь ужасно перепутался… Что ж, зла я на тебя больше не держу.
Генрих протянул Клаусу руку, и тот с благодарностью пожал ее.
- А знаешь, вздохнул Генрих. - Мне теперь всюду мерещатся ведьмы, даже не знаю, что делать… И ведь никому не расскажешь - не поверят.
Это точно. Не поверят, - согласился Клаус. - Но если хочешь, я могу дать совет. Мне, по крайней мере, это сильно помогло. Вот послушай. Когда прошло пару дней после той ночи и страх мой притупился, мне стало так стыдно, что ты и представить себе не можешь. Я уж решил, что я конченый человек. Чтоб наказать себя, а может, чтоб проверить, струшу ли я и во второй раз, я один отправился к дому Каракубаса. Уж лучше умереть с честью, как говорят, чем считать себя рабом трусости. Оказавшись на пустыре, я с удивлением обнаружил, что от дома колдуна остались только развалины. Ни одной стены целой, ни одного окна. Представляешь? И с тех пор все мои кошмары и ведьмы оставили меня в покое. Вот!
- Нет, я на пустырь больше никогда в жизни не сунусь, - уверенно покачал головой Генрих. - Если бы ты знал, что я там увидел, когда ты сбежал, ты бы не стал мне предлагать такой глупости.
- Хорошо, хорошо, извини. Потом как-нибудь расскажешь, что там еще ужасного было. Но меня ты хоть выслушаешь? Я еще не все рассказал. Увидев руины, я, конечно, с облегчением вздохнул, однако повернул домой не сразу, а решил порыться в обломках. В куче пепла я отыскал одну вещицу. Это очень красивая вещица, лучше ее я еще ничего не видел. Я даже сначала хотел оставить ее себе, но потом решил, что только ты достоин владеть этой штукой. Потому что ты герой, а значит, бесценный трофей твой по праву.
- Никакой я не герой, - смущенно буркнул Генрих.
- Ты со мной лучше не спорь, уж кому как не мне знать о твоей храбрости. Так что держи, - торжественно объявил Клаус и силой всунул свою бесценную находку в руку приятеля. - И не пытайся отдать ее мне - не возьму. Выброшу в мусор, в Дунай, но себе не возьму - не достоин. Понимаешь?
Бесценная вещица оказалась кулоном размером со спичечный коробок и изображала она спящего дракона. Длинная цепочка, на которой дракон должен был висеть, была разорвана и свисала двумя тонкими безжизненными нитями.
- Ух, ты! Ну и красотища! - не удержался от восхищенного восклицания Генрих. Он взвесил кулон в ладони. - Тяжелый какой. Наверное, грамм сто весит.
- Я уверен, что он из чистого золота, - важно ответил Клаус и хлопнул друга по плечу. - Владей! Ах да, чуть не забыл, я ведь принес тебе еще один подарок.
Генрих с трудом оторвал взгляд от дракона.
- Что ты сказал?
Клаус снял с плеч сумку, засунул в нее руку и вытащил настоящего, живого щенка.
- Моя-то Рекси ощенилась. На следующую ночь, как мы побывали у Каракубаса, сразу и ощенилась. Представляешь? Так я хочу одного щенка отдать тебе.
- Зачем мне щенок? - разглядывая радостно скулящего малыша, удивился Генрих. - Да и потом, ты ведь хотел на них деньги заработать…
- Какие уж тут деньги, - печально вздохнул Клаус. - Разве ты не видишь, что в этом щенке от боксера нет совершенно ничего? Как я и боялся, моя Рекси произвела на свет неизвестно от кого невиданных зверюшек. Прямо уродцы какие-то - морды длинные, уши длинные, сами мохнатые, как персидские котята. Разве таких продашь? Позорище одно, а не щенки!.. Вот я и решил отдать тебе одного. Тебе ведь все равно, что за порода, да и родословная ни к чему. Ведь так?
- Так-то оно так, но я, если честно, никогда собаку заводить не собирался…
- Теперь займешься этим. А собака замечательная! Ну, конечно, красивой я бы ее не назвал, но зато нигде в мире ни у одной собаки щенки так быстро не вырастали!
- А ведь точно! - воскликнул Генрих. - Это ведь получается, что ему всего три недели?
- И я о том же, - Клаус кивнул и поставил щенка на пол. Малыш, смешно переваливаясь с боку на бок, принялся радостно скакать на месте и даже лаять. Лай, конечно, у него не получался и походил на какое-то чихание; но то, что малыш в три недели начал резво бегать, уже само по себе было чудом.
- Они теперь все едят, - сказал Клаус. - Даже не сосут Рекси, а пытаются отобрать у нее мясо. Представляешь? Даже удивительно, что у таких крох зубы появились. Обычно зубы у щенков прорезаются и глаза открываются позже. А эти уже через три дня после рождения разглядывали все вокруг. Отличные выйдут собаки, когда вырастут. Ты мне еще спасибо скажешь!
Щенок тем временем сделал на лестничной площадке лужицу и, невероятно обрадованный этим, перевернулся на спину, требуя погладить себя по животу, что Генрих и сделал.
- Замечательный щенок, вздохнул мальчик. - Но ты лучше подари его кому-то другому. У меня мать не очень-то любит собак. Еще выгонит меня вместе с ним…
- А хочешь, я поговорю с твоей мамой, и тогда она никогда не откажется от такого чудесного щенка? Поговорить? И потом, ты можешь кому-то малыша подарить. Замечательный выйдет подарок. Деньги, опять-таки, сэкономишь. А если он тебе уж совсем не нужен, то через пару дней отдашь мне. А пока пусть побудет у тебя, вдруг привыкнешь? - сказал Клаус и, не оставляя Генриху времени для сомнений, быстро попрощавшись, сбежал по лестнице на улицу.
Генрих вздохнул, взял щенка на руки и подумал, что Клаус, пожалуй, только потому и запросил мира, что не знал, кому спихнуть безродного беднягу.
Весь остаток вечера Генриху пришлось посвятить щенку, которого он назвал Ремос. Времени на то, чтоб рассмотреть золотого дракона, совсем не оставалось. Как только Генрих переставал обращать на щенка внимание, малыш начинал жалобно скулить, да так громко, что Фрида, мать Генриха, возмущенно требовала прекратить "это издевательство над животным". Мальчику приходилось откладывать все занятия и развлекать Ремоеа. Эрнст, отец Генриха, хмурился, но ничего не говорил. Вечер закончился тем, что Генриху, для того чтоб установить тишину, пришлось взять плаксивого малыша в свою постель. В результате он несколько раз среди ночи просыпался от прикосновений к лицу горячего мокрого языка. Это было не самое ужасное ощущение, учитывая то, что впервые за несколько недель Генриху не снились кошмары.
Глава IX
В ЛЮБВИ ТРЕТИЙ - ЛИШНИЙ
На следующее утро, перед тем как уйти на работу, мать Генриха провела с мальчиком содержательную беседу, которая сводилась к следующему: животные требуют постоянной заботы, а Генрих еще недостаточно взрослый, чтоб эту заботу проявлять. Вот почему собаку или кошку надо заводить, когда Генрих вырастет, станет жить в своей квартире и научится быть самостоятельным. Во время разговора Генрих больше отмалчивался, щенок кусал его за пальцы ног, а Эрнст Шпиц бросал на сына сочувственные взгляды и наконец сказал свое слово:
- Все женщины похожи, сынок. То же самое мне говорила моя мать, когда мне было семнадцать. Со временем оказалось, что она права, и я прекрасно дожил до сорока трех лет, обходясь без всяких животных. Кстати, какой породы этот щенок?
Генрих пожал плечами:
- Клаус сказал, что этот малыш от его Рекси, самки породы боксер.
Эрнст Шпиц улыбнулся.
- Верно, твой приятель ничего не смыслит в породах. Уж это скорее какая-нибудь борзая или ваймарская легавая, чем боксер. Хотя нет, это не ваймарская порода - у тех до двухмесячного возраста глаза серо-голубые с синим, а потом становятся янтарными. Да и шерсть у ваймарских щенков серовато-серебристая. Я когда-то интересовался породами, мечтал завести ваймарского пса и стать охотником. Можешь мне верить - боксером тут даже не пахнет… Но, мне кажется, пахнет чем-то другим… - Эрнст Шпиц заглянул под стол. - Ага, так я и думал. Иди-ка, Генрих, за совком и щеткой: твой малыш успел отличиться… Ты знаешь, Фрида, я считаю, что щенсж все же должен несколько дней побыть у нас. Пусть Генрик на собственном опыте убедится, что забота о животных занятие" далеко не легкое.
Итак, благодаря заступничеству отца, слово которого было главным в семье Шпиц, щенок временно остался в доме. Когда Генрих, направляясь в школу, запер дверь, малыш так жалобно и громко заскулил, что мальчику стоило огромного напряжения воли оставить мысль о возвращении. Что особенно в этом помогло Генриху, так это наконец созревшее желание увидеть Альбину, презрев все опасности.
- Ну что, правда щенок замечательный? - Клаус Вайсберг первым подошел к Генриху на перемене.