Маэстро вздохнул и развел руками.
- Во-первых, с тобой трудно спорить. Музыка маэстро Роспони действительно… М-да… А во-вторых… если я тебя сильно люблю, это еще не дает тебе право вить из меня веревки.
Антонио посмотрел на учителя.
- Дает… - сказал он и тут же улыбнулся во весь рот.
Учитель улыбнулся в ответ. "Да… За эту его улыбку можно полжизни отдать, - подумал он. - Но правильней будет изобразить строгость". И нахмурился.
- Это еще почему?
- Потому что вы - мой. - Антонио подошел к Карло и бесцеремонно забрался к нему на колени. - А я - ваш.
- Нет, я так не согласен! - возразил Карло, теребя себя за длинный горбатый нос и пытаясь скрыть рвущуюся наружу улыбку.
- Но я хочу дирижировать вашу мессу! Я ее давно выучил, знаю все партии…
- Ты молодец, но… разве это от меня зависит? И вообще, всему свое время. Не торопись, ничего от тебя не уйдет.
Антонио слез с колен учителя и направился к своему табурету.
- Откуда вы знаете! А вдруг уйдет? - бросил он на ходу.
- Антонио! Ну что у тебя за характер! Ты даже не представляешь, что это такое - дирижировать ТАМ… Вся знать во главе с дожем, высшее духовенство Республики…
- Представляю! Я ведь подменял отца с его скрипкой…
Карло поднялся со стула, подошел к мальчишке, улыбнулся и слегка дернул его за ухо.
- Да с такими ушами ты все внимание публики сосредоточишь на себе - про мою мессу и думать забудут…
Антонио вскочил, с грохотом роняя табурет, и выбежал из комнаты.
Опять эти уши, эти насмешки! Почему в свои законные десять с половиной нельзя дирижировать в главном соборе, как бы хорошо ты это ни умел?!..
Антонио сбежал по лестнице вниз, прыгая через три ступеньки, и вылетел из дома. Деревянная дверь громко хлопнула ему вслед. Что же это получается? Он, Антонио, стремится к необычному, высокому, и точно не ударит в грязь лицом, а им это…
Антонио шмыгнул носом, сдерживая слезы, и свернул за угол.
Со всех сторон, насколько хватало взгляда, виднелись пышные дворцы и храмы - каждый из них пытался рассказать богатую и величественную историю своего города. Городу было чем гордиться - не зря ведь наезжали сюда поклонники изящных искусств, маскарадов и тайных знаний… Венецианские мальчишки тоже любили свой город. Потому что трудно придумать более интересное место для игр, чем запутанные улицы и переулки с водными каналами вместо мостовых, заросшие виноградом дворы, таинственные подземелья под храмами и дворцами…
Антонио шел по этому великолепному древнему городу, и ему было не до красот и тайн. Он шагал потупясь, не обращая ни на что внимания. Лишь время от времени его отвлекало пение, доносящееся со стороны каналов - венецианские гондольеры оставались верны себе и затягивали свои протяжные баркаролы всякий раз, когда на то возникало желание. Антонио вспомнил, как старик Карло рассказывал ему, что баркарола родилась именно в Венеции - ведь размер "шесть восьмых" как нельзя лучше соответствует ритмичным взмахам весла гондольера…
Через несколько минут Антонио оказался возле Арсенала - громадной судоверфи. У невысокого дерева он увидел Этторе. Этторе был весельчак, неутомимый выдумщик и отъявленный бездельник. Как уверял он сам, второго такого не было во всей Венеции. Антонио был склонен ему верить.
Завидев друга, Этторе стал расплываться в улыбке, но губы его замерли на полпути.
- Эй, ты чего такой… мокрый? Плакал?
- Да ну их… - Антонио вытер глаза рукавом.
- Что, совсем замучили своей музыкой? - Этторе смотрел сочувственно.
- Да нет, наоборот…
- Это как?
Антонио вздохнул.
- Сложно объяснить… Я, наверное, сам виноват. Замахнулся на то, что мне не положено.
Глаза Этторе слегка округлились.
- А чего такого тебе не положено?
- Да… - Антонио потупился. - Захотел продирижировать мессой.
- Вот это да! И где?
- В соборе Святого Марка…
- Ну ты даешь! - Этторе присвистнул. - А чего не сразу в Ватикане перед святейшим Папой?
- Ты не понимаешь! - Антонио почувствовал, что на глаза снова наворачиваются слезы. - Я ведь и перед Папой могу. А они… - он махнул рукой, - "Тради-иции, тради-иции…"
- Тяжело тебе… - посочувствовал Этторе. - Ладно, не огорчайся так. Пойдем лучше в лагуну искупнемся.
День стоял жаркий.
- Можно… - рассеянно ответил Антонио.
На берегу Венецианской лагуны у городских мальчишек было излюбленное место с небольшим пляжем. Скинув одежду возле огромной каменной плиты, которая нагрелась на солнце, как печка, Антонио и Этторе побежали по мягкому теплому песку к морю, бросились в воду, поднимая тучи брызг, и вынырнули уже далеко от берега.
Наплававшись, мальчишки повернули назад. Этторе вышел на берег, забрался на старую деревянную вышку - она тяжело скрипнула под его весом - и с довольным криком шумно плюхнулся в воду рядом с Антонио.
- Не брызгайся, пожалуйста! Я и так весь мокрый.
- Когда ты не в настроении, Тонино, с тобой невозможно разговаривать!
- Ну и помолчи лучше.
Антонио тоже залез на вышку. Снизу она казалась небольшой, но отсюда, с высоты четырех метров, глядеть на воду было страшновато. Хотя, поджав ноги и закрыв глаза, вполне можно было прыгнуть - Антонио, как и Этторе, не раз проделывал это. Зато прыгнуть рыбкой - головой вперед, выставив перед собой руки - Антонио никак не решался, хотя ему давно этого хотелось.
В самом деле, ничего опасного тут не было, Антонио не раз видел, как прыгают рыбкой старшие ребята. Он хорошо знал дно лагуны - ни подводных камней, ни коряг, под вышкой было довольно глубоко. С другой стороны, Антонио хорошо умел нырять, ему ничего не стоило прыгнуть с невысокого парапета. Он предпочитал именно такой способ погружения медленному, зябкому вхождению.
Единственное, чем он рисковал, если бы недостаточно вертикально вошел в воду - он мог отбить живот и ноги. Но и это, в конце концов, не смертельно. Антонио глядел вниз, плещущаяся вода манила и завораживала. Ему захотелось, глядя на игру бликов, раствориться, слиться с ними, стать одним из солнечных зайчиков на поверхности воды. Ему даже чудилось в этой игре некое подобие улыбки, и лишь минуту спустя он понял, что это была улыбка синьоры Анны.
Тогда Антонио наклонился вперед и, выставив перед собой руки, оттолкнулся от вышки. Описав в воздухе красивую дугу, он прорезал блики точно в середине и мягко ушел в прохладную глубину. Не торопясь всплывать, он еще немного проплыл в прозрачных водах лагуны, поднял со дна какую-то раковину и, наконец, вынырнул на поверхность.
- Антонио, ты с ума сошел! - раздался с берега крик Этторе. - Я уж думал, ты утоп весь. Тебе что, жить надоело?
Этот риторический вопрос погрузил вдруг Антонио в глубокую задумчивость, и он не торопясь поплыл к берегу, размышляя.
- Нет, не надоело, - ответил он, вылезая на берег и устраиваясь на горячем камне рядом с Этторе. - Мне жить очень даже нравится. Мне интересно жить.
- Слушай, не делай больше так, прошу тебя! Я испугался…
- Чего испугался? А мне понравилось… Ладно, извини, пожалуйста. Сегодня больше не стану нырять. - И вдруг улыбнулся. - А что, Этторе, слабо повторить?
Этторе, покачав головой, растянулся на нагретой плите. Антонио последовал его примеру. Мальчишки лежали, словно меж двух жаровен, и нагие тела жадно впитывали солнечный жар. Не хотелось ни говорить, ни шевелиться.
- Слушай, зачем тебе эта месса у Святого Марка? - неожиданно спросил Этторе.
Антонио снова задумался.
- Ведь это так прекрасно… И необходимо. Разве ты не чувствуешь?
Этторе смутился, почесал мокрый загорелый нос и недоверчиво посмотрел на Антонио.
"Вот и хорошо, - подумал тот. - Больше не будешь донимать меня такими вопросами". Этторе молчал. Антонио перевернулся на спину и зажмурился от яркого солнца. Потом покосился на друга и спросил:
- Скажи, неужели тебя не тянет сделать что-нибудь… выдающееся?
- А чего я могу сделать? - Этторе последовал примеру друга и тоже лег на спину.
- Ну… - Антонио замялся. - Что-нибудь… Написать картину, или поэму, как Данте.
Этторе повернул к нему голову, громко фыркнул и стал отплевываться от попавшего в рот песка.
- Я не умею рисовать. А стихи один раз написал, так меня отец за них выпорол.
- Ему показалось, что они плохие?
- Нет… За то, что вообще занялся этой ерундой. Он ведь спит и видит меня рабочим судоверфи.
Мальчишки синхронно и грустно вздохнули. Этторе - обреченно, Антонио - сочувственно. Очевидно, с точки зрения отца сочинение стихов совсем не вписывались в судостроительную деятельность.
- А я загадал, что если… - Антонио замялся.
Этторе перевернулся на живот.
- Если что?
- Я загадал, что если мне не удастся продирижировать в Соборе мессу, которую написал Карло, я… никогда не стану музыкантом.
- Ты что, спятил? - спросил Этторе.
- Кажется… - признался Антонио. - Но я действительно так загадал.
- Значит, продирижируешь, - спокойно ответил Этторе.
Антонио тоже перевернулся на живот, уткнулся лбом в плиту и долго лежал, не шевелясь.
- Если чего-то очень хочешь, - задумчиво сказал Этторе, - это обязательно случится. Так что ты… обязательно хоти продирижировать эту свою мессу. И тогда, наверное, все получится.
Антонио медленно поднял голову. К его носу, щекам и губам пристали светло-желтые песчинки.
- Я постараюсь… Только это невозможно. Спасибо тебе.