- Доброславом, - повторил тот, подняв голову и улыбнувшись. - Это древнее русское имя. Доброслав - славящий Добро.
- Прости, я не расслышал, - смутившись, сказал Бурик. - А я - Саша. Слушай, а как тебя дома называют? Добрик?
В ответ Доброслав залился хохотом.
- Иногда - Добрыней, - сказал он смеясь. - В школе, правда, чаще Славкой называют. Добрыня - как-то непривычно.
- А меня - Буриком, - зачем-то признался Бурик и опустил глаза.
- А чего так?
- Фамилия Буркасов.
- Ну, если от фамилии, то это ничего, правда?
- Конечно, - Бурик сразу повеселел. - А ты что здесь один сидишь? Рыбу, что ли, ловишь? Или загораешь?
- Тебя жду.
Бурик опешил. К такому ответу он был совсем не готов.
- Ну и как? - растерянно спросил он.
- Как видишь… Дождался.
Бурик помолчал.
- А если бы я сегодня не пришел?!
- Значит, мы встретились бы в другом месте.
- Это в каком еще? - настороженно спросил Бурик.
- Не знаю. Железная дорога большая. Заброшенные рельсы всегда найдутся.
Бурик решил принять правила игры и сделал вид, что не удивился.
- Так чего же здесь сидеть? Тут их нет. Я проверял.
- Да? Тогда поехали туда, где их много.
- Куда?
- Ну, например, в Манихино.
- А зачем нам это Манихино?
- Знаешь… - Добрыня на секунду замялся, - хочется кое-что проверить…
Бурик подождал немного и спросил:
- А что? Или это секрет?
- Да нет, не секрет. Там такое дело… Ты про поезд-призрак слыхал?
Бурик помотал головой.
- Нет. А что это?
- В общем, целый поезд однажды пропал. В Италии.
- Давно?
- Давно. Тогда еще паровозы были. Он зашел в длинный туннель в горах, а из него не выехал.
- Ого…
- Главное, его потом видели. И сейчас иногда видят. Паровоз и три вагона. Появится, проедет и опять исчезает.
- А где его видят?
- На железной дороге. Даже на заброшенных рельсах - говорят, они все равно куда-то ведут. А иногда он появляется даже там, где рельсов нет.
- Враки, наверное.
- Ну, не знаю…
Помолчали.
- Вот бы увидеть.
- Ага… И залезть.
Бурик покосился на собеседника.
- Я шучу. Увезет еще куда-нибудь… - Добрыня улыбнулся.
- И ты думаешь, он вправду существует?
Добрыня открыл левый карман рюкзака и достал оттуда свернутый "Московский курьер". С хрустом развернув его, он пробежался глазами по строчкам.
- "… Мы уже неоднократно писали о поезде-призраке…" Так… А, вот, нашел: "…появление таинственного железнодорожного фантома с некоторой степенью регулярности фиксируется на рельсовой развязке близ станции "Манихино-3" Рижской железной дороги. На этой станции разноуровневые пути двух направлений образуют незамкнутую топологическую фигуру…" Математик один пишет… Еще про это книжка есть, - продолжал Добрыня. - Но она у меня дома. Называется "По следам поезда-призрака". Если хочешь, дам почитать.
- Фантастика?
- Не… Не совсем. То есть, я не знаю. Человек, который ее написал, говорит, что это было с ним и его друзьями. По правде. С ними был один парень лет двенадцати. Ему пришлось в этот поезд на ходу залезть и вытащить оттуда череп, который там перевозили.
- Какой еще череп?
- Я и сам не понял… Но вроде все как раз случилось из-за того, что этот череп был в поезде. Один дядька взял, чтобы женщин попугать, когда поезд в туннель заедет. Вот и допугался…
Бурик с сомнением посмотрел на собеседника.
- И ты во все это веришь?
- Не знаю пока… Вот и хочу съездить, посмотреть.
Бурик кивнул.
- Понятно…
- А ты куда шел? - спросил Добрыня.
- Да просто гулял.
По мосту промчалась электричка, и поднятый ею порыв ветра взъерошил мальчишкам волосы. Добрыня посмотрел на солнце, потом на Бурика.
- Следующая через пять минут. Успеем дойти до Тушинской. Если хочешь, конечно.
Бурик задумался: хочет ли он? Ответить было сложно.
- А долго ехать до этого Манихино?
- Манихино-три, - поправил Добрыня. - Точно не знаю, около часа, наверное. Может, меньше. Я там ни разу не был.
Он поднялся и подтянул штаны.
- Ну, ты как? - снова спросил он, и так как Бурик стоял в нерешительности, быстро надел кроссовки и двинулся по шпалам в сторону Тушинской.
- Подожди, я с тобой! - закричал Бурик и бросился догонять Добрыню.
Венеция, 1716 год
Спустя два часа после удивительной встречи с синьорой Анной Антонио сидел в своей комнате на деревянном табурете и в последний раз обдумывал, с чего лучше начать разговор с учителем.
Из угла комнаты на него весело скалился клавесин с откинутой крышкой. Клавесин был старенький, но еще вполне работоспособный, с тонким, кружевным тембром. Антонио мог часами просиживать за инструментом - "баловаться на клавесине", как он это называл. Он быстро разучивал пьесы и так же быстро решал гармонические задачи, которые давал ему старик Карло Тортора. Решение каждой такой задачи Антонио превращал в маленький музыкальный шедевр, чем несказанно радовал своего учителя.
Антонио вспомнил, как неделю назад учитель пришел несколько раньше, чем обычно. Потрепав Антонио по макушке, он взял у него исписанный нотными знаками листок, сказав при этом свое обычное: "Ну, чем ты сегодня удивишь старого Карлуччо?", - подошел к клавесину, сыграл написанное и вытаращил глаза. Глаза были круглые, выпуклые, с красноватыми прожилками и темно-коричневыми зрачками. Карло медленно убрал руки с клавиатуры, схватил крышку клавесина и резко захлопнул ее. Это прозвучало как выстрел. Антонио вздрогнул. Еще сильнее он вздрогнул, когда Карло вдруг отворил рот и закричал на весь дом дурным голосом:
- Маури-ици-и-ио-о-о!!!..
Клавесин недовольно загудел. Наверху зачастили торопливые отцовские шаги.
- Маури-ици-и-ио-о-о!!!..
"Последнее "о-о-о…" на полтона ниже…" - отметил про себя Антонио, занимая позицию поближе к двери, чтобы в случае чего улизнуть во двор и спрятаться в доме толстого весельчака Этторе, ровесника Антонио.
- Маурицио, старая жопа-а-а… - продолжал заливаться Карло.
"Последнее "а-а…", кажется пошло в малую терцию…" - подумал было Антонио, но тут дверь распахнулась, и на пороге появился отец со скрипкой в руках.
- Ну что ты разорался, как старый мул на ферме? - недовольно спросил он. Антонио потихоньку, шаг за шагом, стал пробираться к двери.
- Маурицио! - Карло повернулся к отцу. - Я больше ничему не смогу научить твоего сына!
Глаза отца тоже округлились:
- Он недостаточно прилежен?
- Недостаточно прилежен?! Ему не нужно прилежания, потому что его рукой движет сам Ангел Господень! Послушай, что он сделал из этого простейшего упражнения… - Карло развернулся к клавесину, поднял крышку, и комнату наполнили совершенные гармонии.
Мелодические линии соединялись в причудливый звуковой узор. Отец невольно подался вперед… Антонио воспользовался его замешательством, сделал еще два шага к двери и выскользнул прочь, думая про себя: "Ну чего разорались… Какая-то гармоническая задачка, а крику, как о целой опере…"
Теперь Антонио сидел в своей комнате перед старым маэстро. Все было напрасно… Все-все! Карло и дела нет, что Антонио целую неделю готовился к этому разговору, - знай себе твердит с упорством ученого попугая:
- Нельзя, мой мальчик… неужели ты не понимаешь, что и прелат, и архиепископ не допустят, чтобы мессой дирижировал десятилетний ребенок.
- Я давно уже не ребенок, - обиделся Антонио.
- Прости, я не хотел тебя обидеть, конечно же, ты не ребенок… - учитель в изнеможении откинулся на спинку стула. - И сочиняешь ты прекрасно, и исполняешь виртуозно… Но мыслимое ли это дело? Что скажут оркестранты? Хористы?
- Они все - мои друзья! Я целыми днями по просьбе отца помогаю им разучивать партии. Ну почему нельзя?
- Антонио, ну разве ты не знаешь, что отроку, не достигшему семнадцати лет, не разрешается вставать к дирижерскому пульту в кафедральном соборе? Такова традиция, которой уже много лет… Разве ты не слышал об этом? И не раздумывал?
- Слышал! Раздумывал! И поэтому знаю, что традиция давно устарела. Единственное, что с ней еще можно сделать, так это нарушить!
Карло Тортора был знаменитейшим музыкантом в Венеции, большим другом отца Антонио, Маурицио Виральдини - скромного скрипача капеллы кафедрального собора Святого Марка, главного храма Венецианской республики. Карло был так увлечен музыкой, что никогда не расставался с нотной бумагой, чернильницей, гусиным пером и мешочком с песком, которым он старательно посыпал свеженаписанные нотные строчки, чтобы промокнуть чернила. Три года назад Маурицио попросил Карло позаниматься музыкой со своим единственным сыном. Учитель и ученик быстро привязались друг к другу - трений между ними не возникало никогда. И вот впервые Карло пришлось ответить мальчику отказом.
- Антонио, - сказал маэстро, - нельзя так! И не проси, не настаивай, учись быть терпеливым… Прошу тебя.
Ученик молчал, насупившись.
- Ну… хочешь, я завтра договорюсь с капельмейстером церкви Марии Магдалины, он с удовольствием даст тебе продирижировать литанией на освящение Святых Даров. Ее написал Никола Роспони, и она…
Карло замолчал, пытаясь подобрать нужное слово.
- Бездарна! - закончил за него мальчик. Он открыто смотрел на учителя - немного бледный, лопоухий, с косой рыжеватой челкой и большими светло-карими глазами. - Вы сами прекрасно это знаете, и совсем не хотите, чтобы я дирижировал этой дурацкой литанией.