– Ниже пояса бьете, – тихо сказал Кузьминкин.
– Я? Бью? – изумился Мокин. – Да помилуйте! Я вам предлагаю либо ослепительные перспективы, либо, в крайнем случае, три тонны баксов. В конце-то концов, не тяну я вас со мной переселяться насовсем. Дело хозяйское. Ну, а если надумаете – прикиньте. Особняк купите, лакеи на стол подавать будут, детишек отдадите в Пажеский корпус...
– А потом будет семнадцатый год? Когда детишки вырастут?
– Так мы же знаем все наперед! Забыли? Когда стукнет Октябрь, не будет в России ни наших детишек, ни внуков. – Он хитро прищурился. – А может – и того проще. Пошлем в Казань надежного человека, того же Диму, чтобы подстерег Володьку Ульянова да приласкал кирпичом по темечку. Тогда и посмотрим, кто из писателей прав насчет хроноклазмов... Чуете перспективы? Ну, решайтесь быстренько. Мужиком будете или – дальше голодать в бюджетниках?
– Согласен, – сказал вдруг Кузьминкин неожиданно для себя самого. Ладно, вы рехнулись, я рехнулся... Наплевать. Надоела мне такая жизнь, дети уже и не просят ничего, но ведь с м о т р я т... Согласен.
– Только чур, не переигрывать потом.
– А я и не пьян, – сказал Кузьминкин. – Так, чуточку... Только деньги вперед. Чтобы жене остались, если что...
– О чем разговор? Перед поездкой.
– Где нужно кровью расписываться?
– Да ладно вам, – поморщился Мокин. – Неужели мы с Юлькой на чертей похожи? Глупости какие... Вот что. – Он моментально перестроился, заговорил резко, по-деловому: – У вас борода с усами – это хорошо. Мне еще пару недель отращивать придется, пока дойдет до нужной кондиции, видите, уже давно начал. Э т и мне говорили, что в те времена приличные люди бритыми не ходили...
– Святая правда, – кивнул Кузьминкин. – Только актеры. Даже был оборот речи: "Бритый, как актер". Человек приличный должен был обладать растительностью...
– Вот видите... Итак. С вашим музеем я все улажу – это пустяки. А завтра утречком к вам подъедет Дима или кто-то другой из мальчиков, проедетесь с ним по хорошим магазинам. Купят вам приличный костюм, всякие цацки вроде "Ронсона" и дорогих часиков, обмундирую по высшему классу. И ваша первая задача будет в том, чтобы за две оставшихся недели привыкнуть ко всем этим шмоткам-часикам и носить их так, чтобы в жизни вас не приняли за бедного бюджетника. Чтобы считали вас стандартным новым русским.
– И подкормить надо, – вмешалась Юля. – У него аж щеки западают.
– Резонно, – согласился Мокин. – И подкормить.
– Зачем все это? – спросил Кузьминкин. – Мне, конечно, такая идея нравится, но в том времени, куда вы меня тащите, и среди благополучных людей хватало худых...
Мокин наклонился к нему, глаза азартно блестели:
– Сергеич, ты в покер играешь? Нет? Зря, батенька, зря...
2
Время государя императора
– Совершенно не представляю, зачем вам нужно все это осматривать, – поджав губы, бросила Татьяна Ивановна, возясь с ключами. – Вы в этом не разбираетесь, да и мало кто может разобраться...
– Мне такая позиция нравится, – весело сказал Мокин. – Люблю, когда человек трезво оценивает свои силы – не прибедняется, если уж он что-то гениальное выдумал...
– Имею основания, простите, – сухо ответила она. – Как-никак моего труда здесь – девяносто девять процентов...
Справилась с замком и первой прошла в обширный зал, с видом чуточку презрительного равнодушия сделала широкий жест:
– Прошу. Инспектируйте.
Засунув руки в карманы, Мокин прошелся вдоль стены, почти целиком занятой загадочными для гуманитария Кузьминкина агрегатами – там было превеликое множество рубильников, окошечек с тонюсенькими стрелками, лампочек, кнопок, переключателей и тому подобных игрушек. Похлопал по белой панели:
– У меня такое впечатление, что большую часть всей этой научной премудрости не вы сами придумали, а? Очень уж тут все... основательно ...
– Вы совершенно правы, – не скрывая иронии, кивнула Татьяна Ивановна. – Процентов восемьдесят составляет обычнейшая аппаратура. Мой вклад скорее интеллектуального характера, если вам понятно это слово. Проще говоря, в любом магазине можно купить мешок радиодеталей – но далеко не всякий способен собрать из них приемник, который будет ловить Мадрид или Рио-де-Жанейро...
– Да что вы, прекрасно суть улавливаю, – безмятежно отозвался Мокин.
И прошелся вдоль агрегатов, бесцеремонно трогая пальцем окошечки приборов, похлопывая по гладким панелям. Следовавший за ним Кузьминкин по мере сил старался копировать эту барственную непринужденность – и, что характерно, получалось неплохо. К хорошему привыкают быстро, за последние шестнадцать дней он со многим успел свыкнуться: с костюмом, купленным за поражающую его воображение сумму, к часам за пятьсот долларов, с прозрачным циферблатом, за которым, открытые для обозрения, пульсировали крохотные колесики и пружинки. И, что важнее, к неожиданно свалившейся на него роли хваткого добытчика, справного мужика, первобытного охотника, завалившего пещеру мамонтятиной. Домашний авторитет мгновенно взлетел с нулевой отметки куда-то в заоблачные выси: Оля без особых раздумий скушала ошеломительное известие о том, что супруга, наконец-то, признали не просто за границей – в благополучных, зажиточных заграницах, где хотят издавать его труды и даже платят огромные авансы. Дети давно уже избавились от поноса, настигшего в первые пару дней из-за неумеренного потребления почти забытых вкусностей. Ночью в постели Оля вела себя, словно в беззаботные доперестроечные времена (что ему не помешало однажды из неудержимого любопытства поддаться на уговоры Мокина и навестить сауну с девочками). Одним словом, дома воцарились достаток и почтительное уважение к главе семейства, которого вкусно кормили, со всем прилежанием ублажали в постели и становились тише воды, ниже травы, едва батяня-добытчик садился работать. Это была сказка! И Кузьминкин порой замирал от ужаса, вспоминая, что все это может однажды кончиться. Сейчас он уже не в пример серьезнее относился к идее Мокина переселиться в с т а р у ю Россию...
– Вы удовлетворены? – осведомилась Татьяна Ивановна.
Она и не пыталась скрывать явную неприязнь – словно былая курсистка-бестужевка, случайно оказавшаяся в компании бравых жандармских офицеров или Валерия Новодворская, преследуемая по пятам фотографами "Плейбоя". В откровенно замотанной тяжелой жизнью профессорше Кузьминкин в два счета угадал родственную душу, доведенную реформами последнего десятилетия до тихого остервенения. Его сослуживицы по музею походили на Татьяну Ивановну, как горошины из одного стручка: те же истерические складочки в углах рта; старомодная одежда, невероятными усилиями поддерживаемая в парадно-выходном состоянии, тоскливая тихая ненависть к новоявленным хозяевам жизни... Он ей даже сочувствовал – но про себя, конечно. Никак нельзя было выходить из образа туповатого нувориша, навязанного Мокиным...
– А что, удовлетворен, – кивнул Мокин. – Эк вы тут понастроили... Прямо Менделеевы...
– Менделеев был химиком, – сухо проинформировала профессорша.
– Ну? – изумился Мокин. – А я думал, он электричество придумал, кто-то мне говорил... Ну, не само электричество, а лампочки...
– Вы, вероятно, имеете в виду Лодыгина? – поджала губы Татьяна Ивановна.
– Да черт их всех упомнит... Я, пардон, институтов не кончал.
– Это видно, – отрезала физичка. – Быть может, вы все остальное обговорите с Виктором Викторовичем? Не вижу, чем еще могу быть вам полезна...
– Да с удовольствием, – кивнул Мокин.
– В таком случае, я вас оставляю... – Она облегченно вздохнула и широким мужским шагом направилась к выходу.
Когда за ней захлопнулась дверь, Мокин покрутил головой:
– Сурьезная дамочка...
– Вы на нее не сердитесь, – развел руками означенный Виктор Викторович Багловский. – Старая школа. Ей все это представлялось совершенно иначе: научные конгрессы, аплодисменты светил, изучение прошлого солидными дипломированными учеными...
– Как вы ее только уговорили? – фыркнул Мокин.
– Суровая реальность, господа. Как только стала понимать, что не получит финансирования даже под машину времени, в реальности которой нужно еще убедить ученый мир...
Вот Багловский, ровесник Кузьминкина, был человеком совершенно иного полета – общительный, любивший частенько вворачивать "господа", всеми силами пытавшийся доказать, что он р о в н я, равноправный партнер... К нему удивительно подходило забытое словечко "разбитной", пожалуй, именно так и выглядели толковые приказчики серьезных купцов, к пожилым годам сами выходившие в первую гильдию...
– Много электричества жрет? – поинтересовалась Юля.
– Не то слово, сударыня, – с легоньким поклоном отозвался Багловский, невысокий, пухлощекий, с роскошными усами и бакенбардами в классическом стиле Александра II. – Сущая прорва, я бы сказал, Данаидова бочка. Честное слово, мы потому и ломим такие цены, что три четверти денег уходит на оплату электричества. Еще и поэтому первую ознакомительную поездку мы вам намерены устроить, я бы сказал, в облегченном варианте – с помощью второго, вспомогательного генератора. Пробьем коридор только на сутки, построим, фигурально выражаясь, не солидный бетонный мостище, а временные деревянные сходни. Мы четверо при полном отсутствии багажа.
– А с деловой точки зрения?
– Как нельзя лучше, – торопливо заверил Багловский. – Мне думается, вам не столь уж и необходимо гулять по нашему городку, каким он был сто двадцать лет назад? Конечно, впечатления будут незабываемые, однако вас ведь не это интересует?
– Да уж, – сказал Мокин. – Вы мне лучше вместо завлекательных экскурсий дайте делового человечка...