– К нему в именьице и поедем. Я вам здесь собрал нечто вроде досье на него, потом внимательно изучите. Статский советник в отставке, служил по Министерству финансов, попал под кампанию борьбы с мздоимством – тогда тоже случались такие кампании, и на нынешние они походили, как две капли воды. Пришлось из Питера перебраться в именьице, на лоно природы. Но предаваться целиком пасторальным утехам не собирается, сейчас... то есть в восемьсот семьдесят восьмом... занимается железнодорожными концессиями. Связи богатейшие – в Департаменте экономики, даже в Государственном совете, а вот капиталы для таких дел маловаты. По-моему, вам такой человек и нужен? Вот видите. А обнаружил я его самым что ни на есть примитивным образом: закопался в архивы под видом, что собираюсь писать книгу о тогдашних предпринимателях. В папке у меня кое-какие результаты обобщены... В т о й реальности он помог-таки получить концессии двум денежным мешкам из Новороссии. При н а ш е м варианте истории, очень возможно, вы место этих тузов и займете... Как договоритесь.
– Это уже наша забота, – пообещал Мокин с охотничьим огоньком в глазах. – Мы с Аркадий Сергеичем и не таких обламывали...
– Меня одно беспокоит... Вряд ли я смог за день дать вам достаточный инструктаж о том времени и нравах...
– Да ерунда, – махнул рукой Мокин. – Мы ж аргентинцы, не забыли? Если выйдет какой-нибудь ляп, ответ на все один – у нас в далекой Аргентине все совершенно по-другому. В Бразилии, где много диких обезьян...
– Вообще-то, позиция непробиваемая... Только, я вас умоляю, не употребляйте терминов вроде "крыши" и не намекайте, что при недобросовестности партнера вы к нему пошлете мальчиков с пушками. Тогда такие методы были совершенно не в ходу.
– Жаль. – Как показалось Кузьминкину, сожаление Мокина было абсолютно искренним. – Как же они тогда дела делали? Если "кидалу" и заказать нельзя? Первобытные какие-то...
– Ну, я надеюсь, вы справитесь, – ухмыльнулся Багловский. – Школа у вас, надо полагать, хорошая?
– Да уж, – скромно признался Мокин.
– В конце концов, вы там пробудете всего сутки, присмотритесь, пообщаетесь... Если не понравится, будем искать другого. Хотя, судя по тому, что о нем сохранилось в архивах, – прохвост, конечно, такой, что пробы ставить негде, но всегда целился на то, чтобы не вульгарно смыться с мелким кушем, а накрепко присосаться к надежному толстосуму и состоять при нем как можно дольше. Я уверен, обсчитывать в свою пользу будет...
– Ничего, – с многозначительной улыбкой заверил Мокин. – Если что, я всю его бухгалтерию в три секунды на компьютере просчитаю, тут у него против нас кишка будет тонка, – и оскалился довольно жестко. – Я вам верю, что у н и х не принято пугать "крышами" и "заказами", однако ж это еще не значит, что недобросовестного партнера нельзя отправить туда, где ни печали, ни воздыхания... У нас и в этом аспекте перед ними преимущество громадное... Давайте досье.
...Разлепив глаза, Кузьминкин ощутил явственное головокружение. Это ничуть не напоминало похмелье, просто какое-то время все вокруг явственно плыло, во рту был непонятный привкус, а во всем теле – неизведанные прежде ощущения, нечто вроде полнейшей пустоты, словно превратился в полую стеклянную фигуру. Упираясь ладонями в дощатый пол, он привстал, выпрямился. Хотел отряхнуть одежду, но пол был чистым, и никакого мусора не пристало. Юля уже стояла у стены, с несколько ошарашенным видом трогала себя кончиками пальцев. Зашевелились Мокин и Багловский.
Комната в точности походила на "камеру отправления" – некрашеный пол из чистых струганых досок, бревенчатые стены. На первый взгляд, они вовсе и не покидали своего времени, небольшого бетонного здания институтского загородного филиала, где под тремя замками скрывалась камера, она же – стартовый бункер. И кодовый замок был совершенно таким же.
Судя по скептическому взгляду Мокина, ему в голову пришли те же мысли. Смахнув невидимые пылинки, он спросил:
– Получилось?
– Сейчас проверим, – сказал Багловский. – Признаюсь честно, иногда перехода не получается, остаемся на прежнем месте, то есть в нашем времени. Ну, как если бы завели машину, а мотор и заглох...
– А это всегда так бывает – башка будто с бадуна?
– Всегда, – кивнул Багловский. – Независимо от того, удался переход или нет. Явление совершенно неизученное – мы еще многого не изучили толком. Подозреваю, сознание просто-напросто на время отключается, попадая в некие непривычные условия...
Он подошел к двери, набрал шестизначный код – электронный замок при каждом нажатии кнопки отзывался знакомым писком, помедлил секунду, взялся за ручку и решительным рывком распахнул дверь.
Юля невольно ойкнула.
Не нужно было никаких разъяснений. П о л у ч и л о с ь. Вместо безликого коридора конца двадцатого века с матовыми плафонами на потолке и обшарпанным линолеумом на полу за дверью была довольно большая комната с такими же бревенчатыми стенами, широкой лавкой в углу, незастекленным окном, за которым зеленели деревья...
А у окна стоял высокий бородатый мужик в черных шароварах, черной жилетке и синей рубахе навыпуск, перехваченной крученым пояском с кистями. Кузьминкин даже подался назад...
– Поздравляю, господа, – невозмутимо прокомментировал Багловский. Удалось. Восемьсот семьдесят девятый год... Двадцатый век еще не наступил...
Мокин схватил его за рукав, гримасничая.
– Да не берите в голову, – расхохотался Багловский. – Это не абориген, это Эдик. Здешний, так сказать, смотритель и агент в данном времени. В старые времена речушка еще не высохла и мельница еще стояла, вот Эдик и мельничает. Местечко неплохое, раньше мельников подозревали в связях с нечистой силой и особо им своим обществом не надоедали...
– Какой я мельник? Я ворон здешних мест... – пробасил Эдик.
Теперь Кузьминкин рассмотрел, что лет ему было не больше тридцати – просто окладистая борода старила.
Багловский кошачьим шагом прошелся по горнице, заглядывая во все углы, нагнулся, поднял короткую синюю ленточку.
– Ну Виктор Викторыч... – чуть смущенно развел руками ворон здешних мест. – Я ж не виноват, что девки сами бегают. И будущего жениха им в лохани покажи, и сопернице след проткни... Стараюсь, как могу. А если что, я ж их не насилую, сами согласны. Говорят, в старые времена мораль была высокая... Лажа полная. Трахаются, как в двадцатом, кошки гладкие. И никакого тебе СПИДа... – но только сейчас заметил Юлю. – Пардон, мадемуазель, увлекся... Разрешите представиться: мельник Филимон, справный мужик и здешний колдун...
– Очень приятно, – в тон ему сказала Юля, подобрала подол платья, перешагнула порог. – Мадемуазель Белевицкая... вы любезный, не подскажете, где тут можно пописать? Сама знаю, что реплика отнюдь не красит юную даму из общества, но мне от такого путешествия страшно писать захотелось, словно часа три прошло с тех пор, как выехали...
– Любые кусты к вашим услугам, барышня, – усмехнулся в бороду "резидент". – Места тут глухие...
– Экипаж здесь? – деловито осведомился Багловский.
– Конечно. Сейчас и поедем?
– А зачем тянуть? Подождем барышню и айда.
Они вышли на крылечко. Настоящую водяную мельницу Кузьминкин видел впервые в жизни, и его прямо-таки будоражили окружающие реалии, в общем, самые обыкновенные: огромное колесо, зеленая тина на спокойной воде, заросли нетронутой малины... Стояла уютная тишина, нарушаемая лишь щебетаньем птиц. Он пытался убедить себя, что находится на сто двадцать лет п р е ж д е, – и не мог. Не было вокруг ничего ч у д е с н о г о...
– А солнце, господа, стоит словно бы значительно ниже, – сказал Мокин. – Странно...
– Ничего странного, – мимоходом ответил Багловский. – Три раза из четырех, "перепрыгивая", часа два-три в п е р е д прихватываем. Два-три, не больше. Почему так, мы опять-таки не знаем пока...
Они оглядели друг друга, словно видели впервые, – все трое в светло-серых визитках, разве что брюки у Багловского были черные, а у них полосатые, серо-черные, да у Кузьминкина вместо цилиндра, как у спутников, красовался на голове котелок.
– Как инкубаторские... – поморщился Мокин.
Багловский пожал плечами:
– Вот тут уж ничего не поделаешь. Мода здесь предельно консервативная, выбор небогатый. Женщинам не в пример легче, – да и у военных разнообразие парадных мундиров прямо-таки невероятное...
– Вот бы в джинсе, – сказал Мокин.
– Увы, приняли бы за кого-нибудь вроде циркача или, в лучшем случае, за немца-чудика... Пойдемте?
Они довольно-таки неуклюже разместились в запряженном парой сытых лошадей экипаже – черной коляске с ярко-желтыми, лакированными крыльями, уселись на мягких сиденьях попарно, лицами друг к другу. Эдик-Филимон с большой сноровкой взмахнул вожжами, и отдохнувшие лошадки затрусили по узкой дорожке.
Кузьминкин вертел головой, по-прежнему пытаясь отыскать нечто и н о е, хотя и понимал, насколько это глупо. Деревья те же, те же цветы, кусты, трава. И, разумеется, небо, птицы и не могут щебетать по-другому... Вот только воздух удивительно чистый, будто густой...
Багловский, в отличие от них, держался равнодушно, курил длинную папиросу с неприкрытой скукой. Юля заботливо поправила боссу черный галстук бантиком – такой же, как у двух других мужчин.
– Не впечатляет, господа хорошие? – пробасил Эдик-Филимон, не оборачиваясь. – Погодите, освоитесь, в город съездим, вот где экзотика... Эге, а мужички-то налима заполевали... Барин, может, купим? Чтобы с гостинцем заявиться?
– Попридержи лошадей, – кивнул Багловский.