- Все равно б ты тут застрял! - сказал он Ромке. - Не знаешь разве? Тут вон пробка, потому что впереди мост ледоходом накрыло. Там сейчас эмчээсники возятся, хотят заторы взрывать. Менты всех тормозили, разворачивали. Неспроста этот деятель в кювет улетел.
- Ледоход? - удивился Ромка. - А в прогнозе не было…
Дед наблюдал, как мужики, окружив фуру, старались подцепить ее кабину тросами и тянули в разные стороны, выбирая направление понадежнее. Спорили, не могли договориться и матерились на чем свет стоит.
Льдистые полупрозрачные глаза старика вспыхивали веселыми искорками при виде явно нелепой картины. Достав из кармана красно-белую пачку, старик щелчком выбил сигарету и протянул Ромке:
- На, будешь? "Сент-Жорж".
- Не. - Ромка помотал головой и поморщился. - Не курю.
- Это правильно, - задумчиво одобрил старик и, почиркав колесиком дешевой одноразовой зажигалки, прикурил. - Это хорошо. Здоровье надо беречь, - выпуская клуб вонючего дыма, сказал он. И протянул Ромке руку: - Александр Иванович. Рябков. Местный. Из Воскресенска.
- А я из Москвы. Рома. Меркулов.
Старик опять окинул взглядом Ромку, его экипировку и рюкзак - уже более придирчиво, но и на этот раз, судя по всему, остался доволен. Покивал, затягиваясь сигаретой.
- Так, а чего ж не бережете-то? - усмехнувшись, спросил Ромка.
- Чего?!
- Ну, это… здоровье.
- У меня здоровья на пятерых таких, как ты, хватит, - отрезал дед. - Другое поколение. Нам-то было чего расходовать. А вам только и остается, что беречь.
- Любопытная философия, - пробормотал Ромка. Подкинул плечом сползший рюкзак и двинулся в сторону моста - глянуть на ледоход. Раз уж выпало такое приключение - надо бы попялиться на природный катаклизм.
Дед пошел следом, пыхая сигаретой невозмутимо, словно какой-нибудь южноамериканский плантатор у себя в кофейно-табачной провинции.
- Это не философия, - сказал дед, вымешивая тяжеленными черными ботинками-милитари блестящую снежно-ледовую крупу по краю дороги. - Это жизнь. Вот ты, к слову сказать, рыбак, да?
- Ну?
- Вот скажи, какой у тебя самый фартовый улов был в здешних местах?
- В килограммах? - уточнил Ромка.
Дед презрительно задрал брови и сплюнул:
- В килограммах - в универсаме. Что ловил?
- Плотвёшку, окуней, щурят. Подлецов в прошлый раз…
- А! - Дед махнул рукой. - Мелюзга. На здешних речушках - Северке, Нерке, Отре, чтоб ты знал, и язя, и судака, и налима с жерехом можно взять. Знаешь, как местные тут леща ловят? На донки. А для насадки фигурные макароны берут. Ну, такие… звездочки!
Ромка кивнул.
- Так вы тут ловили? - с интересом спросил он. - Я слышал, тут карп и сазан тоже попадаются.
- Бывает, - подтвердил дед. - Когда-то в Любиве с Медведкой и раки водились, вода много чище была и глубже.
Двигаясь вдоль трассы, они, наконец, вышли к высокому холму, где дорожная лента скатывалась вниз, и откуда с верхней точки открывался панорамный обзор: хорошо видны были мост, машины МЧС и полиции.
С десяток спасателей стояли, ходили и бегали возле ледяных торосов, загромоздивших берег. Серая ледяная шуга на реке перла поверх целых и ломаных льдин, шуршала, раздраженно шипела тысячью змей, выплевывая то тут, то там на поверхность черную воду.
- Река бесится. Силища! - сказал дед, разглядывая ледоход. - Но все-таки теперь тут не то, что раньше… Вот мой прадед… Он из крестьян был. Жил здесь, в селе Ачкасово. Сейчас это Воскресенский район, а до революции Коломенский уезд считался. И было там дворянское имение.
Дед снова закурил и, тыкая в воздух зажженной сигаретой, словно указкой, принялся рассказывать и показывать:
- Вон там… Не видишь? Эх, ты. И зрение у молодых тоже ни к черту… Ну, не суть. Господский дом много раз перестраивали, и усадьбу тоже - то разбирали, то снова возводили по новому проекту. Теперь-то там мало чего есть - часть дома да хозяйственные постройки - ледник, оранжерея. Но главное - Никольский храм, его на деньги одной из последних владелиц громоздили. А зачем - знаешь?
Была тому причина.
С самых старинных времен случается на Москва-реке такое диво в половодье: разольется вода, выпрет из берегов так, что все на своем пути посносит, а потом тащит мусором в Оку. Но вдруг, ниже по течению, недалеко от Ачкасова, остановится и огромной волной - назад! Вздыбится - и аж до самых Бронниц вспять бежит, народ пугает.
Прадед мой не раз это видывал, и все хотелось ему докопаться - с чего бы такие чудеса на нашей земле пошли?
Закончил он церковноприходскую школу и помогал при храме местному батюшке, а тот по дружбе позволял ему старые церковные архивы читать. Так мой предок и разузнал, что селом Ачкасовым владели когда-то дворяне с фамилией Норовы. Новгородского боярского рода, все как один буйные, своенравные, под стать фамилии. А может, и фамилия им такая неспроста была… Мужики про них говорили - Норовы с норовом. Чуть ли не все мужчины в их роду служили военными. А само село Ачкасово пожаловано было Григорию Михайловичу по прозванию Ширяй за подвиги на Ливонской войне.
Трое было сыновей у Ширяя, и все такие… не слабачки. У старшего кличка была войсковая - Гневаш. Ну, вот из-за буйного характера, наверное, и сгинули они все молодыми. Под Кесью погибли, теперь это город Венден в Латвии, знаешь? В XVI веке в этой Кеси резиденция магистров Ливонского ордена была.
Ну, не суть…
А после смерти сыновей и сам Ширяй на свете не задержался. Так вот село-то, ему пожалованное, брату его, Ивану Михайловичу Норову, досталось. Этого вояку в сражениях жестоко контузило, и вышел он в отставку секунд-майором. Страшный был человек и с головой сильно не в ладах.
Поместьем от его имени управлял какой-то немец, и, как водится, управлял с великой пользой для своего кармана, а для общества и людей - наоборот.
Терпели крестьяне его художества, пока сил хватало, ну, а как сделалось невтерпеж, решили все-таки хозяину пожаловаться. Дождались момента, когда приехал секунд-майор Норов навестить родные пенаты, ну и обступили деревенские мужички благодетеля своего, чтоб прошение ему подать. А благодетелю что-то торкнуло в голову - то ли вообразил он, что его враги на поле брани окружили, то ли по спеси своей дворянской не захотел слушать грязное мужичье. Накинулся он на собственных крестьян с саблей и погнал с боем в Москву-реку.
Да как начал их там рубать, беззащитных, безоружных, перепуганных, - аж вода кровавой пеной пошла. Вопли, стоны, плач стоит над селом - но безумный вояка не остановился, пока всех не посек в куски.
И унесла река изуродованные тела.
Вот с тех пор и возникло в здешних местах странное явление. Мертвые крестьяне поднимаются поперек течения и идут по воде назад - несут челобитную государю на обидчика и убийцу. Но как до своих могил дойдут - силы у них кончаются, и ложатся они на дно. До следующего года - терпят и ждут.
Прадед говорил: в иные весны сквозь струи воды можно было даже лица их рассмотреть - мрачные, худые. Увидишь, и до того безотрадно на сердце делается - кровь стынет в жилах. Вот, чтоб мертвых успокоить, и возводили последние землевладельцы храм в здешних местах. Но уж сколько лет все тут рушится и ветшает. Боязно, что…
Дед осекся. Напрасно прогоревшая сигарета обожгла ему пальцы, он засмолил новую.
Ромка зябко поежился. Продрог он, да и рассказ произвел траурное впечатление. Глянув в сторону реки, он вдруг заметил: возле ледяных заторов не осталось ни одного спасателя - все ушли за мост, укрылись в овраге.
- Они взрывать, что ли, бу…
Не успел договорить: раздался грохот. У Ромки заложило уши, дед от неожиданности присел, выронил сигарету.
- Вон, смотри, смотри! - крикнул он, указывая рукой.
Ледяные заторы, напиравшие на мост, наползавшие поверх опор на дорожное полотно, взлетели в воздух. Сверкая алмазными искрами, дождь осколков ушел вверх широким столбом. Река с гулом подвинулась вперед, но внезапный вал черной воды, освободившейся от ледяного плена, вскипев, рванул в обратную сторону. Плеснула волна поперек течения…
В изумлении вытаращив глаза, Ромка смотрел на реку: на тощие фигуры, в струях черной воды, скорбные лица и руки, вскинутые вверх в невыразимой тоске…
Но только моргнул - и пропало видение.
Волна улеглась. Взрывы расчистили русло.
Река пошла, оставив в покое мост. Покатила без остановки своим путем, все дальше от Москвы.
- Видал?! - вскрикнул дед. - Вот как оно сказывается-то…
- Вроде да, - сказал Ромка, переведя дыхание. И присел, чтобы поднять свалившийся в снег рюкзак.
- Вро-оо-оде? - протянул Александр Иванович. - Эх, вы, молодые. Ни глаз у вас нету, ни… А!
Он сердито сплюнул, полез в карман за новой сигаретой, но, так и не добравшись до пачки, махнул рукой.
Ромка пожал плечами, подобрал рюкзак и побрел обратно к трассе, чувствуя, что на рыбалку в здешние края его еще долго не потянет.