– Так вам легче будет привыкнуть к дому и… ко мне, милая Корделия.
Я испытывала к нему довольно странную смесь чувств – здесь вдруг проснулась и дочерняя любовь, доселе мне не знакомая из-за холодного отчуждения отца, и страх перед близкой потерей человека, неожиданно ставшего для меня заботливым другом, и искренняя симпатия к нему как к мужчине – волевому, не ломающемуся под натиском болезни, из последних сил ей сопротивляющемуся.
На следующий день он вновь посетил меня, и его просьба не удивила меня.
Его состояние ухудшалось прямо на глазах. Если еще вчера Франческо в состоянии был, несмотря на головную и поясничную боли, держать марку рыцаря, покоряющего сердце Прекрасной Дамы, то сегодня он уже с трудом передвигался, мучимый жестокой одышкой, сопровождающей малейшие усилия – он уставал даже держать ложку. Участившаяся рвота довела его до жуткого истощения.
Жить ему осталось совсем ничего, но об этом знала только я.
Он же, уверенный в том, что застудился на охоте, пытался шутить над пожирающей его немощью: " Вовремя женюсь, есть кому меня выходить".
Граф не только не отложил венчание до лучших времен, но и ускорил событие – вместо назначенного прежде дня церемонию перенесли на завтрашнее утро.
Ко мне забегали и так же быстро убегали многочисленные портные с рулонами неописуемо богато выделанной ткани, обувщики, дотошно измеряющие мои ступни, ювелиры с коробками драгоценностей, парикмахеры с кучей зарисовок всевозможных новомодных причесок…
Наконец, резонно решив, что пора, пожалуй, определиться с перерывом на отдых, в коем нуждались, кстати, и все, кто стремился попасть в мои покои, я, показав язык очередному визитеру, немедленно вошедшему в состояние глубокой задумчивости от подобной выходки со стороны без пяти минут высокочтимой дамы, захлопнула перед ним двери. Что поделать, правила этикета требуют долговременной практики.
Остановить поток посетителей мне, действительно, необходимо было по весьма веской причине – количество вносимой ими заразы уже настолько превысило допустимый предел, что я слегка запаниковала. А выдержит ли моя "скорлупка" такой натиск?
Заперев дверь, я облазила все углы спальни, чуть ли не принюхиваясь к вполне свежему и по осеннему зябкому воздуху. Как ни странно, чисто. Но тогда откуда моя тревога? Будто нечто вязкое и склизкое гуляет вокруг меня.
Чума была здесь. Без сомнения. Пока робко подглядывающая за мной.
Я обернулась к зеркалу…
Будь у меня нервы послабее, точно тут же грохнулась бы без памяти – отражение не соврало.
Она, грязным столбиком покачиваясь за моей спиной, жадно облапила обнявшую мое тело голубовато-серебристую сферу, светящуюся ровно и спокойно, не прореженную или, более того, пробитую атакой.
Усиленная двуступенчатой защитой – тонким, но прочным и невидимым глазу каркасом с наложенной на него сверкающей пыльцой наподобие зеркального покрытия – "скорлупка" исправно отталкивала любое покушение на меня, в том числе и заражения, засорившие воздух. Все то, что могло причинить малейший вред коже, телу и внутренностям.
Бог был милостив ко мне, позаботившись и о моей безопасности. Для чумы я была не по ее гнилым зубам. Я знала, как защититься от нее.
Глава 7
До сих пор я помнила того огромного, зверски жужжащего шмеля, налетевшего на меня откуда-то сзади с явно не мирными намерениями. Мой пронзительный визг, побудивший подпрыгнуть задремавшую на скамейке Агнесу, к сожалению, на шмеля не произвел нужного впечатления. Более того, его, кажется, крайне заинтересовал мой нос – единственная выпуклость на относительно ровной поверхности всех остальных частей тела.
Всполошенная нянька уже неслась ко мне, но у шмеля шансов добраться до меня раньше ее, определенно было больше.
Страх даже не намекнул ногам на какое-то движение в обратную от хищного насекомого сторону, и я, в лихорадочных поисках выхода, не нашла ничего более полезного, как залезть от него под некий каркас-колпак, подкинутый мне моим детским воображением – хоть куда-нибудь спрятаться. Естественное желание засунуть голову в песок, только чтобы не видеть летящую боль и не слышать угрожающее жужжание, тут же нашло мгновенный отклик в каких-то моих потаенных кладовых, о существовании которых я и не подозревала.
Более того, в силу пока еще детской разумности, я не сомневалась в наличии этих самых кладовых у всех вокруг.
Тогда "скорлупка" выросла как по мановению волшебной палочки – моментально и такой прочности, что смертоносный шмель, со всего разбега-разлета ткнувшись в воздух в сантиметре от меня, видимо, лишился какой-то очень важной функции, сдавшись и шлепнувшись к моим бесчувственным ногам.
Нос был спасен.
А мне понравилась моя новая "игрушка", которая, как оказалось, было не единственная.
И никто не догадывался, в какие "игры" я играю.
Требовательный стук в дверь вывел меня из задумчивости:
– Донна Корделия, вас хочет видеть Его Сиятельство.
Мерзкая тварь, распавшись в пыль, рассеялась по спальне, а я подбежала к дверям.
Изумленный Франческо предстал передо мной:
– Милая моя…, вас что-то напугало, что вы… закрываетесь от меня?
– Нет, нет. Просто устала. Столько суеты. Непривычно.
Я отошла к окну.
С трудом доплетясь до кресла, он с облегчением вцепился в подлокотники. Отдышавшись, Франческо в упор посмотрел на меня. Он нервничал – уже одутловатое лицо, тронутое отметинами чумы, лихорадочно подергивалось:
– Корделия…, мне все хуже… Вы не будете против…, если… мы обвенчаемся… сегодня?
– Я – нет. Но вы меняете день уже третий раз, и те, кто приглашен…, герцог Галеаццо и Лодовико Сфорца…
Он нетерпеливо прервал меня:
– Они уже извещены о моей болезни… Подойдите ко мне…
Я послушно опустилась у его ног.
Он жадно рассматривал меня, выхватывая взглядом глаза, губы.
– Поздно…, поздно…
– О чем вы, Ваше Сиятельство? – мне невероятно трудно было изображать несведущую глупышку.
– Слишком поздно…
Франческо зашелся в кашле, испачкав платок кровавой слизью. Наконец, откинувшись к спинке кресла, он устало закрыл глаза:
– … я распоряжусь, чтобы вас подготовили…
Я осторожно потянула свою руку из под его вспотевшей ладони, но замерла, услышав придушенный шепот:
– … мне страшно…, поторопитесь…
Глава 8
И я торопилась.
Этой ночью его не станет. И эта ночь будет той самой единственной для того, чтобы успеть завершить начатое.
Франческо, не подозревая об уготованной ему роли благого пастыря, умрет, отдав мне немного своей крови. Всего несколько капель, взять которые мне, графине делла Ласторе, никто не помешает.
Я запретила себе думать, что все, на что я согласилась – переезд в Милан, венчание с человеком намного старше меня, с которым мне не суждено прожить ни дня – преследовало всего лишь одну цель. Но эта цель стоила того, чтобы пойти навстречу решению отца и, более того, поддержать желание Франческо ускорить церемонию.
Чума пока только плотоядно облизывалась на суетящийся под ее гниющими крыльями "муравейник", выхватывая хищным клювом, сочащимся смертельным ядом, приглянувшихся ей отдельных "насекомых". Среди которых оказался и граф делла Ласторе, еще неделю назад строивший радужные планы о воспроизведении, наконец, на Божий свет потомства – наследников древнего рода.
Но он, по иронии провидения, вынужден был теперь вспомнить о собственной душе, одной из первых в Милане безуспешно противостоящей заразе.
Одной из первых – вот что заставило меня ответить "да" на все вопросы, связанные с венчанием, без шумихи состоявшимся в церкви Санта Амброджио.
Франческо, предложив отцу сделку – ты мне дочь, а я тебе…, сам того не ведая помог мне, став недостающим звеном в том лекарстве, над которым я часами "колдовала" в каморке Джакомо. Лекарстве от чумы.
В его составе не хватало только одного – капельки чумной крови умершего.
Тот единственный поцелуй Франческо, когда его губы полыхнули жаром, не согревшим мои дрожащие пальцы, приоткрыл запретную дверцу познания, обнажив страшную правду и о его "недомогании", и о том, чем все это закончится. Не только для него. Для всех.
Мое " да" могло спасти многих.
У меня не было ни времени, ни возможности бегать по Милану в поисках пока еще редких заболевших, чтобы обратиться к ним с весьма странной просьбой: "Вы все равно умрете. Не дадите ли вы мне напоследок немного вашей крови?".
Описание этого отвара я обнаружила в древнем, еще из папируса, свитке, затерявшемуся на полке отцовской библиотеки среди других, не менее ценных, рукописей и книг.
Неизвестный летописец подробно, не опуская леденящих кровь впечатлений от увиденного, живописал atra mors, снабдив письмена кошмарным до жути рисунком пораженного болезнью несчастного и… строчками-советом, как спастись от заразы.
Именно тогда во мне проснулся интерес к медицине.
Я переворошила всю книжную коллекцию отца, каждый раз тихо ахая от восторга, натыкаясь на очередную находку. А, раскопав одну из них, скромно задвинувшуюся в угол на самой нижней полке, просто застыла от потрясения – сочинения Александра-целителя!.
Все двенадцать его трактатов я изучила от корки до корки, время от времени вспугиваемая воплем Агнесы, то зовущей на обед, то просто отслеживающей, ради своего спокойствия, место моего пребывания в данную минуту.