- Ладно, с твоей очередной кончиной и чудесным воскрешением прояснили. Валяй, рассказывай про хозяина.
- Про Хозяев! - поправил я его.
- Да мне фиолетово… Кто они такие?
- Иван, давай договоримся: я тебе сейчас совсем уж чудные вещи рассказывать буду, но ты учти - я не свихнулся! - на всякий случай предупредил я.
Даже в темноте было видно, как он вытаращил глаза:
- Палыч, ты чего?! После всего, что я сегодня видел… да я в зеленых человечков и злобных больничных гоблинов поверю, как в таблицу умножения!
- Ну, положим, злобный зеленый гоблин у нас и так имеется… начмед с бодуна в понедельник на пятиминутке.
Петрович загоготал, видимо, живо представив себе нашего начмеда Гадёныча. Вообще-то, полностью его звали Алексей Кадинович. Да и это было не совсем полным его именем: начмед уродился где-то в степях то ли Киргизии, то ли Казахстана и был наречен соответствующим образом. Но в русской транскрипции его имя звучало столь длинно и непотребно, что эволюционировало до простого и привычного славянскому уху "Алексея". А вот отчество осталось исконное: Кадинович (Кадиныч для краткости). Но, в силу редкой пакостности носителя отчества, оное было давным-давно преобразовано народными массами сначала в "Гадиныч" (с ударением на "а"), а позже - в "Гадёныч" (с ударением на "ё"). Да так и прилипло. Как-то мы с коллегами, коротая время на дежурстве, пытались подвести теоретическую базу под эволюцию "Гадиныча" в "Гадёныча". Точку в научном диспуте поставил Витаминыч, внезапно проснувшийся и изрекший:
- Мелковат для гада. А вот для гадёныша - в самый раз!
Пика гнусности Гадёныч достигал к утру понедельника. Ибо в выходные не дурак был выпить. На утренней пятиминутке начмед появлялся во всей красе утомленного алкоголем тела: ровного зеленого цвета, с трясущимися ручками и абсолютно неразличимыми на измятом лице глазками. И уж конечно, абстинентная ломка никак не добавляла положительных качеств и без того мерзкому характеру Гадёныча. Да, прав Петрович, злобный зеленый гоблин у нас уже есть.
Кряхтя, я поднялся с пола и уселся в кресло. Опасливо покосился в сторону окна: разумеется, отражения своего не увидел. Как только погас свет в ординаторской, окно перестало быть зеркалом и стало просто окном. Теперь за стеклом была лишь непроницаемая ночная чернота.
Петрович тоже встал и подошел кокну. Ощупал рамы и присвистнул:
- Вот дела! Растаяло все.
- Шторы задерни. Попробуем свет включить, не сидеть же теперь в темноте до утра, - попросил я.
- Так ты мне объяснишь все-таки, что это было и при чем тут свет?
- Объясню, объясню… Только вот что: если вдруг после того, как свет зажжется, опять начнется что-либо подобное…
- Я тут же его вырублю! - понятливо кивнул приятель. И нетерпеливо добавил: - Рассказывай давай!
Он задернул шторы и подошел к выключателю.
- Готов?
Я ощутил неприятный холодок под сердцем.
- Готов.
Неожиданно яркий после темноты свет резанул по глазам. Я зажмурился и почувствовал на своем запястье пальцы Петровича:
- Ты как?
- Да жив пока. Вроде даже снегом не покрываюсь.
Ванька отпустил мою руку и плюхнулся на диванчик.
- Ну? Я весь внимание.
Я вздохнул и начал:
- Видишь ли, после смерти человека его душа попадает в Улей…
…Мой рассказ занял почти полчаса. Петрович внимательно слушал, ни разу не прервав меня, лишь изредка покачивая головой и покручивая большими пальцами сложенных на животе рук.
- Так что найдя жезл, я не только чудо-целителем стану, но еще и мир спасу! - подвел я итог своему монологу.
Петрович продолжал молчать. Видимо, услышанное прозвучало для него как полная фантастика. Впрочем, я предупреждал…
- Слушай, Палыч… А все это, ну, про Ульи, Хозяев и прочая… ты откуда узнал? Это же не Антониди рассказал, верно?
Приятель мой зрил в корень. Как ни крути, а скрыть существование знакомого полтергейста не удастся. Я криво улыбнулся и признался:
- Нет, не Антониди. Хруль.
- Сам ты хруль! - немедленно отреагировал Петрович, обиженно поджав губы. - Я тебя серьезно спрашиваю!
- А я тебе серьезно отвечаю. Обо всем этом я узнал от Хруля. Это имя такое.
- Имя? - Ванька недоверчиво посмотрел на меня. - Это ж как его родители любили, когда называли…
- А его и не родители назвали, - усмехнулся я. - Даже не знаю, были ли они у него вообще… Это я его так назвал: Хранитель Улья - Хруль. Сокращенно, стало быть.
Петрович присвистнул.
- Так, есть Хозяева, а есть Хранители… не перепутать бы.
- Не перепутаешь. Хозяева - плохие парни, а Хранители - хорошие. Все в лучших традициях Голливуда.
- А этот… Хруль, он кто? Человек?
- Нет. Хруль - полтергейст.
Коллега икнул и заерзал на диване. Наш разговор сильно походил на задушевную беседу в палате для буйных… Если бы не недавние события.
- Значит, та чернота, которая кушала твое отражение, и твое обледенение - это…
- Я думаю, это явление нам Хозяев собственной персоной.
Петрович опять замолк, задумавшись. Я ему не мешал. Скептическому уму реаниматолога нужно время для того, чтобы осознать информацию, камня на камне не оставляющую от привычной модели мира, в котором, как нас учили, материя якобы первична… А вот хрен!
- А эти… Хозяева, они не могут из окна вылезти? - Петрович с опаской оглянулся на плотно задернутые шторы.
- Понятия не имею. Во-первых, не только окна, но и любая отражающая поверхность может таить опасность. Хруль предупреждал о том, что нужно опасаться зеркал. Я, правда, его слишком буквально понял… хорошо, хоть успел сообразить, что к чему, пока не гикнулся окончательно.
- А во-вторых?
- А во-вторых, я и в самом деле не знаю, чего от этой нечисти ожидать. Я, знаешь ли, впервые с ЭТИМ столкнулся. Как и ты.
Петрович задумчиво грыз ноготь и активно размышлял вслух:
- Значит, так… ночью, когда входим в комнату, сначала задергиваем шторы, потом только включаем свет. Это понятно. Если в комнате есть зеркала - занавешиваем или поворачиваем к стене… - он внезапно замолк, словно осененный какой-то догадкой. - Слушай, а обычай занавешивать зеркала, когда в доме покойник, - он как-то связан со всем этим?
- Кто его знает, может и связан, - я пожал плечами. - Очень на то похоже…
Петрович кивнул и продолжил умствовать:
- Идем дальше. Ночи стараемся проводить дома, как и положено благовоспитанным молодым… - он опять запнулся и ехидно посмотрел на меня, - …и не очень молодым людям. Опять же, если Хозяева теоретически могут выползти из любой зеркальной поверхности, следует опасаться также морей, озер и прочей водной глади. Даже луж.
Морщась и потирая ноющую грудь, я мрачно поинтересовался:
- Составляешь кодекс поведения спасителя души?
- Скорее уж кодекс выживания. Есть у меня сильное подозрение, Палыч, что нас с тобой будут доставать все чаще и чаще… То Охотники, то Хозяева. По крайней мере, пока жезл не найдем.
- Или пока они своего не добьются. Сам видишь, шансы у них есть. Может, все-таки передумаешь? Относительно своего участия в походе?
- Вот уж нет, - Петрович отрицательно покачал головой. - Становится все интереснее и интереснее. И, кстати, Палыч, давай больше к теме моего участия в авантюре возвращаться не будем. Если поначалу мне все это казалось забавным и несколько… - он замялся, пытаясь подыскать подходящее определение, - …несколько сказочным, что ли, то сейчас, после всего только что произошедшего на моих глазах, я тем более тебя не оставлю. И кроме того, я тоже хочу поучаствовать в спасении мира! - Ванька широко улыбнулся и тут же вновь стал серьезным:
- Вернемся к нашим баранам. Ты часом не знаешь, нет ли какого-нибудь способа противодействия Хозяевам? Ну, чего-нибудь вроде оружия?
- Не знаю. Хруль ничего определенного по этому поводу не сказал. Боюсь, придется пассивно обороняться: свет тушить, зеркала завешивать и все в таком роде.
- Мда, не густо. Ну да ладно, на безрыбье и рак - рыба. По крайней мере, мы теперь примерно знаем, откуда ждать гадости. И в каком виде.
- Не уверен, что у Хозяев в арсенале один-единственный способ нападения. Хочется, конечно, верить, но… будем готовиться к худшему.
Петрович открыл было рот, собираясь что-то возразить, как вдруг задребезжал телефон. Я поднял трубку:
- Реанимация.
- Приемное беспокоит… - заспанный Симакин с трудом ворочал языком.
- Чем порадуете? - осведомился я, не ожидая ничего хорошего.
- Звонили со "скорой". У них клиническая смерть в машине. Сейчас на ходу реанимируют и везут к нам. Ориентировочное подъездное время - семь минут.
- Понял, сейчас будем! - я положил трубку и кивнул вопросительно взглянувшему на меня Петровичу: - На "скорой" клиент помирает в машине. Они на подъезде. По коням!
В приемном отделении было тихо. Лишь противно потрескивала и подмигивала испорченная лампа дневного света на потолке длинного коридора, наводя тоску на любого, имевшего неосторожность попасть сюда ночью. Впрочем, сейчас отделение было пустынным. Только в комнате дежурных фельдшеров бубнили голоса. Туда мы и направились.
Полусонный доктор Симакин лениво препирался о чем-то со своими подопечными. Наше появление внесло некоторое оживление. Фельдшера выползли из кресел и зашмыгали по отделению. Я услышал, как загрохотала по мраморному полу каталка, направляясь к входной двери.
- Что слышно? Подъезжают?
Симакин зевнул и кивнул головой.
- Да, звонили только что еще раз. Просили встретить на пандусе и помочь в машине. Не оживает у них клиент никак.
- Ладно, мы пошли.