Тина попробовала высвободить руки. После минуты крайне болезненных попыток выдраться из пут, она поняла, что ничего не выйдет. Тогда пленница попыталась выползти из-под стола, передвигаясь на манер гусеницы, сгибаясь и разгибаясь в пояснице. Это ей удалось, хотя и стоило жуткой боли в затылке. Женщина кое-как доползла до старой плиты и, уткнувшись головой в холодный камень, принялась соображать, что делать дальше.
Над ней в каких-нибудь нескольких сантиметрах находилась приоткрытая чугунная дверца духовки. А за ней - ружье с патронами. Уж она-то знает, как с ним обращаться: не зря Марк перед той единственной ее охотой долго учил Тину правильно заряжать в стволы смертоносные цилиндрики патронов и целиться в старую жестяную банку из-под оливок. Тина даже попала пару раз, изрешетив жестянку картечью. Только бы добраться до ружья!
Она невольно усмехнулась: нелепые мысли для крепко связанной женщины… она шевелится-то с трудом, а уж руки освободить - и вовсе нереально. Но делать что-то надо, она не собирается вот так просто позволить себя убить, будто теленка на бойне! Руки освободить не получается, ноги - тоже. А если начать со рта? Каким-то образом сорвать с губ скотч и… а что, собственно, потом? Кричать и звать на помощь? Бесполезно, их дом стоит на отшибе, да еще и ночной прибой надежно глушит все звуки. А на крик тут же выскочат из подвала Смит с Мессанжем… впрочем, наверняка на самом деле их зовут иначе. И быстренько заткнут ей рот более радикальным способом и навсегда… Нет, кричать нельзя.
Что же тогда? Позвонить в полицию? Но телефон в холле, добраться до него она может и не успеть. А если и доберется, - как снять трубку и набрать номер? Трубку - зубами, а номер - носом? Слабенький вариант, но попробовать стоит, других все равно нет.
Стоп! Тина мысленно одернула себя. В поисках выхода она забыла о сущей малости. Ее рот по-прежнему был заклеен, и пока она совершенно не представляла себе, как избавиться от стягивающей губы ленты. Думай, Тина, думай! Времени, возможно, совсем не осталось. Она прислушалась. Снизу по-прежнему доносились стук и невнятное бормотание. Судя по всему, бандиты пока не нашли тайник с амфорой. Это хорошо.
Тина скосила глаза на болтающийся конец скотча. Что, если прилепить его к чему-нибудь, а потом аккуратненько отслоить от губ? Как будто обертку от подтаявшего леденца… Пожалуй, может получиться!
Тина осмотрелась, выискивая подходящую поверхность. Пол не годился - к гладкой керамике скотч не приклеится. По этой же причине не подходила и каменная плита, в которую женщина по-прежнему упиралась головой. Что же еще? Ее взгляд наткнулся на массивный дубовый стол, под которым она пришла в себя. Ножки! Ножки стола вполне подойдут для ее замысла! Тина мысленно выругалась про себя: стоило тратить столько сил и времени для того, чтобы выползти из-под стола, к которому теперь придется возвращаться…
Обратный путь занял гораздо меньше времени. Во-первых, притупившаяся боль в затылке больше не заставляла ее надолго замирать после каждого движения, а во-вторых, Тина приобрела некоторый опыт передвижения ползком. Женщина довольно споро доползла до толстой деревянной ножки и прижалась к ней правой щекой. Отдышалась и прислушалась: стук внизу продолжался.
Напрягая шею, Тина попыталась прилепить клейкую поверхность свободно болтающегося скотча к дереву. Ей пришлось раз десять мотнуть раскалывающейся от боли головой, прежде чем противная лента наконец самым кончиком прилипла к ножке. Тина осторожно перевела дух и слегка повернула голову, наматывая приклеившийся кусок на круглую точеную деревяшку. Получилось, теперь приклеился уже целый дюйм скотча. Пленница медленно поползла вокруг ножки стола, пока почти весь свободный кусок липучки не оказался приклеенным.
Затаив дыхание, Тина слегка натянула скотч, одновременно поворачивая голову… и с тихим ликованием почувствовала, что угол ее рта с легким треском освободился. Теперь главное - не спешить, чтобы вся ее ювелирная работа не пошла насмарку. Тина чуть подалась вперед, наматывая вновь освободившийся кусок ленты на спасительную ножку. И еще раз потянула, вызволив на сей раз рот почти до половины…
Внезапно она поняла, что уже несколько секунд не слышит стука из подвала. Замерев и перестав дышать, Тина напряженно вслушивалась в наступившую тишину. Наконец снизу донеслись глухие голоса: судя по интонациям, подельники о чем-то горячо спорили. Женщина пришла в ужас, она решила, что бандиты нашли тайник и вот-вот поднимутся наверх. Чтобы разделаться с нею!
В отчаянии она изо всех сил мотнула головой и почувствовала, что ее рот освободился полностью! Подавив непроизвольный радостный возглас, Тина прислушалась. И с огромным облегчением услышала возобновившийся стук. Тональность его слегка изменилась: похоже, негодяи переместились к другому участку стены. Пленница, облизывая потрескавшиеся губы, медленно поползла к холлу.
Перевалившись через невысокий порожек кухни, Тина замерла. Ее глаза, устремленные на тумбу с телефоном, стоящую у противоположной стены, заполнились слезами. Женщина зажмурилась и несколько раз сильно ударилась лбом о пол, силясь прогнать увиденный кошмар. Но, когда она вновь с робкой надеждой открыла глаза, то сквозь пелену слез увидела то же, что и прежде: оборванный телефонный шнур, тощей черной змейкой свернувшийся на полу.
Глава 12
21 июля, 01.05, Нероград,
отделение реанимации
Я вздрогнул, открыл глаза, но ничего не увидел. А между тем вокруг явно что-то происходило, я отчетливо слышал прямо над собой чье-то пыхтение. В темноте двигался смутный силуэт чего-то большого… вернее, кого-то большого. Жутко болела грудь, отчего-то рождались затейливые ассоциации с пляшущей на ней ротой солдат в кованых кирзовых сапогах. И почему-то вся левая рука была мокрой и противно холодной.
Темный силуэт надо мной развел руки… или лапы. Словом, верхние (передние?) конечности. Раздался знакомый нарастающий писк, внезапно оборвавшийся на верхней ноте. Темное существо ткнуло руками-лапами мне в грудь. Касание оказалось жестким и холодным… будто двумя железками. О черт!
- Стой, Петрович! - осененный догадкой, заорал я, смахивая с груди "утюги" дефибриллятора вместе с руками реанимирующего меня коллеги.
- Жив, Палыч? - недоверчиво спросила темнота голосом Ваньки.
- А то! У тебя помрешь, как же! - я закашлялся и схватился за грудь.
Пару ребер заботливый коллега мне точно сломал. От усердия. Нет, все-таки умирать раз в три дня - это, пожалуй, чересчур!
- Ну, если будешь продолжать в том же духе, глядишь и получится! Ты хоть знаешь, что с тобой было? - темный Петрович уселся рядом со мной на пол и усиленно пытался отдышаться.
Я начал припоминать. Вспомнил покрывающий мое тело страшный снежок и его черный аналог, пожирающий мое отражение в обледеневшем окне. С содроганием вспомнил, как остановилось мое сердце. И о своей спасительной, как оказалось, догадке тоже…
- Кажется, да. Видишь ли, Петрович… думаю, мы с тобой встретились с Хозяевами.
- С кем?! - изумился Ванька.
Я мысленно чертыхнулся: совершенно забыл, что напарник мой знает лишь об Охотниках. Помнится, стараясь не перегружать Петровича мистикой в первый же день, я умолчал о Хруле и о том, что ушастик мне поведал об Ульях и Хозяевах. И вот теперь приятель удивленно таращит на меня глаза (наверное, в темноте не видно!) и требует объяснений. Вполне справедливо, должен заметить - использовать друга втемную по меньшей мере неприлично! Я приподнялся, уселся поудобнее и потер ноющую грудь:
- Ванька, я тебе сейчас все объясню. Но сначала расскажи, что было после того, как… - я запнулся.
- После того, как ты в очередной раз помер? - ехидно уточнил коллега.
Я утвердительно кивнул. В самом деле, пора называть вещи своими именами. Ну помер, подумаешь… дело привычное!
Петрович хмыкнул и начал вещать:
- Стало быть, когда ты заорал "Выключи свет", я сначала подумал, что у тебя крышу снесло. Уж как-то твоя просьба была… ни к селу ни к городу. Потом гляжу - а ты уж и глазки закатил, и прилег в такой, знаешь ли, позе, в которой живые не лежат… словом, по всем критериям - наш клиент!
Я нетерпеливо кивнул:
- Дальше давай!
- А что дальше? Я свет вырубил, как ты просил, и к тебе. Пульса нет, дыхание агональное, зрачки, как сам понимаешь, в полной темноте я видеть не мог. Ну, дальше по накатанному: непрямой массаж, дефибрилляция… два раза. Ты и оклемался. Довольно быстро, надо отметить: минут шесть-семь всего прошло.
- А иней на теле? С ним что стало?
- Что-что! Растаял. Сразу же, кажется, как только свет погас. Я же говорю, темно было, не видно ни черта. Но, помнится, когда я тебя массировал, на груди уже только вода была.
Я ощупал левую руку и грудь. Все мокрое и холодное. Но никаких намеков на иней. Обошлось на этот раз? Или грядет продолжение.
Петрович между тем продолжал:
- Палыч, ты бы не помирал больше, а? Знаешь, каково это - в полной темноте реанимировать? Да и вообще… сколько можно!
- Ладно, уговорил, не буду. Самому противно. Кстати, ты мне, кажется, ребра сломал, - посетовал я, растирая больные места.
- Ха! Сам же твердил: эффективного массажа сердца без перелома ребер не бывает! - уличил меня в двойных стандартах коллега.
- Ну, говорил! - согласился я. - И, кстати, был прав: перед тобой живой благодарный пациент со сломанными ребрами. Все сходится!
Петрович гулко захохотал. Я тоже. Напряжение последнего часа схлынуло. Вот только надолго ли?
Просмеявшись, Ванька по-дружески ткнул меня кулаком в бок Я охнул: увесистый кулак друга угодил точнехонько в очаг боли. Петрович, разумеется, этого не заметил.