Потому я не выбирал средств и слов, когда вломился в пещеры Чикомостока. Я бежал голый и в шлеме, как бог войны, а моими спутниками были страх и ужас. В травящей паром при каждом выдохе во все стороны маске разбитого шлема я выглядел как покрытый пылью и налипшей кровью демон бури.
Да, в этот день я поднялся во плоти из глубин детских ужасов. Все встречные разбегались.
Я одним ударом рубила разрезал входной клапан поселенческой палатки, и та мгновенно опала, потеряв форму, народ внутри заорал, закашлял. Они хватали шлемы и натягивали их на дурные головы, вопили и ругались, задыхаясь.
Шагая по катающимся телам, я щедро раздавал пинки потенциальным самоубийцам. В конце палатки нашел спальный мешок, из которого вытряхнул Лютера прямо на голый пол. Братец кашлял и слабо сопротивлялся. Еще бы - это Марс, детка, здесь нечем дышать инопланетным млекопитающим!
Я схватил его обеими руками за горло, подтянул к себе и прокричал ему в перепуганное лицо:
- Ты плохо вел себя, Лютер. Ты был плохим мальчиком.
Я орал, а низкое давление превращало сказанное в хрипящий злобный шепот.
- Ты лжец, Лютер. Ты состоишь целиком из чужих выдумок. Из моих выдумок. Это я придумал тебя, Лютер, глупый мальчишка. Ты целиком мой. Не тебе корчить из себя экстатическое божество, ты мелок и жалок. Ты не способен к творчеству.
- Мама… - вытаращив глаза, хрипло прошептал Лютер. - Пожалуйста.
Он плакал.
- Я знаю, что тобой двигало, - сказал я ему тихо. - Ведь я такой же. Я дам тебе еще одну возможность. Еще раз прожить твою жизнь, миновать перекресток, который привел нас сюда. Я дам тебе шанс, которого уже нет у меня.
Я протянул руку, раздавил в ладони слежавшийся комок и засыпал его огромные глаза пылью, которую ребята из "Бродячего анатомического цирка Барсума" назвали "Амнезией шахтных операторов".
Когда он перестал корчиться и замер, я уложил его на спальный мешок и выпрямился. Народ, который не сбежал прочь, жался к стенкам палатки. Позади меня в облаке красной пыли мстительной ацтекской богиней стояла Тонанцин с каменным лицом, освещая темное нутро шатра своим налобным фонарем.
Молчание затягивалось. Эк я их запугал-то.
- Чего ты хочешь теперь, Великий Дух? - решительно спросила Тонанцин среди общего молчания.
- Найдите мне какие-нибудь портки, - просто ответил я. - Яйца сейчас отморожу.
* * *
К утру буря завершилась, и мы вытащили доктора из его неглубокой могилы. К вечеру он пришел в себя, а потом пожаловал и "Бродячий анатомический цирк Барсума" и оказал помощь всем в ней нуждавшимся. А доктор забыл успеть на свой корабль и надолго застрял у нас.
На этом все и кончилось.
Когда позже я посетил доктора Ликурга в лазарете на Перекрестке, он был мрачен.
- Я тебя знаю? - спросил он первым делом, когда я вошел.
- Я тебя знаю, - ответил я. - Мы неделю шлялись по Дичи вместе. Лежали в одной могиле.
- М-м-м, - выдавил он сквозь зубы. - Так это ты, Брагги? Я знаю твою мать. Еще с Земли. Тебя не помню. Не помню ни хрена. Как даже на эту планету попал. Очнулся - думал, совсем с ума сошел…
- Значит, зачем ты прилетел к нам - не помнишь?
Он покачал головой, отрешенно глядя на экран, демонстрирующий будущие джунгли Фарсиды.
- Понятия не имею, чем буду заниматься все это время, - произнес он негромко.
- Ну, - ответил я. - У меня есть одна идея.
На улице у ветробота со сложенными мачтами я встретился с Тонанцин. Она ждала, когда я выйду из госпиталя.
- Так и будешь за мной таскаться? - спросил я недовольно.
- Ну да, - просто ответила Тонанцин. - Я три года на тебя потратила.
- Слушай, я ничем тебе не помогу. Я не знаю, как тебе закончить твое магическое путешествие. Я не шаман и не бог.
- Мое путешествие уже закончилось, - усмехнулась Тонанцин. - Меня закопали в землю, и я вышла оттуда следом за Великим Духом живой.
- Так что тебе еще от меня нужно?
- Мне нужна мудрость. Напутствие. Слово.
- Плодитесь и размножайтесь, блин, - ляпнул я бездумно.
Тонанцин на мгновение задумалась, потом согласно кивнула и пошла к ветроботу разбирать такелаж для отхода. Я некоторое время следил, как она, ловко орудуя лебедками, поднимает сегменты мачт к небу.
- И что? - спросил я. - Это все, что тебе от меня было нужно?
- В этом есть смысл, - пожала она плечами. - И, собственно, именно так я и хочу поступать впредь.
- И чем этот смысл отличается от того, что был в этих словах раньше?
- Я его полностью понимаю, - белозубо улыбнулась мне Тонанцин, хлопнула меня по плечу на прощание, выбив из плеча моего ветхого скина облачко красной пыли, и, взобравшись на борт, резво отчалила на север, оставив меня томиться в сомнениях.
Так все и закончилось, что бы вам ни говорили все те свидетели и очевидцы, которых с каждым днем все больше. Просто, буднично и, можно даже сказать, по-домашнему.
Все кончилось, и мы закрываем ту страницу и открываем новую.
Через месяц я и мой младший брат Лютер уходим в путешествие. Долгое, нелегкое путешествие на огромной и прекрасной машине по укладке огромного, как рухнувшее мировое дерево, бесконечного, как змей Ермунганд, кабеля искусственного магнитного поля.
Мы потратили на кабель и кабелеукладчик все резервы наших производственных пулов и резервы всех, кого мы знаем. Мы вложили в этот проект, что я придумал той ночью в пещерах, силы всех Сирот Марса.
Доктор Ликург тоже отправляется с нами. Нас ждут три каторжных, чудовищно тяжелых и восхитительных года, за которые мы огромным кругом оградим Элладу границей, рубежом, можно даже сказать - священным лимесом самовыращиваемого в недрах машины кабеля сечением в сто локтей.
За время, которое мой брат проживет рядом со мной, забыв все, что встало между нами, он, возможно, простит меня и за то, что помнит из детства, и за то, чего не помнит из отрочества…
А когда мы закончим свою работу и через гребень кольцевых гор в нагретую скудным марсианским солнцем чашу кратера потечет холодный мертвый воздух с ледяных равнин Зюйда и смешается с металлической пылью в атмосфере над впадиной, мы запустим нашу электромагнитную машину.
Металлические частицы придут в круговое движение, замешивая воздух над кратером в устойчивое атмосферное образование, подобное Большому Красному Пятну. "Вечный шторм", двухтысячекилометровое сверхмедленное торнадо, сепарирующее более тяжелый углекислый газ к границам шторма, приближая содержание кислорода к нормальному. А также - удерживающее у себя внутри давление, почти равное земному, и температуру, близкую к субарктической. Пространство, защищенное от космического излучения. Невидимые стены, границы, которых нет.
Там можно будет снять шлемы и маски. Вздохнуть полной грудью, ощутить ветер на голой коже. Избавиться от уже приросших к телу скафандров, родиться буквально заново.
Мы растопим лед под песками, и в кратере соберется вода в системе сообщающихся озер. Через десять лет вся Эллада будет покрыта лесами. Это будет страна-сад. Мы станем настоящими детьми Марса.
Я создам для вас новый мир, мои Сироты. Я буду вам как бог-творец, за отсутствием настоящего. Я исполню безумное обещание моего безмозглого брата, данное вам, мой бездомный народ.
У нас еще будет свое небо над головой.
Елена Щетинина
Сашка и динозавтр
Пятнышки у божьей коровки чуть выпуклые, будто на красную карамель капнули черным густым кремом. Мама делает иногда такие пирожные по выходным. Карамель или вишневая - тогда у божьей коровки крылышки темные-темные, - или малиновая - тогда они яркие, как платье у моей куклы Маргариты, - или клубничная - тогда похоже на небо, что сейчас у меня над головой. А крем лакричный или шоколадный. Я больше люблю шоколадный, хотя про лакрицу часто читала - например, в старой книжке про мальчика… и еще одного мальчика… и девочку. На самом деле там много-много мальчиков, просто я именно этих и запомнила. Там еще этот мальчик так хитро предложил другим за себя забор покрасить, и те с удовольствием согласились. Хотя я бы тоже согласилась. Я очень люблю рисовать. А ведь красить - это то же самое, что рисовать. Только делать это еще и полезно. И одной краской, густо-густо, так, что кисточка оставляет горки и ямки. Совсем как настоящие горки и ямки. Как их называют… канионы… да, канионы.
Тут тоже много-много канионов. Папа показывал фотографии. А еще дюны, катеры, и гезеры, вот. Я стараюсь запоминать все, о чем рассказывает папа. Правда, он иногда смеется, когда я повторяю за ним, и говорит, что я путаю слоги и неправильно произношу, но ну и что. Главное, что я общее запоминаю, - а уж со слогами потом разберусь.
На фотографиях все такое интересное и необычное. И как-то даже не верится, что это все то же самое, что и вокруг, - только сверху. Я всегда сначала пытаюсь найти на фото наш купол. Иногда получается - а иногда и нет. Иногда я путаю наш купол с другими - особенно с десятым и пятнадцатым почему-то, - а иногда просто не могу увидеть его, так ловко упала тень от горы. Но чаще всего его на фотографии и нет, потому что аппарат снимал другую часть планеты.