Вот тебе и раз. Это, значит, я теперь, в глазах прочих - законченный карьерист. Шкура распоследняя. А всего лишь, не захотелось мне никуда в новый коллектив идти. Даром, что тут всякие… тот же Боров. Интересно, кстати, жив он? Среди раненных я его не видел. Значит, не повезло - или убит, или все еще штрафник. Однако, все равно нехорошо вышло. Хотел было начать оправдываться, но накатила вдруг головная боль и тошнота, не до того стало, да так до вечера и мучился, зато потом, после выданных санитаром порошков, уснул аж до самого утра.
Утром сильно полегало - к вечеру, такими темпами, буду вполне годен предстать пред капитаном, мать его, Кане. Что не очень хочется, с одной стороны, а с другой - куда угодно, но отсюда подалее. Прелести в этом медучреждении никакой - двое в нашем каземате померли, запах от ран идет у многих нехороший, один, без ноги, постоянно стонет и ругается, и в целом душно и мерзко. Насилу дождался обхода, и попросился на выписку.
Врач, низенький седоусый дядька, придирчиво хмыкнул, осмотрел меня, залез пальцами чуть не в глаза, велев смотреть вверх - вниз - в стороны, потребовал достать пальцем нос, потом встать ровно и вытянуть руки, закрыв глаза, проворчал что‑то, и велел идти за ним. Подхватил я кружку и миску, сунул в сумку, ее на плечо, и поплелся следом, придерживаясь за стену, толком и не попрощавшись с остальными. Шли недалеко - подождал в галерее, жадно дыша свежим воздухом из амбразуры, пока врач осмотрел соседний каземат (или все же палату, чорт его поймет, как правильно), а потом санитары завели меня в небольшую каморку, больше всего напоминавшую купе поезда. Четыре койки, столик… с недурственным таким натюрмортом. И Компания - Варс, Барген, и, надо же, лейтенант Фаренг. Полусидит на правой нижней койке, грудина и рука забинтованы. И, походу, с утра уже принявши. Врач только поморщился, но спросив его про здоровье, меня вперед подтолкнул.
- Господин лейтенант - я этого солдата выписываю, сам, видите ли, просится. Вы его видеть желали - вот он. И, если желаете здоровье поправить - благоволите не нарушать лечение и не злоупотреблять… - и недовольно поморщившись, вышел
- Благодарю, господин батальон - лекарь! Всенепременно учту! - вслед ему говорит лейтенант, а потом еще, не вслух уже, добавляет, очевидно, что‑то маршрутоуказующее. А потом на меня взгляд переводит - Здорово, воин.
- Здравия желаю, вашбродь! - но попытка козырнуть едва не привела к неприятности - резковато как‑то рукой махнул и выпрямился - и едва не упал, закружилось все снова - Виноват, вашбродь…
- Э, а ну, давай его! - сержанты уже меня придержали, а лейтенант командует - сади его, ребята!
Содют, меня, значит, за стол, и я еще голову ловить пытаюсь - а в руке уже аршин. И по запаху понимаю, что льют в него не вино совсем. Хорошо хоть, не много, с четверть.
- Ну, что… давайте, братцы, за всех павших - командует Фаренг. Делать нечего, и приходится, выдохнув, глушить эту гадость. Сивуха, конечно, но ничего, прошло нормально, тем более кто‑то подсунул в руку кусок мяса - очень недурная грудинка, похоже. Голова опять закружилась, но уже иначе. А лейтенант, сфокусировав на мне взгляд, продолжает - Значит, ты решил в командиры податься?
- Виноват, вашбродь - стараясь в языке не заплетаться, отвечаю - Я ж не подумал. Просто, место службы менять не хотел. Привык я как‑то.
- Привык?! - Не, вы это слыхали?! - Привык он! - минуты две еще все трое ржут, как резанные, что даже санитар опасливо в дверь сунулся. Потом, утирая слезы, лейтенант повторил - Привык… Ох, ну ты и рассмешил… точно ведь, с Севера… Точно, этих, с Севера - если и повесят - сначала ему душновато, а потом - привыкает… Ну да, теперь тебе по - любому придется хорошо себя проявить. Ты уж не оплошай, мой тебе совет. Капитан ваш - он тебе не спустит ни самой малости, чуть что - все припомнит.
- Буду стараться, учту, вашбродь - отвечаю, а сам уже трехэтажно поминаю, что меня дернуло попроситься обратно в роту. Вижу, что Варс здоровой рукой к здоровенной квадратной бутыли с чем‑то янтарно - желтым тянется, и осмеливаюсь вякнуть - Позвольте отказаться от спиртного - не могу сейчас употреблять, вашбродь, голова еще кружится.
- Ладно - машет рукой Фаренг - Демоны с тобой, не пей, а мы еще немного, и пока хватит. А ты вот что. Раз выписали - ступай к капитану, а то он враз тебе устроит. Но сначала, вот что еще…
Лейтенант лезет рукой куда‑то под койку, но получается плохо, Барген помогает, как может, у него руки целы, а вот башка забинтована - говорили вроде - без уха остался, отстрелили. Достают они таки полевую сумку, и порывшись в ней, лейтенант достает что‑то, протягивает мне - Вот тебе, воин. По праву носи, оно вроде как и не положено не моим солдатам выдавать - а с другого боку - все правильно - ты же каземат сжег, значит, имеешь право.
- Рад стараться, вашбродь! - на автомате отвечаю, и смотрю - чего он мне там протягивает. Однако - ленточка узкая, красно - черная. Кажется, видел я такую у кого‑то из штурмовиков, на плече нашита.
- Это почетная лента за атаку огнем - официально называется 'Кровь и Земля' - а у нас ее все кличут 'Горелое Мясо' - ну, ты уж и сам видел, поди, почему. Нашьешь себе на рукав. И в бумаге я официально тебе напишу, чтоб никакая тыловая тварь не посмела придираться.
- Рад стараться! - снова повторяю - а чего еще сказать‑то?
- Ну, ладно. Иди к капитану - если будет ворчать насчет выпивки - на меня скажешь, мы с ним решим… - Да, погоди‑ка, вот еще что. Ты скажи, откуда ты огнемет знаешь?
- Никак нет, вашбродь, никак не знаю. Оно просто заряжено было, а я что - только навел, да стрельнул. Как‑никак, я артиллерист все же, в оружии разбираюсь малехо. Вот и получилось.
- Ну - ну - хмыкнул лейтенант - Разбираешься. А ведь и картечницу ты починил?
- Так точно, вашбродь. Только, осмелюсь возразить, я ее не чинил - там и чинить‑то нечего было - так, разобрал, да осколок вытащил.
- Ну - ну… - повторил Фаренг - Ладно, ступай, воин! Барген, ты вроде целее всех нас? - отведи его до капитана, а то начнется опять, этот ваш Кане - такая сволочь…
Капитана мы нашли в каземате на нашем еще первом взятом укреплении, где я пулемет чинил. Тоже расслабляющегося в меру возможностей. Так что Баргену и не пришлось меня отмазывать - и пока искали роту все уже выветрилось, и вряд ли учуял бы капитан запах, на фоне своего. Сфокусировав на мне взгляд, Кане махнул рукой, отпуская сержанта, и молча рассматривал меня минуту. Потом поинтересовался:
- И что ты приперся? Морда у тебя зеленая, шатаешься. Я же сказал, как выпишут явиться.
- Виноват, вашбродь. Я сам попросился, чтоб выписали. Нету мочи там быть. Я к вечеру совсем в себя приду.
- А, демона тебе в печенку… - махнул капитан рукой - на кой хрен ты мне сдался, что сейчас, что вечером? Значит так. Плевать я хотел, что там этот лекарь думает. Пошел отсюда, до завтра чтоб не видел я тебя. Жрать накормят, скажешь, я велел… да и не откажут… еды у нас теперь… с перебором.
Он вдруг замолчал, покривился, схватил стакан и жахнул залпом, выдохнул, поднял снова мутный взгляд.
- Пошел вон, я тебе говорю. А завтра, к полудню, уже чтоб полностью, и по форме - был у меня тут. Будет серьезный разговор с тобой, Йохан с Севера. Ступай.
- Есть, вашбродь! - как мог четко отмахнул, попытался сделать кругом, и снова чуть не упал, но удержался, и побыстрее вышел. Ну его к чорту, спьяну еще нарваться не мешало. Разговор у него, блять. Да пошел он…
До вечера успел отыскать свою винтовку и сумку с гранатами, и поругаться с сморщенным ефрейтором насчет формы. Нет уж, нахрен - если я буду на фоне прочих щеголять серой формой, то стану первой мишенью. Просто потому что проще выбрать. Старик все же записал на меня комплект формы, обещав хранить в обозе. А вот револьвера мне, оказывается, не положено - только сержантам, а я пока еще вообще рядовой. Да и не больно‑то и хотелось. Я бы и винтовку сдал в обоз, раздобыл бы чего получше из трофеев. Но пока не стал слишком уж зарываться. Заполнили мы с писарем несколько бумажек - ну а как иначе. И плевать, что завтра все переоформлять заново придется, как капитан оформит меня в должность… Слух конечно уже прошел, пялятся на меня все, по - разному. Борова опять же встретил, тот винтовки чистит - все оружие наше собрали, что смогли. Народу совсем мало осталось, по сути, и не рота, а взвод. Пришибленные все малость, тем более что те, кто в строю остался - они так и остались штрафниками, хотя и вместе со всеми воевали. Но тут дело такое, против судьбы не попрешь. Радует только то, что бои, по крайней мере здесь, и сейчас, закончились. Не похоже, чтобы вот прямо сейчас рванулись вперед, даже подошедшая пехота почему‑то встала лагерем, причем не в казематах, а палатками, да еще на валашском склоне, выпустив впереди себя секреты и егерей рыскать. Драгуны тоже приводили себя в порядок, потери у них серьезные. И что самое интересное - союзные длинные пушки снялись и куда‑то ушли, в тыл. Минометы, правда, остались, да и захваченные орудия драгуны себе приняли, вместо разбитых. Саперы и часть ополченцев осваивали укрепления. А вот у нас как‑то непонятно что. Капитан бухает, взводные, пораненные, в компании штурмовика - тем же заняты. Указаний нет, боеспособность нашей 'роты' околонулевая, состояние пришибленное. Плюнул я на все это, ближе к вечеру отожрался тройной порцией чечевичного супа с салом, и завалился дрыхнуть. А все сапоги - с утра на свежую голову.