Том Грей пошарил глазами в толпе и сделал кому-то знак рукой. К нему протолкался молодой, голубоглазый парень, со светлыми, точно восковыми, усиками и, крепко пожимая его руку, вскричал:
- Том Грей! Ты, старина! А мы уж думали…
- Потом поболтаем, Боб Кеннеди! - перебил его Грей, - а пока будь другом и проводи в мою берлогу вот этого товарища. Ладно?
Вместо ответа Боб Кеннеди вскочил на сиденье "такси" рядом с шофером. Том Грей двинулся в толпу и стал проталкиваться к подъезду дома, где помещался Революционный Комитет. В тот момент, когда он уже подошел к дверям, на высоком балконе показался высокий, худощавый человек в потертом черном костюме и сером кепи. Небольшая черная бородка оттеняла матовую бледность его впалых щек; черные, глубоко-впавшие глаза горели лихорадочным возбуждением. Толпа дрогнула, как один человек, и по ней пролетел тихий шепот:
- Джон Гарвей, председатель нашей Ассоциации! Глава Революционного Комитета! Сейчас будет говорить! Тише, товарищи, тише!
Человек на балконе снял кепи и поднял руку. Толпа замерла.
- Товарищи! - зазвенел с балкона сильный голос Гарвея, - мы первые подняли красное знамя восстания, потому что не могли снести притеснений обнаглевшей буржуазии, которая за последнее время положительно издевалась над нами. Она упрятала в тюрьму сотни наших товарищей только за то, что они собрались обсуждать свои дела и вполне справедливо протестовали против понижения заработной платы, которая и так столь незначительна, что мы вели полуголодное существование и шатались от слабости по окончании трудового дня. Она не останавливалась ни перед чем, ослепленная ненавистью к рабочему классу, который много лет носил ее на своем горбу и кормил трудами своих мозолистых рук. Здесь, на этой самой площади, она не раз проливала нашу кровь, отвечая выстрелами своих наемников на наши справедливые требования. Буржуазия сама толкнула нас на восстание, и мы восстали. Нам нечего терять, кроме цепей и гнета. И мы поклялись не выпускать из рук винтовки, пока существует капиталистический строй. Он прогнил до основания и должен рухнуть. На его развалинах мы будем строить новый мир, в котором не будет паразитов, питающихся потом и кровью рабочих. Вот уже два дня, как мы подняли красное знамя восстания, но буржуазная клика пока ничего не предпринимает против нас. Товарищи, не верьте этому временному затишью и будьте готовы ко всему! Это затишье перед бурей. Буржуазия готовит нам страшный удар, я в этом уверен. Постараемся отразить его. У нас нет страшных орудий, у нас нет губительных танков, но зато на нашей стороне храбрость отчаяния, на нашей стороне справедливость и пролетариат всего мира. Их машинам мы противопоставим мужество отчаяния, ибо нам ничего больше не остается, как победить или умереть. Теперь, товарищи, я поделюсь с вами теми сведениями, правда, пока чрезвычайно скудными, которые мы сегодня получили о действиях наших врагов и наших единомышленников. Как нам сообщают, капиталисты растерялись и усиленно изыскивают средства раздавить нас, но в их распоряжении имеются только вооруженные полицейские отряды, так как солдат они считают ненадежными. Из Вашингтона в Нью-Йорк пришло распоряжение немедленно подавить восстание, но власти пока ничего не могут предпринять. То обстоятельство, что летчики высланных на разведку над нашим городом аэропланов опустились и присоединились к нам, чрезвычайно смутило всех. Они полагают, что такая же история будет и в дальнейшем с другими машинами. Власти и буржуазия до смешного стали мнительными и не доверяют никому. Послезавтра Всемирной Ассоциацией Рабочих во всех Штагах будет объявлена забастовка. Возможно, что к ней присоединятся и железнодорожники. Это будет большим козырем в игре. Возможно, что наше выступление будет искрой, которая заставит восстать рабочих во всех городах Штатов. Вот все, что я хотел вам сказать, товарищи. Исполняйте распоряжения Революционного Комитета, сохраняйте мужество и спокойствие, и мы победим!
- Да здравствует всемирная революция! Да здравствует Интернационал! Долой буржуазию! - разорвал тишину рев тысячи голосов, сливаясь в могучий гул, грозным эхом промчавшийся по всем закоулкам восставшего города.
Гарвей удалился с балкона; рабочие медленно расходились, и лишь небольшие кучки тихо спорили тактике и обсуждали текущий момент.
Том Грей вошел в подъезд и спросил у стоявшего в дверях солдата:
- Товарищ, где помещается Революционный Комитет?
- Второй этаж, большой зал. Там заседание…
Грей медленно поднялся во второй этаж. В широком с венецианским окном коридоре толпились вооруженные рабочие и тихо переговаривались друг с другом, дымя трубками. У большой наглухо закрытой двухстворчатой двери стоял солдат с винтовкой.
- В зале - заседание, товарищ, туда нельзя! - сказал он, загораживая дорогу Грею.
- Но мне необходимо туда пройти: меня ждут, - ответил Том.
- Хорошо, подождите здесь!
Солдат приоткрыл дверь и сделал знак рукой кому-то в зале. Сейчас же в дверях показалась высокая фигура Гарвея.
- А, это вы! - просто сказал он, пожимая руку Грея. - Мы знали, что вы уехали в Нью - Йорк, и ждали вас с минуты на минуту. Входите, Грей!
В громадном зале с лепным потолком направо от двери виднелась наскоро сколоченная из досок эстрада, на которой стояли крытый красным сукном стол и два кожаных кресла. На столе в беспорядке валялись бумаги, печать и два автоматических пистолета крупного калибра. В зале на разного вида и стиля креслах, очевидно, собранных из разных комнат, сидело около ста человек членов Революционного Комитета, держа винтовки между колен.
По залу плавали волны синеватого дыма.
- Сейчас у нас идут выборы членов Исполнительного Комитета, - заговорил Гарвей, останавливаясь у эстрады, - если желаете, можете в них принять участие. Вы избраны заочно комендантом города. На вашей обязанности лежит охрана революционного порядка. К сожалению, во время суматохи из тюрьмы сбежало около полусотни уголовных преступников, и за последнюю ночь ими было совершено несколько краж и покушений на ограбление. Мы не имеем времени проделывать комедии суда и поэтому даем вам самые широкие полномочия. Мандат за моей подписью я вам пришлю через час в комендатуру. Кстати, в ваше отсутствие Джек Берри, которого вы хорошо знаете, уже приступил к организации комендатуры; она помещается этажом выше в этом же доме. Джек Берри останется вашим помощником. В ваше распоряжение поступает рота милиции с сержантом Спенсом во главе и полсотни наших ребят. Мы все знаем вас за честного, энергичного и стойкого революционера и надеемся на вас. Поддерживайте порядок самыми энергичными мерами. Вы имеете право расстреливать шпионов буржуазии, грабителей и убийц на месте, если, разумеется, они пойманы с поличным. За кражи, драки и пьянство отправляйте в тюрьму. Зарегистрируйте всех граждан, кроме членов Всемирной Ассоциации Рабочих, и выдайте им удостоверения. Лица без этих удостоверений будут задерживаться патрулями. Вот и все, что я вам хотел сказать. Мы надеемся на вас, Грей. Повторяю, если хотите принять участие в выборах - оставайтесь, если нет - отправляйтесь в комендатуру. Постарайтесь наладить работу.
Грей простился с Гарвеем, кивнул головой сидевшим в зале товарищам и направился в комендатуру.
Долли появляется в Блеквиле
В широком коридоре 3-го этажа, в густом табачном дыму толпились вооруженные рабочие, тихо переговариваясь друг с другом.
У окон небольшие кучки читали воззвание Революционного Комитета. В большом зале, застланном дорогими коврами, за пятью длинными, расставленными в ряд столами, в обитых голубым плюшем креслах сидело десять человек работников комендатуры; они сосредоточенно скрипели перьями. В дверях толпились солдаты. У венецианского окна, за мозаичным столиком сидел в кожаном кресле чернокудрый, смуглолицый человек с маленькой, кудрявой бородкой, одетый в кожаную куртку и, крепко сжав заскорузлыми, толстыми пальцами ручку, медленно выводил буквы на бумаге.
- Алло, Джек Берри! - заговорил, подходя к нему Том.
- Что, старина, видать, не легко тебе справляться с этой штукой?
- Алло, Грей! - отозвался Берри, швыряя ручку на стол и стискивая руку Грея. - Я рад видеть тебя, старина! Теперь я эту штуку свалю на тебя. А то я всего с год ходил в воскресную школу, да и то не каждую неделю, так как охота и рыбная ловля казались мне куда интересней чтения, письма и медовых речей учителей, стиравшихся набить мою голову разным вздором о богах и прочем. Читать-то я после самоучкой насобачился здорово, а вот с письмом - слаба гайка, пальцы больше к молотку и зубилу привыкли. Садись на мое место и валяй, строчи, накладывай резолюции, подписывай приказы. А я буду исполнять твои распоряжения, это мне больше по душе. Готов работать день и ночь, только бы не держать в руке этого гнусного пера! Валяй, старина!
Том Грей уселся на его место, придвинул к себе кипу бумаг и с этого момента с головой ушел в работу.