Морозко поднял голову и встретился глазами со взглядом Олега. В глазах землянина читалась жалость. Но она была холодная, как здешний дождь. Такая же грустная и обрекающая. Как приговор строгого, но справедливого судьи. Как взгляд Права. Как единый для всех закон, не учитывающий обстоятельств и слабостей. Как война - как сама война, на которой предателей убивают.
Левой рукой Олег достал камас и бросил его к ногам Морозко. Тот спустил ноги с камня:
- Благо тебе…
Гоймир показал рукой - Терн и Гостислав поднялись и молча пошли прочь, не оглядываясь. Морозко поднял камас. Посмотрел на всех по очереди:
- Ребята, ничего вы…
- Молчать все станут, - хмуро, но твердо пообещал Гоймир. - То для тебя честь не по чести, да только есть у тебя и родители, и братья младшие… Умрешь - и все концом пойдет. Весь ужас с позором. Скорее, Морозко. Не тяни дело.
- Да. Йерикка, Вольг - благо вам. Княже, прощай.
С этими словами Морозко вогнал камас себе в живот. И повернул.
Он застыл, держа рукоять обеими руками и чуть пригнувшись. Странно, но ни боли, ни страха не отразилось на его лице. Он еще раз толкнул, камас, содрогнувшись всем телом и тихо кашлянув. Глаза стали спокойными и сонными, ноги Морозко подломились, он сел и осторожно привалился спиной к камню. Потом дернул камас из себя, подался за ним… и обмяк совсем. Оружие, выпав из его руки, бесшумно упало на песок.
Олег заставил себя подойти, взять камас и, тщательно вытерев его, опустить в ножны. Вздохнул. Гоймир молчал. А Йерикка, поднявшись и закинув вычищенный пулемет за плечо воронкой ствола вверх, негромко прочел:
Но в этой жизни каждый день и час
Становятся убийцами мальчишки.
Пускай победа оправдает нас -
Но это слишком, мужики.
Но это - слишком…
- Так что?! - почти враждебно спросил Гоймир.
- Ничего, - ответил Йерикка. - Это Звенислав Гордятич.
"Его любимый писатель", - отметил Олег. Машинально.
За фоном звучавшего в мозгу немого крика.
* * *
Морозко похоронили, как хоронили всех погибших - в могиле над водами Текучего, над водопадом. Шел дождь, и не верилось, что два дня назад тут было веселье, и читали письма от девчонок… Терн и Гостислав ушли, ничего не дожидаясь - и, если добрые пожелания способны охранять и защищать, то их в пути не возьмут даже авиабомбы…
В эту ночь Олег не мог уснуть. Он пытался. Странно это - пытаться уснуть. Все равно, что пытаться дышать. Раньше он просто ложился и сам не понимал, как наступает сон. И задумывался о том, что такое сон, не больше, чем что такое дыхание.
А вот теперь он не мог уснуть. Он ХОТЕЛ уснуть, он ЗАСТАВЛЯЛ себя спать - и не мог.
То, что произошло, не укладывалось ни в рамки гуманизма, ни в рамки жестокости. Хотелось закутать голову плащом, заползти в угол и больше никогда не двигаться. Иначе завтра снова надо будет куда-то идти, что-то делать и вообще жить. Олег поймал себя на дикой мысли, что завидует Морозко. Его больше нет, и нет для него ни страшных мыслей, ни непроглядной беспросветности…
Подошел Йерикка и сал рядом:
- Не спишь?
- Да и ты, я вижу, тоже, - Олег, лежавший на животе, повернулся на спину. - Думаешь?
- Угу. А ты?
- А я пытаюсь не думать. Плохо получается… - Олег тоже сел. - Жаль, что этот анОльвитц мертв.
Очевидно, сказанное удивило даже Йерикку, потому что он спросил, покосившись на Олега:
- Это почему еще?
- Я бы убил его, будь он жив… Йерикка, что будет дальше?
- Ничего хорошего. Кончились наши каникулы.
Йерикка умолк и молчал долго. Очень долго. Наверное, часа два молчал, сидя рядом с молчащим Олегом. Ночь кончалась, и озеро было подернуто рябью от ударов бесчисленных капель.
Поднялся Гоймир. Подошел к выходу, долго смотрел вокруг, потом подставил ладони под струйку воды, стекавшую с карниза над входом в грот, умылся. И, повернувшись, резко скомандовал:
- Подъем!
Олег почти обрадовался команде. Показалось ему, или правда, но, кажется, многие тоже не спали.
- Кончилась ночь, - сказал Олег, вскидывая на плечо автомат.
- Кончилась? - непонятно спросил Йерикка…
…Через какое-то время две цепочки горцев уже уходили прочь от берега озера - по тропинкам, не оглядываясь.
…Богдан вышагивал за Олегом. Он был непривычно угрюм и задумчив, и в конце концов Олег, не выдержав, обратился к нему, стараясь говорить бодро:
- Чего такой мрачный?
Богдан ответил не сразу и не очень охотно:
- Да рассказал мне все Гостислав-то, друзья ведь мы с ним…
- Испугался? - понимающе, без насмешки, спросил Олег.
Богдан возмущенно дернул плечами:
- А вот сейчас! Одно тошно… То ж такие трусы! Как резали мы их в бараке, охрану-то, двое не то трое проснулись - да никто и рта не раскрыл, своих упредить. Лежали молчком, не то думали, что, коли молчат, так мы их не тронем, тряслись трясучкой… А случись их сила - тут они одно зверье делаются…
Богдан еще что-то хотел сказать, но только махнул рукой, и Олег хлопнул его по плечу.
Чета тут же остановилась, словно это был сигнал. На самом-то деле Гоймир как раз вскинул руку, и все сразу присели, разворачиваясь стволами в стороны.
Никого не было. Лишь откуда-то спереди взлетели, тяжело взмахивая крыльями, несколько воронов. Один сел на верхушку сосны, скосил на людей блестящий черный глаз и, подняв перья на шее и голове, хрипло каркнул:
- Кр-рок… рэк…
- Что там? - Олег подбежал на секунду раньше Йерикки. И ответа в сущности уже не ждал. В сыром воздухе густо пахло уже остывшей кровью, кислятиной выстрелов - тем, что указывает на окончившийся ожесточенный бой.
Гоймир и не ответил. Он напряженно всматривался сквозь ветви в широкую прогалину, похожую на коридор, где вместо стен - подлесок.
- Йерикка, - хриплым, своим голосом попросил он, - да скажи мне, что то все скаж уводневый…
- Это на самом деле, - Йерикка встал с колена. - Пошли, надо убрать… это.
* * *
Бывает так, что судьба начинает наносить человеку удар за ударом, без передышки, без пощады. И, если он падает, судьба затаптывает его в грязь.
ГОВОРИТЬ, что человек должен держаться любой ценой - легко.
А вот не упасть - трудно…
…Такого никто из ребят еще не видел.
Очевидно, чету поймали в ловушку. То ли зная заранее, где она пойдет, то ли на какую-то приманку. Во всяком случае, огневой мешок был подготовлен загодя, прогалина пристреляна, а кусты переплетены колючей проволокой, укрытой листвой. Проклятья, рыданья, крики повисли над страшным местом - мальчишки узнавали ребят из племени Снежных Ястребов, своих побратимов, родных по крови, друзей, которых помнили, сколько себя. Казалось, что легче было бы самому лежать в сырой траве, чем стоять над трупами и смотреть на них - еще недавно живых, веселых, о чем-то мечтавших… И непереносимой была мысль, что, пока они отдыхали у озера, на этой прогалине погибали их соратники, Казалось, можно услышать стоны, бессвязные команды, призывы о помощи - все, что сопровождает такую засаду…
Прогалина была истоптана, залита кровью и усыпана гильзами. Горцы, конечно, отстреливались, но чужую кровь нашим только в одном месте. В засаде сидело человек пятнадцать, и подставились они отлично. По следам было ясно, что чета Квитко - а это была именно чета Квитко - отстреливаясь и унося двух или трех раненых, ушла по прогалине, бросив трупы, и противник их преследовал. Рыси достаточно хорошо представляли себе, как это было: группа бойцов, тащащая товарищей, лупит во все стороны очередями с искаженными тоской и яростью лицами, а почти невидимый враг, следуя за ними через кусты, жалит, жалит, жалит, и еще кто-то падает, и кто-то истошно кричит, раненый… Сколько раз они сами вот так преследовали врага, играя с ним, добивая последних за сажень, за шаг от спасения…
Нашли шестерых убитых, всех - опознали. Богдан, братан Кетика, Домко и Добрила лежали прямо на прогалине - их, очевидно, срезало тут же, Добрила еще улыбался. Одрин висел на проволоке, запутавшись в ней - наверное, метнулся в сторону и врезался в заграждение. Внутренности из распоротого живота свисали с колючек черной от загустевшей крови студенистой массой, из спины торчал перебитый позвоночник и выпирали выбитые ребра, вокруг пролома в затылке вязко подрагивало желе мозга. Судя по всему, в него ещё стреляли уже после того, как он умер.
Подальше лежал Родан. Его взорвали гранатой - наверное, когда он прикрывал остальных. Судя по следам, он - уже с развороченным пахом и оторванными по бедра ногами - еще прополз, мучаясь и истекая кровью, сажени четыре, словно стараясь уползти от смерти, пока кто-то не прошил его очередью крест-накрест, словно зачеркивая.
Войко сидел у дерева возле самого выхода с прогалины. Кажется, он был ранен в живот и правое бедро, но умер не от этого. Руки мальчишки оказались скручены за деревом, а отрезанная голова стояла у него между. раскинутых ног. Рот был забит землей, глаза уже выклевали скорые на дело вороны…
- Восемьдесят пять… - услышал Олег шепот Йерикки.
Одними губами переспросил:
- Что?..
- Им на шестерых было восемьдесят пять.
- Засада, - с трудом сказал Олег и пошевелил, носком ногу Бойко. - Помнишь, как он приходил к нам на озеро?
Йерикка не ответил. Он махнул Гоймиру:
- Князь! А ведь бой был недавно!
Гоймир повернулся всем телом, словно волк. Улыбнулся, но глаза были безжизненными, и показалось, что улыбается труп.
… - Говорят: врага в слезах не потопишь.