- Двух пришлых подстрелили, так это мелочи. К нам еще стая прибилась, белых. Здоровенные, что кони. Живем, батя!
- Отлично! Теперь, думаю, уже пора. Федюн, зови диких!
Федюн, ушастый кривоногий парнишка лет семнадцати, отрапортовал звонко: "Есть!" И побежал к заимке. Вернулся, гоня перед собой двух скуластых белобрысых мужиков - тех самых, пойманных Крузовой командой летом. Мужики были одеты в слишком большие кухлянки и смотрели угрюмо. Один, отзывавшийся на имя Пюхти, пытался повеситься. Второй, неизвестного имени, но всеми называемый Шнырем за привычку к мелкому воровству и щупанью баб, бывал многократно бит, но нисколько от этого не исправлялся. У Круза было нехорошее ощущение, что вакцина, вернувшая им рассудок и жизнь, оставила где-то в потемках изрядную часть их душ. Но, с душами или без, лучшего материала для задуманного плана у Круза все равно не было.
Вслед за Федюном плелся Ваня Коковкин, бывший глава совхоза. Он-то никакой души не терял, будучи к заразе невосприимчив, мухоморы не любил, в чуме страдал, а с утра был уже под хмельком и потому вполне счастлив.
- Вы, двое! Возьмете этих оленей, - Круз показал на сгрудившееся за изгородью стадо, - и погоните к своим. И скажете им, что мы хотим говорить. Если они не придут, мы будем убивать и угонять, пока они не захотят слушать. Ваня, переведи!
Ваня, бессмысленно улыбаясь, перевел.
Мужики переглянулись, и Шнырь, глядя то на свои унты, то на пихту слева, принялся объяснять. Ваня хихикнул. Сказал затем:
- Начальник, боятся они. Говорят, нечистые стали, с ними говорить не станут. Пристрелят издали.
- Скажи им, что они чистые. Никакой их шаман заразы на них не унюхает, потому что нет ее, заразы. Наш шаман всю ее победил.
Ваня, улыбаясь по-прежнему, перевел. Мужики переглянулись снова, но ничего не ответили.
- Скажи им, что у них нет выбора! - приказал Круз. - Со своими у них есть шанс. С нами - нет. Если через неделю мы не получим ответа, волки придут на их земли, к их стадам и чумам. А за волками придем мы и возьмем силой все, что захотим. И жизни, и души! Переводи!
Ваня перестал улыбаться. Перевел, осторожно подбирая слова. Мужики побледнели. Потом закивали быстро.
- Хорошо, - заключил Круз. - Пусть отправляются прямо сейчас. Припасы им готовы, нарты - тоже. Наши волки сопроводят их, на всякий случай. Пошли! Отведи их, Федюн.
Ваня перевел. Мужики снова закивали и пошли, сгорбившись, втянув головы в плечи.
- Эк ты их сурово, батя, - заметил Захар. - С ними так и надо, ишь, носы задравши ходили. Если выгорит дело, баб-то дашь мне? Ну хоть пару?
- Я уже сказал, дам.
- А может, сейчас? Пеструн-то вон, бабы вовсе не знает. Дрочит весь. Не поверишь, давеча полез на Полоску, у нее как раз течка случилась. Она-то, дура, зад подставляет, ей все равно. А ему Шкаруда чуть ухо не отъел, срамота да и только!
- Захар, иди проследи за своими волками!
- Лады, лады, батя, иду, уже пошел, хе…
- И если твой Юрок еще раз к Люсе полезет, я ему сам ухо отрежу, понятно?
- Понял, батя, понял!
Когда Захар, подпрыгивая и бормоча под нос, скрылся за пихтами, подошел Последыш. Уселся рядом на пень, сказал задумчиво:
- Хорошо здесь по холодку! Как у нас вовсе. Горы, тайга.
- Соскучился? - спросил Круз.
- Не то чтобы очень. Но интересно - как он там. Дошли ребята или как?
- Они дошли. Лучше воина, чем Правый, я не встречал.
- Да, Правый - это сила, - согласился Последыш. - Может, хоть сейчас ему с бабой повезло. Старшой, я, вообще-то, про другое хотел. Я вчера с Ваней сидел, который к местным ушел, а теперь снова запил. Ваня этот, он много болтает. Глупый вовсе, хоть и старый. Но много такого наболтал… если правда, то интересно шибко. Говорит, они чужих видели прошлым летом. Не из-за гор которые, а из-за реки большой, с востока, значит. Говорит, как нечистые вовсе, мы, то есть, только одетые в меховое. Приплыли на катере большом, вышли и лагерем стали, а потом пошли землю разведывать. Местные по ним стреляли, вроде убили одного. Но те мстить не стали, собрались и дальше поплыли. Батя, а там, за рекой большой, люди жили?
- За Обью? Конечно жили. Напротив Лабытнаги, на другом берегу, был большой город Салехард. И еще города. Много людей жило.
- А если у этих, которые там, тоже от холода хвори нету, а? Ну, как у интинских и прочих? Я вот думаю, и у нас ведь считается, что самые сильные дети родятся в самый холодный месяц. Может, оно повсюду так?
- Не знаю, не знаю, - Круз покачал головой. - Я видел холодные края, где счастье перебило всех. И у вас ведь не то чтобы намного теплее. Но у вас рождаются и те, кто заболеет. Много их рождается. Может, здешним повезло заражаться другим видом хвори - кто знает?
- Может, конечно. А вообще, у нас стараются тех, кому рожать, наоборот, в тепло отправить, - возразил Последыш. - Чтоб не простывали и вообще. А здесь, смотри, старшой: чуть не в снегу рожают, а на лето малых за Воркуту везут, в горы, где холодища. Их же половина мрет, больше даже. Может, и мрут те, кому хворь написана на роду? Может, нам бы так лучше сделать, чтоб сразу видно и не ждать?
- Может, - согласился Круз. - Но теперь уже не нужно возить в холод. Теперь выживут многие.
- Хорошо бы так. Только не шибко я верю в средство это. Вон, мужики эти дикие - как уколол их мудрый старшой, так они, хоть и очуняли, стали крысы крысами. А были ведь бойцы! Я вот что думаю. Я, конечно, нашим старшим верю и все такое. Но тут дело в том, у кого кровь с самого начала лучше была.
- У вашего племени хорошая кровь.
- Да, бойцы у нас сильные. Мы и воюем все время, и в зиме. Тут слабый не выдюжит. Только у нас ведь грязное все было, и грязь та еще не выветрилась. Как тайга вокруг Мончегорска пропала, так и до сих пор грязи нету. И повсюду так. Запоганили землю. А здесь, гляди - чистое ведь. Дикие здесь не болеют. Эх, вот думаю про края другие, там, за рекой, и внутри все загорается. Старшой, может, сбегаем за реку, а? Разберемся с дикими и сбегаем?
- Отчего нет? - заметил Круз. - Разберемся и посмотрим. В городе много полезного, и новый народ встретить хорошо.
А про себя добавил: "И ввязаться в новую войну".
Последыш замолк, мечтательно созерцая горы. А Круз, глядя на него, думал: и в самом деле, кровь тех, кто называет себя волками, а свой народ - стаей, кто воюет без перерыва последнюю четверть века, - слаба и нечиста. Дан был страшно разочарован, когда наконец добился от старейшин разрешения взять на анализ кровь. Он успел убедить себя в "нордическом факторе". А после нордических впечатлений пришлось следить, чтобы не наложил на себя руки от отчаяния. Возможно, племя Последыша и выживало лишь потому, что воевало. Трудно разобраться, почему кто-то выжил, а кто-то нет. Дан, любитель все укладывать в теорию, так объяснения и не выдумал. Не желает человечество вымирать, вот и все.
Странная, порченая кровь. Любой ровесник Последыша сорок лет тому назад только и думал бы о девчонках. А этот мыслит про славу, про бой, про земли новые. Что нужно сделать с человеком, чтоб потерял удовольствие от главного в жизни - от продолжения рода? И почти все в его народе так. У них совокупление потому и непристойность потеряло. Не стесняются перед всеми, торжественно, как на празднике. Это ведь обязанность перед племенем, зачинать новых бойцов и матерей бойцов. Не самая легкая притом. Словно налоксоновое безумие застряло у них на полдороге, уже омертвив чувства, но еще не отобрав у души желание жить. Может, они и держались какое-то время на налоксоне? И финнов, и норвежцев ведь снабжали. А эти ходили грабить уже тогда, в первые годы после "опа". Страна, где они тогда жили, догнивала и уже не могла кормить своих жителей. А их старшие, матерые - они явно были бандитами, обычными бритоголовыми мясобойцами с татуировками на плечах и пальцах. Круз знал таких. В юности сам едва не стал одним из них. Подумать только: в банальных уголовниках открылось достаточно мудрости для выживания целого племени.
Последыш смотрел на горы, будто зачарованный, и пальцы его правой руки, лежащей на рукояти ножа, побелели. Круз встал осторожно с бревна и пошел на заимку - греться. От холода заболела толком не залеченная нога.
Недели не прошло. На пятый день вернулся Пюхти - с заплывшим синюшным глазом, рассеченной губой, тяжело смердевший калом и гнилью. Протиснулся на заимку, чуть не плача, стянул с распухшей, разбитой руки рукавицу. Заговорил, трясясь.
- Они придут. Долина тут, недалеко. Знахари придут, говорить. Только чтоб без волков, - перевел Ваня сонно.
- Без волков так без волков, - согласился Круз, усмехаясь, - Федюн, позаботься о нем. Седову покажи, пусть подлечит. И накорми.
Пюхти заплакал, показывая на грудь, на рот. На огонь. Залепетал бессвязно. Ваня оживился, спросил. Покачал головой.
- Говорит, Шныря-то огнем убили. Решили, что нечистый, и головнями горящими забили. Говорит, женка его сама добила. Смолы на него горящей налила, он и умер.
- Налей ему спирту, - велел Круз.
Ваня, морщась недовольно, налил. Он на всякую выпивку в чужих руках смотрел, будто на ворованное у него. Пюхти взял правой рукой - корявой, в запекшейся крови - выпил. Зашипел, заперхал.
- Воды дай, пускай запьет, - велел Круз и вышел наружу.
Вдохнул глубоко чистый, не опаскуженный человечиной воздух. Мороз стоял крепковатый, но сухой, звонкий. И солнце. Хороший день. И волки хорошо побегут. Ишь, волков не хотят. Куда вы денетесь. И стрелков ваших, загодя на высотки забравшихся, мы выщемим. В этой игре правила наши. А вам остается только пешки отдавать.