Утром путешествие возобновилось. Стенвольд среди полного молчания вел валкий, хромающий самоход, Ахей и Тото старательно игнорировали друг друга. Сначала Стенвольд решил, что их вражда вызвана смешанной кровью Тото. Но когда молодой механик полез подкрутить что-то сзади, Стенвольд взглянул на Ахея и понял, что все дело в профессии, в столкновении двух разных мировоззрений.
К Танисе - после того, как она бросила Тизамону вызов - Ахей относился с каким-то настороженным уважением, однако она за весь день не произнесла ни слова и жгла Стенвольда взглядом при каждом удобном случае. Вероятно, ждала объяснений относительно Тизамона, но Стенвольд медлил. Мантид так и не пришел; пока Стенвольд вновь не повидается с ним и не поймет, как тот настроен, он ничего не решится ей объяснить. Да, это своего рода предательство, да, перед ней он виноват больше, чем перед Тизамоном - но двадцатилетней дружбой не так легко пренебречь.
Все обернулось хуже некуда, и он рискует потерять все. Что он сделал не так? Возможно ли было принять другое решение там, у смертного ложа Атриссы?
Допустим, он привел бы девочку к Тизамону лет в шесть или в десять. Ох и взъярился бы мантид! За семнадцать лет Стенвольд не раз воображал себе эту картину. Время, разрастаясь, как коралл, постепенно притупило образ - и тем не менее: рискни он проделать это лет десять назад, Тизамон наверняка убил бы и его, и ребенка.
Или нет? Способен ли Тизамон на убийство маленькой девочки, своей родной дочери? Вот, значит, какого мнения Стенвольд о своем старом друге?
Да, такого; да, способен, с тяжелым сердцем признал жукан. Тизамон сделал бы это в приступе ярости и потом, возможно, пожалел бы о содеянном, но родовой гордости он бы не одолел.
Некоторую бодрость вселяло то, что их отряд приближался к цели, хотя плана операции Стенвольд до сих пор не составил. Было ясно даже без следопыта, что осоиды обзавелись транспортом - на земле отпечатались следы шин. Этого Стенвольд как раз и боялся: какая бы машина - или машины - ни везли рабов на восток, они определенно едут быстрее спотыкливого самохода.
- Надо прибавить ходу, - сказал он под вечер Тото - единственному, с кем еще разговаривал без чувства неловкости.
- Легко сказать, мастер… боюсь, колымага этого не переживет. Я и так каждый сустав затянул до предела.
- Ничего, я тебе помогу. Если будем работать всю ночь, авось и выжмем из нее какую-то скорость. И не надо звать меня мастером, ведь мы уже не в Коллегии.
- Хорошо, мастер.
- Тото!
- Ладно. - Тото сделал над собой значительное усилие. - Давайте попробуем.
Идея была сама по себе хорошая, но Стенвольд не предвидел, сколько она вызовет осложнений. Начать с того, что он последние десять лет преподавал историю и занимался политикой, в то время как Тото окончил механический факультет. Вскоре Стенвольд вообще перестал понимать, что делает этот парень, и вынужден был признать, что он, мастер Вершитель, только мешает ему. Из ложной гордости, присущей скорей Тизамону, он некоторое время еще потел и трудился при свете сооруженной Тото газовой лампы.
- Если мы оба будем работать всю ночь, - сказал наконец молодой выпускник Коллегии, - то к утру ни у кого не останется сил вести машину. - Его деликатность больно задела Стенвольда. Мастер все еще думал о себе как о механике, но весь прочий мир, похоже, давно уже не считал его таковым.
"Вот вернусь в Коллегиум и подтяну все хвосты", - пообещал он себе. Он согласился с Тото, заявил, что прямо сейчас ляжет поспать, и вылез из-под машины, но чувствовал себя при этом никчемным старым хрычом.
Ахей уже спал у костра, однако Таниса, как видно, решила покараулить и дождаться опекуна. В ее взгляде медленно тлел гнев - отцовская кровь сказывается, с грустью подумал Стенвольд. Понимая, что простая порядочность обязывает его объясниться с ней, он не нашел в себе сил, тихо повернул прочь и развел собственный костерок по ту сторону от машины. Там его и отыскал Тизамон.
Мантид сел напротив Стенвольда. От огня по его угловатому лицу бегали тени.
Ни один долго не решался заговорить.
- Оба мы не такие, какими хотели когда-то стать, - начал наконец Тизамон, не глядя на Стенвольда. - Ты шпион и посылаешь на смерть молодых, я наемник, и мне все равно, чью кровь проливать. Ты сказал Коммерцу, что я руководствуюсь честью, но это стало правдой лишь в тот миг, когда ты ко мне обратился. Разве могли мы предвидеть в те давние годы, что с нами случится такое?
- Не могли, - от души согласился Стенвольд.
Тизамон поворошил огонь палкой. Жукан молчал, давая ему время высказаться.
- Спасибо, что вырастил мою дочь. - Тизамон испытал явное облегчение, произнеся это, Стенвольду же показалось, что он ослышался. - Я много думал об этом. Сначала решил, что ты причинил мне страшное зло, потом спросил себя: а в чем зло-то? У нас принято четко формулировать свои обвинения, иначе мы не могли бы держаться за них столько лет. Придя к выводу, что ничего плохого ты мне не сделал, я вывернул наизнанку все свои прежние понятия и обнаружил, что сам у тебя в долгу, притом в неоплатном.
К долгам мантиды относятся не менее серьезно, чем к обвинениям. Тизамон все еще не смотрел на Стенвольда, все еще не полностью смирился с открытиями, переменившими его жизнь, но прошлое уже сложилось для него в приемлемую картину. Раз честь не запятнана, можно жить дальше.
Наконец он поднял глаза, вздернул уголок губ.
- Помнишь, раньше ты все болтал и болтал, а я молчал как убитый? Как же мы изменились.
Стенвольда разобрал смех, с которым он никак не мог справиться.
- Теперь я должен рассказать обо всем ей, - сказал он, кое-как успокоившись.
- Поосторожней, - с улыбкой посоветовал Тизамон. - Если она настоящая дочь своего отца, ей это вряд ли понравится.
19
Танца, исполненного следующим вечером, двум друзьям еще видеть не доводилось.
Перегонщики развернули два огромных фургона тылом друг к другу, поставили вокруг них овальную загородку и собрались за оградой вместе с солдатами. Чи нервничала, предвидя какое-то зрелище - бой, скорее всего. На Нижних Землях гладиаторские бои были редкостью. Коллегиум считал себя слишком цивилизованным для подобного варварства, и даже в муравинских городах боевое мастерство ценилось выше кровопролития. Но в южных арахнидских твердынях такое случалось, да и в Геллероне, по слухам, тоже устраивались подпольные сражения для любителей.
Два костра за изгородью едва тлели, третий, в центре загона, жарко пылал. Среди зрителей Чи видела Брутана и многих механиков, но Тальрика там не было - он, надо думать, презирал подобные развлечения.
В круг вышла женщина, которую ни Чи, ни Сальма раньше не замечали. Ее везли, очевидно, в другом фургоне, а то и вовсе держали отдельно от прочих. Сальма, к удивлению Чи, напрягся при виде ее.
Женщина, судя по белесым глазам, была номкой. Тело ее прикрывали только две полоски ткани на груди и на бедрах. Но вот на нее упал свет костра, и Чи показалось, что ее кожа пришла в движение.
Всего миг назад она была серой, как настоящий ночной мотылек - теперь по ней бежали какие-то тени… нет, не тени, а краски. Красные, пурпурные, синие и кремовые оттенки чередовались при свете пламени.
Заиграла волынка, забил барабан. Чи, повертев головой, обнаружила, что музыку производит всего один человек, желтокожий невольник: он дудел, стуча по барабану ногой. Женщина начала танцевать.
Мелодию вела она, волынка лишь вторила. Это не походило ни на тщательно поставленные коллегиумские балеты, ни на народные танцы, ни на зазывные пляски у публичных домов. Ни один житель Нижних Земель не сумел бы подобрать сравнения для того, что делала эта искусница. Ее танец поражал своей яростью, красотой и печалью. Все мужчины и большинство женщин не отрывали от нее глаз. Лица осоидов преобразились, точно спрятанные в ножны кинжалы. Многие перегонщики поснимали шлемы, чтобы лучше видеть, и тоже выглядели вполне человечными. Похоть со всеми ее мерзкими сторонами, конечно, тоже присутствовала, но у рабов она сочеталась с чем-то совсем иным.
А танец все длился и длился. Волынка и барабан вели свой рассказ - не о танцовщице, а о безнадежном томлении зрителей, бессильных поймать ускользающую мечту.
Чи покосилась на Сальму - все улыбочки и смешки как ветром сдуло с его лица.
Наконец танцовщица остановилась и с преувеличенной учтивостью поклонилась тем, кто стоял по ту сторону изгороди. Лоб ее почти касался песка, одну ногу она согнула в колене, руку выбросила вперед. Волынка смолкла, и настала мертвая тишина.
Подняв голову, женщина бросила взгляд на Сальму, и ее поза выразила отчаянную мольбу. Помоги мне. Спаси меня.
- Ладно, давайте кормить скотину, - нарушил молчание Брутан.
Осоиды, вспомнив, что они воины и завоеватели, вновь стали такими же, как и прежде.
Танцовщица, выпрямившись, сделалась измученной и до крайности грустной. Сальма поднялся на ноги. Танцовщица подалась к нему, но трое конвоиров вошли в загон и куда-то ее увели. Она, не сопротивляясь, все время оглядывалась на Сальму.
- Что это было? - спросила Чи. - Сальма! Ты меня слышишь?
- Конечно, - сказал он рассеянно и опять сел.
- Ты что, знаешь ее?
- Ее не знаю… но знаю, откуда она.
- Ну и?
- В Сообществе есть несколько мест, где живут лепидины, Дети Бабочки. Я никогда их не видел, только слышал о них. Оказывается, все это правда. Пресветлые владыки!
- Положим, танцует она хорошо, но зачем же так волноваться? - Чи, никогда не видевшая Сальму таким потрясенным, прониклась недобрыми чувствами к танцовщице.
- Боишься, что я брошу тебя и сбегу с ней? - поддразнил он.