- Вы… вы погубители Ордуси, - сказал он с ненавистью и тоской. Безумно пылающими глазами уставился на Богдана. - С этим мясником, - он чуть мотнул головой в сторону стоявшего сбоку Бага, - с палачом с этим мне вообще говорить не о чем, но вы… Умный русский человек! Такая редкость! Неужели вы не понимаете, что если хотя бы две нации живут бок о бок, та, что сцеплена и сорганизована лучше, обязательно и неизбежно подавит другую! У русской нации давно нет клановой структуры, а у всех азиатских - есть. У них есть железная, инстинктивная поддержка и взаимопомощь - внутри рода и между родами… Только юридически закрепленными преимуществами может защититься бесструктурная нация от структурированной! В наших условиях равноправие наций - это лишь форма господства азиатов и прочих инородцев над русскими! А вы… Эх! Вы такую песню поломали! Такого лучезарного будущего лишили нашу Родину!
Богдан поглядел на Козюлькина попристальней. "Надо же, - печально подумал минфа, - а перед Жанной этот человек прикинулся добрым, всепонимаюшим… Возможно, он изначально и был таким. Мог бы быть. Стать. Перемолов детские унижения и тяготы, сделался бы незлобивым и светлым… Если бы не сбила его с пути недобрая тайная книга, претендующая на то, что открывает людям глаза, разбивает ложные кумиры и возвещает запретную истину". Богдан подошел ближе и сел напротив несчастного. Баг, брезгливо оттопырив губу и озираясь, подчеркнуто скучал. Тальберг склонил голову набок и устроился на стуле поудобнее, явно ожидая продолжения.
- Видите ли, Архип Онуфриевич, - спокойно и задумчиво, словно на семинаре по танскому праву, ответил Богдан, - в том-то и штука. В отличие от вас, я не считаю, что умный русский - уж такая редкость. И поэтому-то не мечтаю о привилегиях для своего народа… Однако я согласен, что проблема, которую вы обозначили, - не надуманная. Реальная она. Но ведь кланы - это древность. А привилегии - это еще большая древность. Обычное дело для завоевателей, еще почти с обезьяньих времен: как одно лохматое племя накостыляет другому, столь же лохматому, так и устанавливает мудрый и справедливый закон: вам по одному банану, нам по два. То есть вы хотите лечить болезненные остатки прошлого взращиванием еще более далекого и отвратительного прошлого. Идти назад. А надо идти вперед. Это значит, что клановым единствам должны прийти на смену объединения по духу, по убеждениям…
- Чушь! - брызнул слюной Козюлькин. - Ерунда! Либеральные бредни! Объединения по духу открыты, поэтому в них легко смогут проникнуть этнически чуждые элементы и скрытно разлагать их изнутри. И даже взять верх, давя на совесть представителей коренного народа тем, что если с ними не соглашаются - это угнетение этнического меньшинства. Десятеро будут подчиняться одному только потому, что он инородец, а значит, нельзя его обидеть, нельзя перед ним провиниться… А клановые структуры закрыты для инородцев и потому неуязвимы, там плюют на чужаков, там никто не будет цацкаться с ними и как-то учитывать их интересы - поэтому клановые структуры всегда возьмут верх!
- Это лишь потому, что братья по духу слишком часто ведут себя не по-братски, - возразил Богдан. - Привычки нет. Клановые структуры существуют уж десятки тысяч лет, а братства по духу - всего лишь сотни… Но постепенно привычка появится, должна появиться. Зато, - голос его окреп, - я знаю твердо, что всякие правовые преимущества губительны прежде всего для их обладателей. Разлагают куда быстрее и надежнее, чем воображаемые внедренцы. Зачем стараться, зачем соревноваться, зачем трудиться, в конце концов, - если тебе по закону должны давать больше, чем другим? В истории такое уж столько раз бывало - когда угнетенные брали верх над угнетателями лишь потому, что и впрямь именно благодаря своему плачевному положению становились умнее, расторопнее, деловитее…
- Хитрее! - каркнул Козюлькин. - Подлее!
- Да, - спокойно согласился Богдан, - и подлее. Но в этом повинны не они, а те, кто узаконивал их низшее положение.
Козюлькина заколотило, будто в припадке:
- Я понял: ты хуже любого вайнаха или ютая! Они хоть защищают своих - ты же защищаешь чужих, а своих губишь! Гореть тебе в геенне! Гореть! Гореть!!!
"Да, это больной человек, - подумал Богдан с жалостью. - Бредит… При чем тут красивые храбрые вайнахи или веселые умницы ютаи?"
- Для меня - все свои, - сказал он.
- Объясни это тем, для кого ты всегда останешься чужим, но кто будет тебя всю жизнь использовать, притворяясь, будто ты для него - свой! И хихикать у тебя за спиной: дурак! блаженный! наш инструмент! - Архатов-Козюлькин со свистом втянул воздух. - Инна́́! Если русские в состоянии уразуметь, что они великая нация, только после того, как им пиявку на мозги поставишь… да и то пиявку ту в Америке изобрели - то будь они прокляты!!! И ты будь проклят!!! Игорь! Иду к тебе!!!
Побагровевший Козюлькин вдруг начал нырять головой вперед-назад и делать странные сосательные движения щеками; так порой люди, у которых пересохло во рту, собирают и спешно копят слюну, вытягивая ее чуть ли не из утробы…
Через мгновение оказалось, что именно этим Козюлькин и занимался.
В последний раз стремительно наклонившись вперед, он смачно плюнул в Богдана.
Зеленоватая, чуть мерцающая струя прыснула из собранных в трубочку потрескавшихся губ - и тягуче полилась, продавливая воздух, в сторону изумленно оторопевшего минфа.
Среагировать успел только Баг.
Меч белой молнией вылетел из-за его спины и принял жидкий шлепок на себя.
Слюна ядовито зашипела, растекаясь по клинку и капая на пол; благородная сталь помутнела и стала похожей на кусок сахара, брошенный в кипяток…
Судья Ди подскочил на полшага вверх, а потом с диким мявом, скрежетнув по полу когтями и безрассудно треснувшись всем телом о косяк, рванул вон из комнаты. Тальберг медленно встал, не сводя с происходящего округлившихся глаз. Половицы пола дымились, в них на глазах возникали неровные жуткие дыры, будто проедаемые концентрированной кислотой.
С Козюлькиным тоже творились странные вещи.
Спустя несколько мгновений после плевка - плевка воистину из самой глубины души - на стуле сидел лишь Архипов халат, а веревка, накинутая на исстрадавшуюся от черных переживаний голову Прозреца, свободно обвисла, слегка раскачиваясь. Еще миг, другой - и халат опал, будто из него выпустили воздух.
От меча осталась лишь рукоять с торчащим огрызком клинка длиною в пару цуней. Огрызок еще чуть курился.
- Твой меч! - простонал бледный как смерть Богдан. - Он же фамильный, я помню! Ему шестьсот лет!
Он явно был в шоке.
- Хорош бы я был с мечом, но без тебя, - хрипло ответил Баг и уронил рукоятку на пол. Раздался глухой деревянный удар. - Надо же… - Он опасливо покосился на стул, застеленный халатом. - Весь на ненависть изошел…
Тальберг с некоторой осторожностью подошел к дырке в полу, заглянул в нее и покрутил пальцем у виска. Потом запрокинул голову и сделал добрый глоток из фляжки.
- Факн наци, - проскрежетал он, вытирая ладонью губы.
Следственный отдел Палаты наказаний,
кабинет шилана Алимагомедова,
23-й день восьмого месяца, средница,
середина дня
- …Так нами было обнаружено скорпионье гнездо, - неторопливо покуривая "Чжунхуа", рассказывал Баг. Шилан Алимагомедов слушал внимательно; не перебил ни разу. Устроившийся в облюбованном еще ранее, в уголку стоящем кресле, Богдан устало улыбался. - Это, доложу тебе, Пересветыч, еще то местечко. Много времени, сил и денег вбухал в него Козюлькин. Отгрохал такой подвал, бесеняка, - закачаешься. В отдельной темной комнате у него там был устроен целый пиявочный питомник. Куча сосудов с розовыми пиявками, и отдельно - стеллаж с маленькими баночками с ручками. Это если кого-то в другом месте, так сказать, с выездом на дом опиявить потребуется. И вот до нашего прихода они почти все склянки умудрились перебить! А дальше в подвале у него было несколько отдельных комнат устроено - для обработки. Опиявливания, то есть. Вот оттуда-то, видать, Елюй нам и послал с котом гостинец… Представь: входим мы - а на кушетках лежат трое, пристегнуты ремнями, чтоб не рыпались. Но еще не под пиявками, видно, только готовили их. Оказалось, это иноземные подданные. Некто Эндрю Ланькоу, а с ним два выходца из Инчхонского уезда - Пак и Квак. Преждерожденный Ланькоу давно уж за океан, в Австралию, уехал: сначала просто работал там, он народознатец, тамошних коренных жителей изучал, что-то вроде "некоторых вопросов об изгибах больших и малых бумерангов у коренных жителей и переселенцев из Корё", так вроде… а потом женился, да и совсем остался жить. С Козюлькиным они тоже, оказывается, по великому училищу знакомцы - на разных отделениях учились, разумеется, но в одно время. Не так чтобы друзья, а именно что знакомцы, он уж и забыл про Козюлькина, Ланькоу-то. А недавно тот ему письмо вдруг шлет: мол, в Ордуси будет большая закрытая конференция по бумерангам, и я, зная ваш интерес к этому виду культурного оружия, спешу вас об этом известить, а также и пригласить. Редкая возможность, не упускайте. Ну, Ланькоу и не упустил: взял с собой учеников наиближайших, Пака и Квака, и поехал. Козюлькин его встретил и - в подвал. Знать, планы у него были не ограничиваться Ордусью, но и за морями своих людей иметь…