А что-то не шел Ахмат к Коломне, выгадывал. Путями, где ждали, не шел. Пробирался тропками тайными, Ордой никогда раньше не хоженными. От Коломны к западу уклонялся, по пути, как потом докладывали воеводы московские, "сторожев великого князя разгониша, а иных поимаша".
До боли в глазах вглядывались в Берег московские воины: вот-вот покажутся татарские лавы, вот-вот послышится топот копыт, вот-вот… Ан нет, все тихо было. Ни топота, ни вою, ни криков татарских. Ничего.
- Тихо все, батюшка воевода Силантий, - доложил дозорный, Епифан Хоробр, что из холопов боевых Силантия Ржи, дворянина московского.
Из молодых Епифан, да ранних. Глаз востер, тверда рука, в плечах сажень косая. Дозор несет справно, не спит, не волынит. Только вот о девках, стервец, думает. Уж больно до женского полу жадный - потому и не женат еще. Уж как подшучивают над ним друзья боевые: Харлам Хватов да Онисим Вырви Глаз. Вон они, у костра сидят, батюшку-воеводу дожидаются, покуда тот все посты обойдет да схроны тайные. У Харлама борода приметная, густая, цвета спелой пшеницы. Телосложением плотен, как и Епифан, только поприземистее Харлам будет. Не то - Онисим, староста церковный. Тощ, как жердина, да в бою азартен. Впрочем, и не только в бою. По любому поводу спорить любил да божиться: "Вот те крест, да вырви глаз!" Потому так - "Вырви Глаз" - и прозвали.
- Эх, хороша ушица! - попробовал Онисим кипящее в котелке варево. - Где-то батюшка-воевода наш?
- Придет, подождем. - Харлам прислушался, всмотрелся в заросший осокой берег Оки, скрытый вечерней дымкой.
Нет, не слыхать шагов, тихо все. Да и за рекою тишь-тьма вечерняя: ни костерка, ни шума какого.
- Ой, зря мы сюда забралися, - покачал головой Онисим. - Что тут татарам делать-то? Говорил - к Коломне надо идти, куда ж…
- У Коломны и без нас войск хватает, - неожиданно появился из темноты - с той стороны, откуда не ждали, - Силантий. В легкой кольчуге, без шлема, в мягких зеленых сапогах козлиной кожи.
Онисим, поклонясь, пригласил воеводу к ужину.
- А, ушица! Поспела уже? Ну давай, Харлам, ешь скорее. Пойдешь Епифана сменишь. А ты, Онисим, ближе к ночи по всем нашим прошвырнешься, как да что, выспросишь. Я хоть и ходил только что - да все ж сам знаешь, людей обученных у нас мало, пригляду требуют.
- Знамо дело, батюшка. Как же без пригляду-то?
Силантий Ржа с удовольствием похлебал ушицы и откинулся на кошму, подложив под голову руки. Умаялся за день, сердечный. И то сказать - дальше всех к западу разъезд его проскакал. Может, и зря, конечно, так ведь восточнее-то нету татар. Впрочем, и здесь их тоже не видно. Может быть, пока не видно? Почему-то неспокойно на душе у Силантия Ржи. Что слишком уж тихо все. А может быть, потому что вроде как слыхал Епифан вдали, за Окою-рекой, конское ржание. Точно то было иль нет, затруднялся Епифан ответить - уж слишком далеко. А скорее всего, свои же лошади и ржали, просто над рекой эхо. Да, скорее всего, так. Скорее всего… Поднялся Силантий, сел на кошме. Не лежалось ему, не спалось. Муторно на душе.
Олег Иваныч очнулся в полнейшей тьме. Голова раскалывалась, словно выкушал он вчера не меньше как полтора ведра злого медвяного перевару, а не одну рюмочку. Одну рюмочку… В компании толстяка хозяина. А потом вдруг поплыло все! А затем… А затем - здесь. В подполе, вероятно, судя по тьме. Опоили! Черт! Олег Иваныч привстал… и тут же стукнулся головой об притолоку. Хорошо стукнулся - аж искры из глаз полетели! Выругал сам себя Олег Иваныч - так тебе и надо, дураку глупому. Поделом! Не фиг ротозейничать. Впрочем, некогда ругаться - надо думать, как отсюда выбраться. Ну и прикинуть пока, что от него хотят? И кто?
Толстяк хозяин явно при делах, ежу понятно. Захотел по-легкому бабок срубить? Вполне вероятно. Это самое простое, что может прийти в голову. А посложнее? А посложнее - Димитрий-рязанец прямо на постоялый двор их и привел. Целенаправленно. Значит, никакой он не рязанец… Может быть, и рязанец, но не тот, за кого себя выдает. А раз так… Олега бросило в жар. А раз так, значит, и рязанское посольство, на которое возлагал большие надежды Олег Иваныч, и все руководство Новгорода - не более чем блеф! Кусочек сыра в мышеловке, поставленной… кем?
Ясно кем - Московским князем Иваном. Но… Тогда почему так рано их взяли? По всей логике, нужно было сначала подставить "послов", а потом захватить всех, так сказать, на месте преступного сговора. А то непонятно как-то получается. Ну, опоили, ну, кинули в подвал… И что? Докажи теперь, к кому он, Олег Иваныч, приехал. Может, по своим личным коммерческим делам, что из беседы с иудой толстяком как раз и будет следовать. И не больше. Поди-ка пришей тут шпионскую деятельность или сговор. Ай-ай-ай, это они, пожалуй, поторопились, людишки великого князя.
А если не поторопились? Вдруг вообще не они? Какие-нибудь личные счеты. Тот же Матоня. А что, вполне вероятно! В Новгороде-то Олега Иваныча и друзей его трудновато обидеть. А вот ежели выманить куда подальше…
Нет! Не вписывается сюда Матоня - слишком тонко все организовано. Был бы жив боярин Ставр - и к бабке ходить не надо было б, ясно - его работа. А без Ставра… Кто бы мог? Митря? Пожалуй! Умишка хватит. Только ведь сгинул Митря, и ни слуху о нем ни духу с год уже. Ну, Митря - тварь такая: как сгинул, так и объявиться может. Таким образом, пока вырисовываются три версии случившегося.
Первая (и самая простая): самодеятельность алчного хозяина постоялого двора. Вторая: интриги Ивана Московского. И третья: козни личных врагов.
Правда, если еще чуть подумать, все три версии достаточно легко объединяются в одну. Тогда скверно получается. Очень скверно.
Рядом - протяни руку - вдруг послышался слабый стон.
Олег Иваныч затаился: поди знай, кого еще сюда бросили. Может, маньяка-людоеда.
Стон (нет, все-таки - всхлип) повторился. Кто-то заворочался совсем близко, зашмыгал носом, попытался подняться… Ага! Тоже ударился.
- Господи всеблагой, - замолился, - помоги пережить сие. Да и пусть будут во здравии люди новгородские, да и…
- Гришаня, ты ли?
- Ой! - из темноты снова донесся стук и - тут же - вскрик, только теперь уже обрадованный: - Никак Олег Иваныч?
- Он самый. - Олег Иваныч усмехнулся и добавил по-латыни: - Приветствую вас, любезнейший господин, в сем скромном пристанище, несколько похожем на ад. Не хватает только Вергилия в качестве проводника.
- Но мы вроде в подполе, а не в аду.
- Какое верное замечание! Что с остальными?
Олег Иваныч скорее угадал, чем увидел, как отрок пожал плечами:
- Не знаю. Не помню. Помню только, как ударили по башке чем-то тяжелым. До сих пор башка трещит. И поташнивает.
- Ничего страшного. Обычное сотрясение мозга, - успокоил Олег Иваныч. - Само пройдет, только покой нужен. Ну, покой у нас пока имеется. Причем полнейший.
- Что делать будем?
- А сам как мыслишь?
- Ну, как ты говоришь, ежу понятно, что надо отсюдова выбираться. Хорошо - руки не связаны. Может, доски расшатать? Нет, крепкие… Тогда подождать, а как кто придет…
Люк наверху распахнулся, и в сырую тьму подвала ударил солнечный луч, отраженный металлическим полированным зеркалом, висевшим на стене какого-то просторного помещения, видимо горницы или людской.
- Ну что, сговорщики, попались?!
Этот поганый дребезжащий голос Олег Иваныч узнал бы даже на том свете. Митря! Митря Упадыш! Предатель, садист и гнусный убийца. Значит, версия номер три… Впрочем, стоп. Как Митря выразился? Сговорщики. Значит, знал. Значит, проводник Димитрий никакой не рязанец, и ловушка подстроена еще в Новгороде. И, надо признать, весьма ловко подстроена!
- Нате, чтоб не подохли раньше времени. - Митря бросил в подвал кусок заплесневелой лепешки и баклажку с водой. - То вам до вечера. А вечером… Вечером мы с вами поговорим. Уж так поговорим, так…
Люк захлопнулся. Вновь темнота. Только чувствовал себя Олег Иваныч теперь не в пример лучше. Пусть исполнились самые плохие его предположения, тем не менее это лучше, чем неизвестность.
- Водичку будешь, Олег Иваныч?
- Давай.
Гриша протянул баклажку. Поделив, съели лепешку, хоть и плесневую.
- А подпол-то досками обшит, - сообщил отрок. - Эх, нам бы ножичек какой. Может, расшатали бы.
Олег Иваныч про доски и сам знал уже. Пока Митря с ними гутарил, времени зря не терял, весь подвал осмотрел внимательно: где досочки какие хлипковаты - приметил.
- Ножичек, говоришь? Зачем тебе ножичек. Ты что, некрещеный?
- Что ты, что ты, спаси, Господи, - невидимо замахал руками Гришаня.
- Тогда снимай с шеи крестик… Он у тебя, чай, не медный?
- Серебряный.
- Тьфу ты!
Впрочем, Гриша тут ни при чем. Ну, серебряный у него крестик, и что? Вполне обычное дело. Необычно было б, если б, как у Олега Иваныча - из закаленной стали, по особому заказу оружейником Никитой Анкудиновым выкован. Таким крестиком, при особой нужде и сноровке, людей резать можно, прости господи! Давно, по зиме еще, заказал крест Олег Иваныч - так, на всякий случай. О тайном оружии думал, вот и осенило - вдруг пригодится? Похоже, и пригодился.
- Там, позади тебя, хлипковато будет. Попробуем расшатать, затем копать придется, только не шуми, понял?
- Понял!
Олег Иваныч расшатал самолично досочку, вытащил:
- Теперь копай, Гриша!
"Пилите, пилите, Шура. Они золотые". Олег Иваныч понимал, что подкоп из подвала вести - на неделю работа. А времени у них - до вечера - всего ничего оставалось. Однако заставлял Гришу копать.