Лоб притащил обмундирование и белье Михалыча. Михалыч вытащил из глубокого кармана галифе рулон тонкой пленки и два маленьких пакетика из нее же. Он развернул рулон, постелил пленку в первую яму и бросил туда все немецкие тряпки. Лоб с Колей налили в яму воды из ручья, используя все те же многострадальные галифе. Михалыч высыпал в воду содержимое первого пакетика и поручил Коле ворошить одежду в яме палкой. Во второй яме развели небольшой костер. Вместо котелка, над костром подвесили галифе с одной перевязанной штаниной, полной воды. У немцев оказались две банки рыбных консервов, четверть каравая хлеба и кусок сала. Все это, включая хлеб, покрошили в воду. Михалыч добавил в штанину два маленьких кубика - запахло мясом. Из второго пакетика он вытащил тонкую тряпочку и прозрачную коробочку с пилюлями. Дал каждому по пилюле и проследил, чтобы проглотили. Тряпочку разрезал на три куска, по одному на брата. Отправил всех к ручью мыться. Мыться надо было натирая тряпочками все тело, особенно раны и царапины. Пока его тунжи мылись, помогая друг другу, вытащил немецкую одежду, выжал и непонятным способом высушил. Вымывшись, они поделили немецкое белье и форму, оделись, Михалыч остался в своем "голом" костюме. Лоб срезал финкой толстую ветку, разделил пополам и расколол половинки. Из четырех кусков он вырезал четыре грубые ложки, с помощью которых было уничтожено содержимое "котелка". Сытая усталость убила любопытство и осторожность: все заснули. Зато
Утром,
матерящийся Прищуренный пинком разбудил Лба: пропал Михалыч, ни следа не осталось. Коля пробормотал: "не знаю, спал", пошел в кусты, потом к ручью умываться и вернулся с квадратными глазами: "У меня все раны - зажили!" Лоб с Прищуренным поглядели друг на друга и не нашли ни одной царапины. "Б*я!" - сказали все трое.
- В Бога я не верю. Он, наверно, с другой планеты, с Марса, как в "Аэлите" - сказал Коля.
- Фуфло, он - американец. - возразил Лоб.
- В Америке - кольты, а он прямо из пальца стрелял, я видел. - сообразил Коля.
- Херня. Ни в какой Америке не бегают, подпрыгивая на два метра. Да и на Марсе по-русски не говорят. Или говорят не так. Теперь-то и мне ясно, а вот комбриг его сразу расколол. - Прищуренный вздохнул: - Силен, зараза! - и добавил скороговоркой:
- Так, рты закрыли, бдительность не теряем. Вопросы не задавать. Надо будет - сам спрошу. - Прищуренный показал им кулак и повернулся к тропинке, с которой доносилось громко и немузыкально:
… Он писал ей стихи на снегуууууу,
К сожалению, тают снегааааааа!
По тропинке к ним шел
Михалыч
Под гимнастеркой и галифе на нем был все тот же прозрачный костюм. Форма закрывала ранец и почти всю костюмную механику. Михалыч больше не выглядел инопланетянином, а смотрелся просто как высокий широкоплечий горбун в гимнастерке и галифе, босой и без пилотки - в строй не поставишь Подошел, сел на корточки:
- Хотел кого-нибудь сохотить, но дичи тут нет. Завтрака не будет. Давайте - короткое утро вопросов и, возможно, ответов. Потом нам надо быстро к точке рандеву.
- Где у тебя рандеву и с кем? - сдержанно спросил Прищуренный.
- С вашей командой. Я обещал. До них сейчас - около сорока километров на северо-восток.
- Пуговица?
- Ну да, маячок.
Коля и Лоб сидели опустив головы. Прищуренный с безразличным лицом смотрел прямо перед собой.
- Раз у вас нет вопросов - после минутной паузы удивленно сказал Михалыч, - я спрошу: как вас называть? Ты - он повернулся к Прищуренному - наверно, Иван Иванович Иванов, для конспирации?
- Я - Петр Семенович Смирнов. А называть меня надо "товарищ старший майор".
- Давай лучше - "Семеныч", по домашнему. А? - попросил Михалыч.
- Хрен с тобой. - отозвался Семеныч, зови, пока я добрый и пока мы… здесь.
- А тебя как называть? - Михалыч повернулся ко Лбу.
- Кликуха у меня - "Лоб". - отозвался Лоб.
- Чего так?
- Ну, эта - Лобов я, Алексей.
- Значит - "Лоб". Договорились. Вставайте, пойдем. Остальное - по дороге.
С каждой минутой похода, с каждым шагом, росло
Напряжение
Лоб и Коля спотыкались, бормоча себе под нос незаданные вопросы. Михалыч недоумевал по поводу пропавшего любопытства, пока, обернувшись, не разглядел кулак, который Семеныч показывал идущим сзади Лбу с Колей. Через два часа стали на привал. Семеныч сразу же взял Михалыча за пуговицу, мрачно взглянул и сказал:
- Пойдем-ка в сторонку, обсудим.
Они отошли метров на сто. Михалыч, все больше удивлялся:
- Ну?
- Колька твой - совсем молодой, да и Лоб - хоть уголовник, а тоже - человек. Зачем их губить без толку?
- Почему - губить?
- Да потому. Мы тут тебя обсудили. Лоб решил, что ты - американец, Колька - что марсианин. Только это - херня, все гораздо хуже. Я бы еще вчера не поверил, что сегодня такое скажу, - Семеныч тоскливо усмехнулся - но ты - из будущего. Тебе аргументировать, или сразу расколешься?
- Да, удивили вы меня товарищ старший майор. - сказал Михалыч серьезно и уважительно - Колюсь, так и есть. Я-то думал, надо будет вас убеждать и вам доказывать.
- Чего там доказывать. Таких вещей, как у тебя, ни в какой Америке не бывает. А про нас ты столько знаешь, сколько еще не случилось. Да и интересно тебе про нас - значит, не с другой планеты. Война-то когда кончится?
- Восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого.
- Б*я*ь! Четыре года почти. Не врешь?
- Не вру. А причем тут Лоб и Коля?
- Не врубился, прямо - ребенок. Ты - государственная тайна, а у них допуска к секретам нет. - Семеныч сказал это строго и официально, глядя в землю. - Вот услышь они про восьмое мая - я бы их сразу кончил: нельзя им это знать. Я сам - тоже конченый, доведу, сдам тебя нашим, и сам к стенке встану или дуло в рот. Не думаю, что мне такой секрет доверят. Слушай, у тебя курева нет?
- У меня - нет, у них - было. - Михалыч вытащил из кармана гимнастерки пачку немецких сигарет и зажигалку. - Не нравится мне, что вы все рискуете из-за меня. Может, сделать тебя из опасного - необходимым? Давай, я тебе расскажу, что и где геологи найдут, что инженеры придумают… Могу и про политику, хотя это ненадежно.
- Спасибо за подарок. - саркастически заметил Семеныч - Может, и не убьют, но такую жизнь секретоносителю устроят, пока не выпотрошат, что мертвым позавидуешь.
- Но ты же сказал, что готов умереть? - удивился Михалыч.
- Сказал же - пока не выпотрошат, не дадут.
- Ну, это - техника. Каждый может умереть по своей воле, если не спит и не боится. Хочешь, научу? Тогда потрошить тебя не выйдет: секреты уйдут с тобой.
- Что, у вас любой: шел-шел - и умер?
- "Шел-шел - и умер" - это как раз у вас: неожиданная смерть не по своей воле. У нас люди умирают, когда захотят, и стараются делать это красиво: дела заканчивают, долги отдают, прощальник устраивают.
- И много у вас таких - самоубийц?
- Все. У нас от старости и болезней умереть трудно - врачи помогут жить хоть двести лет. Только от жизни устают, она становится бессмысленной и невкусной. Каждый решает сам, когда поставить точку. Бывает, молодые тоже точку ставят, но сейчас это редко.
- А что, было часто?
- Было. Лет через сто будет двадцатилетняя мировая война. Пока что - последняя, третья. Расползется по всему миру, вместо линии фронта будет всеобщий взаимный террор. Убивать будут не глядя - военный или ребенок. Покалечат и заразят раз в двадцать больше, чем убьют. Миллионы будут умирать в муках, месяцами, и помочь им будет некому и нечем. Вот тогда и пришли "люди вольной смерти". Они научили всех умирать по своей воле и желанию, без боли и страха. Сначала ушли безнадежные. Потом - отчаявшиеся. Остальные перестали бояться смерти. Вольная смерть убила войну. Человек, живущий и умирающий по своей воле, всегда выбирает - либо выполнить приказ или вытерпеть пытку, либо умереть. Его не прищучишь. Власть потеряла власть над чужой жизнью, и оказалось, что воевать некому и не с кем.
- И как вы в таком бардаке коммунизм построили?
- Это не бардак. У японских самураев тысячи лет похожие традиции. А про коммунизм, Семеныч, я читал - мне не понравилось. Давай, потом договорим - пора дальше идти?
Михалыч поспешил назад к Коле и Лбу. Совершенно обалдевший Семеныч побрел за ним. На следующих привалах они не разговаривали. Семеныч был озабочен наскоками Коли и Лба, которые хотели "вывести Михалыча на чистую воду". Михалыч на привалах сидел в сторонке, глядя в пространство, и щелкал пальцами - как будто общался с кем-то невидимым. Двигаясь в режиме "час через два" круглые сутки, они догнали Тыщкмбрига с командой через два дня, когда впереди опять оказалась
Дорога