Ничего не вспомнилось? Конечно, ситуация - не вполне по Гоголю. Аннушка не тянет на панночку-ведьму. А я… льщу себя надеждой - не философ Хома Брут. "Мы-с семинариев не кончали-с". А вот три ночи с "деткой" в погребе…
"- Месье, у вас в постели была мёртвая француженка!
- Да? А я решил, что это живая англичанка".
Разберёмся. Главное: не заявилась бы какая-нибудь чёрная железная морда с криком:
- Поднимите мне веки!
Шахтёр-подглядыватель… Сразу вспоминается прейскурант из публичного дома:
"1. Секс - 10 тугриков
2. Подглядывание за сексом - 20
3. Подглядывание за подглядывателем - 30".
А пока туземцы мешают мне следовать русской классике. Хому на отпевание силком тащили, а эти наоборот, возражают:
- Не… На что нам… У нас свой поп есть. Пущай он и молится. Чего его, даром, что ли, кормят?
Попик несколько задёргался. Дела с демонами… явно - не его. На рукаве его рясы было видно пыльное пятно - славно я его в часовенке погонял.
- Это само собой. Псалтырь надлежит читать непрерывно все три дня. Поп это и сделает. При солнечном свете. А вот ночью… Вслед за душой мятушейся, по следам её, в мир земной могут придти и иные… сущности. Я ведь про демонов неспроста вспомянул. Однако же, коли хозяйка считает моё участие излишним, то позвольте откланяться.
Народ забухтел… разнонаправленно. "С одной стороны нельзя не признать, с другой стороны… и рыбку съесть".
- А плату какую за работу свою возьмёшь? А, боярич?
Решение - типичное. "Не знаю - что это и какая от этого польза, но… дорого".
- Плату? Плата будет такая: Акиму Яновичу, батюшке моему, надлежит устроить веселие великое. По случаю княжеской милости явленной, жалованной шапки боярской, гривны и вотчины. Своего места для празднования и нашего светлого князя чествования у нас в городе нет. Расходы-то мы оплатим. С лихвой. А вот место да обслуга - и будет платой. Что скажешь, Анна Дормидонтовна?
Фраза: "расходы - оплатим" произвела ожидаемое действие. Взгляды нескольких присутствующих несколько… расфокусировались. Казалось, в глазах у них, как в окошечках "однорукого бандита", бешено замелькали цифирьки:
- Гостей… сотни две… Не - три… поросят на стол… десяток… не - два. Каждый… ну пусть - по ногате… не - по три…. А битой посуды… и вдвое… или - втрое…
Вдовица, заслушавшаяся моих речей, быстро-быстро закивала. Потом опомнилась, оглянулась на стоявшую рядом ключницу. Но я воспользовался паузой, проистекшей от общего увлечения устным счётом и делёжкой шкуры неубитого медведя.
- Вот и славно. Тогда, Аким Янович, пошли вещи складывать да сюда перебираться. Мне бы ещё вздремнуть перед ночным-то бдением. А то… невесть кого судьба послать может. С той-то стороны грани. Надо с силами собраться.
Народ очень не хотел шевелиться. Манера: "и говорят в глаза - никто не против, все - за" - распространена на Руси чрезвычайно. Пробивается, как я уже не раз говорил, методом конкретной долбёжки. Конкретно берёшь конкретного человека и долбишь его конкретным вопросом. Типа как я дворника:
- Сними запоры с ворот, мы майно возить будем.
- Чегой-то? А… ну… да… давайте-возите. Как привезёте - я велю. Сразу ж и отопрём. А то ведь… покудова… может нынче и вовсе…
- Ты плохо слышишь? Сейчас. Снять. Запоры.
Я уже объяснял: дворник в боярской усадьбе - отнюдь не человек с метлой. Тот так и называется - подметальщик. А дворник - из старших слуг. Вот в таких, недобоярских вдовьих усадьбах - фактически шеф силового блока. Ещё может быть конюший, или псарь, или ловчий - если в господах мужчины. В полных боярских усадьбах - там дружины есть.
А здесь народ мирный, самые военные - сторожа, воротники. Вот местному силовику мозги и вправляю.
Вдруг стук-грюк-крик и с высокого теремного крыльца летит Аким. Спотыкается и падает носом в землю. Руками-то ему не опереться. А следом вальяжно спускается гориллоподобная ключница. И очень довольным, "плотоядным" тоном сообщает:
- А постоялец-то наш… на ножках-то… нетвёрденько стоит. С лестницы сам спуститься не может, а ещё мне указывать вздумал.
Мой собеседник давит в бороде смешок, полный двор местной дворни хихикает в тряпочку.
А вот мне… Мне не смешно.
Акима обижать?! С-сука…
- Сухан, комлём в солнечное, в силу.
Я уже несколько раз говорил: здесь не принято бить чужих женщин. Для мужчины это занятие неприличное, стыдное. Но я - демократ, мне другой хомосапнутой особи любых гендерных характеристик врезать - не стыдно.
Она и не поняла. Пока Сухан не подошёл и, глядя ей в глаза, не приложил. Ключницу враз - и согнуло, и снесло. Дворник возле меня только нож цапнул, а я уже один из своих в пальцах кручу. Улыбаюсь ему. И командую в сторону:
- Сухан, Ноготок. Дуру на подвес.
Мы с Акимом как святые: в гости с мечами не ходят. А вот люди наши с оружием, Чимахай у ворот уже топоры достал и воротникам показывает: вынимайте бревно заложенное, не поняли, что ли?
Здорова бабища - как вздохнуть смогла, так обоих моих мужиков и посшибала.
Не демократы у меня мужики: удара от бабы не ждут. То-то она одного - в одну сторону, другого - в другую. Да ещё у Ноготка секиру выдернула и на Сухана:
- А! Сволота! Меня бить!
И замахом от своей спины да ему в пояс.
Баба с топором… Забыла тётенька "своё место", "возомнила о себе невесть что". Эмансипнулась "до топора"? В смысле: до полного равенства? До… "фаллического символа" в руках? - Ну и на тебе… по-мужски.
Она ко мне левым боком стояла, а левая рука на топорище ниже правой ложится. Плечо опущено, висок открыт. Зря я, что ли тренировался? С 8 шагов. Она так за секирой и пошла. Уже мёртвая.
Оборачиваюсь к собеседнику. У него уже нож широкий в руке. А у меня - второй, из-под полы вытянут.
Инвентарь новый, а разговор прежний, вполне конкретный:
- Ну так как? Откроешь ворота?
- Дык… эта… ну… ходить всякие будут.
- Сторожей поставь. Если кто ненужный войдёт. А паче - без моей воли выйдет…
Тут бабулька какая-то орёт истошно:
- А! Душегубы! Погубили-зарезали! Да что ж ты творишь то, ирод окаянный?! Да за что же ты людей добрых режешь-убиваешь! Ответишь за злодеяния свои! Страшной мерой тебе взыщется!
- Почему "страшной"? Ключница - роба. Цена мёртвой робе из верхней челяди по "Правде" - 12 гривен кунами. Нынче же хозяйке и отдам. А ты (это уже дворнику) человек вольный, тебе цена - 40 гривен. Мы столько в Елно за три дня наторговали. Кстати, кого-то надо на замену поставить. Ключницей. Или ключником? Ты-то как думаешь? Хозяйство-то стоять не будет. А пока… будешь дело делать да боярского сына слушать? Или как?
"Кнут и пряник". И - поманил, и - припугнул. Озадачил и загрузил. Давай, дядя, быстренько. Как тебе твои социальные инстинкты подсказывают?
- Оно конечно… дело делать.
- Да что ж она орёт-то так?! Ноготок! Дуру - на подвес.
Куча суеты, неразберихи и бестолковости. Бабульку подвешивают на перекладине возле ворот, задирают платье на голову. Ноготок расправляет свой палаческий кнут. Бабулька орёт и… замолкает. С первого удара из её несколько дряблого старческого тела летят кровавые клочья.
Степан Разин кричал в толпу:
- Я пришёл дать вам волю!
Но не уточнял - чью.
Я сюда пришёл - дать свою волю. Я морально готов к конфликту. Вплоть до - "с летальным исходом". Даже провоцировать не пришлось - всё сами сделали.
"Встречают по одёжке, провожают по уму" - русская народная мудрость. Одёжка у меня… так себе - безрукавочка потёртая. Вот они меня тк и встретили. Но "провожать" местных - буду уже я сам, по моему "уму".
Понятно, что в тайне такие дела не удержать, городские власти не сегодня-завтра обязательно заявятся. Морально-то я к конфликту оказался готов, а вот юридически… Поэтому особенно важно, чтобы хозяйка все наши действия подтвердила. Не со страху, не "из-под топора", а добровольно и от всей души.
Наши люди барахло перетащили, в усадьбе разместились. Дело к вечеру, Аннушку вывели. Заплаканную, от слёз опухшую. Это она по ключнице так переживает или вообще?
"Вчера весь день проплакала. Придумайте мне причину".
Приживалки под белы ручки ведут "дону Анну" к часовенке. Будто на заклание. Впереди попик с кадилом вышагивает. Я следом топаю. "Как дурак с вымытой шеей" - убедили новую однорядку одеть, сапоги смазные. Всё проверяли, высматривали. Ни безрукавки, ни торбочки моей - не взять.
"Что это? - думал философ Хома Брут, глядя вниз, несясь во всю прыть. Пот катился с него градом. Он чувствовал бесовски сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение".
Когда завариваешь кое-какую не вполне традиционную операцию… "бесовски сладкое чувство". Рейдерство с привкусом мертвечины и православия.
Сперва - молитва в самой часовенке, после свели девушку вниз, сняли с неё верхнюю одежду, платки, уложили на землю перед саркофагом. Снова попик молотит что-то из Псалтыря.
Иоанн Златоуст говорит:
"Вид гробницы святого, проникая в душу, и поражает ее, и возбуждает, и приводит в такое состояние, как будто сам лежащий во гробе молится вместе, стоит пред нами, и мы видим его, и таким образом человек, испытывающий это, исполняется великой ревности и сходит отсюда, сделавшись иным человеком".
Вот чего мне не надо - "сам лежащий во гробе… стоит пред нами". Покойников подымать… такое к ним неуважение - мне не свойственно. Особенно, в варианте "Каменный гость".
Поставили пюпитр-аналой, Псалтырь на него грохнули.