- А вообще-то – вообще ничего, Яшенька, - заторопилась вахтёрша. - Вообще – как-то ничего оно так, с Божьей помощью. Вот, на вахте теперь я. Жильцы у нас тут новые, много. Разменялись вот, съехались. Серьёзные жильцы, такие-то. И следователь тот бывший, что Оленьку-то Ильиничну… И другие его… Вот. Так что – ничего. Они – люди серьёзные, уважительные, в обиду не дают хозяйство – молодцы. Конечно, Николай-то Петрович, - женщина опять всхлипнула. - Он-то – им до него куда же…
- Дома Городецкий? - спросил Гурьев, наклонив набок голову. - Давно приехал?
- Дома, дома Лексан Лександрыч, - кивнула вахтёрша. - А приехал недавно, часа два, может, как приехал. Они ж всё по ночам сидят, по ночам, ровно вурдалаки какие, прости, Господи… По ночам сидят, а днём спать домой едут… Что за жизнь-то это такая, Яшенька… Разве ж можно это так, а?
- Нет, - покачал головой Гурьев. - Нет. Нельзя. Ни в коем случае. Ночью надо спать. А работать – днём. По ночам только нечисть всякая суетится. Ничего, тёть Зин. Мы разберёмся.
- Вот, - закивала вахтёрша. - Вот. Я же и говорю. Приехал же. Слава тебе, Господи…
- Ну, звоните ему.
- Да как же… Устал ведь он… Может, чайку-то пока выпьешь? Пускай поспит, Лексан Лександрыч-то. Хороший он человек, жалко-то ведь его… Устал ведь, всю ночь, поди, с вурдалаками-то этими… А сегодня выходной-то, слава Богу… Или нет? Ой, запуталась я совсем, с шестидневками этими, пятидневками, кто ж их разберёт-то, Яшенька, - поди, сами давно запутались-то… Ох, грехи, грехи наши тяжкие… Чайку-то попьёшь, Яшенька? Я свежий сейчас заварю. Чай, конечно, не тот, что в прежние-то времена, но чай, слава тебе, Господи…
- В другой раз, тёть Зин. Некогда сейчас. Нужно мне с ним поговорить. А отдохнём мы все как-нибудь в другой раз.
Городецкий через секунду после звонка ссыпался по лестнице вниз, только что не в подштанниках. Они обнялись. Заспанный Варяг хлопнул Гурьева по спине:
- Чёрт полосатый! Хоть бы телеграмму дал, я бы тебя встретил! Ну, давай ко мне, наверх! Зинаида Гавриловна, чаю нам, чаю!
- А что, - спросил Гурьев, когда они поднимались по лестнице на второй этаж, - кроме Зинаиды Гавриловны, и чаю некому товарищу Городецкому подать?
- Намекаешь, что жениться бы мне?
- Ну, вроде того.
- В другой жизни, Гур. В другой жизни. Так у вас говорят, у буддистов?
- Да, буддисты некоторые всерьёз в эту чепуху верят. Представляешь? - Гурьев недоумённо вздохнул. - А как тебе в голову пришла идея такая – в мой дом перебраться?
- Твой дом, Гур – это целый мир. Здесь дух твоего Мишимы до сих пор живёт. Уж не знаю, веришь ты в такие штуки или нет – но вот чувствую я его, и всё. Тебе же Гавриловна уже всё выложила: я сюда многих из наших перетащил – почти весь отдел, и даже из новеньких – двоих. Наши люди. В общем, сам увидишь!
- Увижу, увижу, - улыбаясь, подтвердил Гурьев. - У меня такое чувство, что ты рад моему приезду. Тебе за сэнсэя здорово досталось тогда?
- Ничего мне не досталось, - потемнел лицом Городецкий. - По сравнению с тем, что досталось тебе, Гур – семечки.
- Да перестань. Всё, как ты выражаешься, в цвет.
- Смотри-ка, запомнил.
- А я ничего не забываю.
- И это я помню. Проходи, - Городецкий распахнул перед ним дверь.
Войдя, Гурьев огляделся и, притронувшись пальцем к губам, показал на стены, потом на потолок. Городецкий пожал плечами:
- Чисто. Ручаюсь. Такие чудеса даже наверх ещё не дошли.
- Ой ли?
- Гарантия.
- Полной гарантии не даёт даже страховой полис.
- Ты банкир, - Городецкий поиграл бровями. - Тебе лучше знать.
- Машина?
- Те же, и ваших нет.
- Ну, смотри, Варяг. Ты бывший сыщик – знаешь, что случается, когда не обращают внимания на мелочи.
- Бывших сыщиков не бывает, Гур.
- Я это тоже запомню.
Гурьев прошёл по коридору, заглянул во все комнаты:
- Неплохо ты устроился, Варяг. Прямо барские апартаменты. В такие и жену не грех привести.
- Чего ты завёлся?!
- У кого что болит, знаешь ли.
- А-а-а… Ясно.
- Ничего тебе не ясно пока, но это и хорошо. А соседей куда подевал?
- Побегал бы с моё с обменами да переездами – не спрашивал бы.
- Ну, за что боролись, на то и напоролись.
Раздался стук в дверь – соседка явилась с чаем, расставила всё споро на кухне:
- Кушайте, деточки, кушайте. Господи, хорошо-то как… вы, Лексан Лександрыч, посуду-то не трогайте, я потом постучусь, да сама помою…
- Спасибо, тёть Зин.
Гурьев, рассматривая пьющего чай Городецкого, покачал головой осуждающе:
- Не нравишься ты мне, Варяг. Ох, не нравишься. Морда серая, плечи висят, спорт, похоже, совсем забросил. Работаешь, как шахтёр в забое. Ни света, ни воздуха. Не дело это, Варяг. Не дело. Давай-ка, заканчивай чаёвничать, приляг, я тебя поколю немножко. А потом – поедем, побеседуем. О том, о сём, о всяком-разном.
- Куда поедем?
- Есть куда. Не тут же разговаривать.
- Да, - Городецкий вздохнул, посмотрел на Гурьева с некоторым подобием зависти и восхищения. - Нет, ну, это же надо. А ты – прямо цветёшь. Глаз не оторвать.
- Ладно, ладно. Я тебя и так бескорыстно люблю, ты знаешь. Раздевайся.
- Совсем? - ухмыльнулся Городецкий.
- Трусы оставь, - вернул ухмылку Гурьев. - Хозяйство твоё лицезреть мне без надобности. Да и скукожилось там всё, высохло, поди, под суровым взглядом партийных комиссий по чистке и стирке.
- Сукин ты сын, Гур.
- Это есть, ты прав. Что есть – то есть. Ложись, говорю.
* * *
- Ну, как? Полегче? - спросил Гурьев, сняв иголки и протерев спиртом места уколов.
- Оказывается, дикобразом быть не так уж и плохо, - проворчал Городецкий, усаживаясь на диване и поводя осторожно плечами. Он действительно немного оброс жирком, хотя Гурьев ожидал гораздо худшего. - Поехали, мне ещё на работу сегодня.
- А разве сегодня не выходной? - удивился Гурьев. - Вроде я всё правильно рассчитал, нет?
- Тьфу…
- Заработался. Ну, тем более поехали. Развеешься.
Снег ещё не ложился, и было на редкость неуютно, промозгло. Городецкий поёжился, садясь в автомобиль, и сразу же, как только машина завелась, включил печку на полную мощность:
- Куда едем?
- К Брюсу.
- Куда?!
- Глинки такие, возле Монино. Знаешь? Санаторий.
- Ничего себе! Ближний свет.
- Целее будешь, Варяг. И я заодно.
- Добро, - Городецкий включил фары, тронул машину с места, направляя её в сторону арки. - Расскажи мне, чего я не знаю.
- А чего ты не знаешь?
- Деньги у тебя есть?
- Сколько тебе взвесить денег, Варяг? - улыбнулся Гурьев. - Центнер, два?
- А центнер – это сколько?
- Смотря какими купюрами.
- Золотом.
- Метрический центнер?
- Слушай, кончай!
- Я тебе взвешу денег, Сан Саныч, - кивнул Гурьев. - Сколько надо – столько взвешу. Когда буду уверен, что всё идёт по нашему плану. Договорились?
- С тобой договоришься.
- Договоришься, если захочешь. Обо мне успеем, кое-что ведь тебе известно – основное. Зато я о тебе – ничего не знаю. Кто ты, Варяг? Чем дышишь?
- Воздухом дышу. Спёртым, - зло бросил Городецкий. - Ворованным, можно сказать. Я после этого случая понял, Гур: в розыске – потолок у меня. Розыскник – это полевой зверь. В каратели не пойду, а в розыске – выше начальника МУРа не прыгнуть. Дальше – политика начинается, и надо мараться. В принципе, не пугает это нисколько.
- Но?
- Не хочется – просто так. Ради дела – сколько угодно. А так…
- Тренироваться-то надо.
- Ты – много тренировался?!
- Мне хватило. Рассказывай.
- Да что рассказывать. В общем, обсудили мы всё с ребятами, с Батей. Ушёл я из розыска. А тут как раз – несколько вакансий в аппарате открылось. В промсекторе. Вот я и полез. И вылез.
- Тяжко?
- Есть такое дело.
- А что за человечка ты мне в Лондон присылал? Хороший человечек, правильный.
- А то, - довольно улыбнулся Городецкий. - В наркомвнешторге работает. С отцом вместе служил по молодости, потом пошёл по коммерческой части. А остальное всё – дело техники. Есть в госбезопасности пара человек, но – на волоске висят. Буквально. У Ягоды, похоже, дела не очень – сейчас ему Хозяин его троцкизм припомнит. А такие дубы в одиночку не валятся – непременно подлесок за собой потянет.
- Хозяин? - усмехнулся Гурьев.
- Сталин.
- А ничего. Звучит. Что-то есть. Слушай, а как ты мне Ротшильда сдать умудрился?
- Это не я, - ощерился Городецкий. - Это политика теперь новая. Коминтерн прикручивают, и жидков коминтерновских – в первую очередь.
- Ага, - покладисто кивнул Гурьев. - Новая мода, значит. Выходит, правильно я угадал. Это мы, часом, не Гитлера ли полюбили?
- Нет, это свои нюансы. Конкуренция и всё такое. Все евреи – троцкисты, ты что, не знаешь? А не троцкисты – так зиновьевцы.
- Хорошо, что мы с тобой, Варяг, настоящие природные русские люди. Ты – совсем, а я – хоть наполовину.
- Не трусь, у тебя анкета с виду вполне даже ничего. Всё-таки – Ольга Ильинична Уткина, а не Циля Моисеевна Шнеерзон.
- Ну да. А кстати, мне прописочка требуется. Посодействуешь?
- Вопрос на контроле, - кивнул Городецкий. - А ты с чем приехал-то?!
- Ну, с этим у меня проблем нет. Как говорится, лучше настоящих. Ну, поменять придётся, конечно.
- И это сделаем. А имя? Ты под своим именем въезжал?
- Имя – Яков Кириллович. Это нормально. А вот фамилия у меня другая будет.