У шатра уже собирались гости, раскланивались со знакомыми, смеялись, шутили. Степная аристократия на сытых конях, какие-то хитроглазые восточные господа с крашеными бородами, были и русские. Ратников вздрогнул, вдруг заметив в толпе носатого молодого человека лет двадцати пяти, в котором тут же признал старого своего знакомца - новгородского князя Александра Грозные Очи, впоследствии - лет через двести-триста - прозванного Невским. Обычно хмурый, нынче Александр улыбался, почесывал реденькую сивую бородку, весело болтая с каким-то весьма приятным молодым человеком в ослепительно белой епанче, отороченной горностаем. Красивое улыбчивое лицо, нос с едва заметной горбинкой, серые чувственные глаза - лишь несколько выступавшие скулы выдавали в нем степняка. О чем они говорили с князем? И что здесь Александр Ярославич делал? Просто приехал в гости? Или - за ярлыком? Нет, за ярлыком вроде бы еще рано - еще батюшка жив, Ярослав Всеволодыч, сын знаменитого владимирского князя Всеволода Большое Гнездо. Ярослав Всеволодыч хитер, осторожен, ловок - тот еще интриган, в прошлом году в Булгар ездил - тогда там еще была ханская ставка - с богатыми дарами. Выпросил у Бату-хана ярлык, нынче вот тоже приехал - во-он подошел к сыну - осанистый, седовласый, а глаза - как две букашки - хитрые, так и бегают.
Где-то в городе вдруг послышался колокольный звон, Александр и его батюшка тут же перекрестились, следом за ними и тот степной юноша в белой епанче. Хм… христианин, значит. Впрочем, в Орде много христиан… В Орде… Еще ее никто так не именовал, и не было такого государства - Золотая Орда. Говорили "ехать в татары"… или "к татарам", но не "в орду", до этого не пришло время. Ратников кое о чем мог уже судить вполне здраво и даже с научной точки зрения - дома еще подчитал книг.
- Хэй, Сартак! - спешившись, юная госпожа подбежала к князьям, слегка поклонилась.
Юноша в белой епанче обернулся:
- Ак-ханум!
Они обнялись, потерлись щеками, а уж о чем там говорили - Миша не прислушивался. Видел, как поморщился старый князь - видать, не очень-то одобрял столь вольное поведение, а монголы ведь именно этим и славились - вольностью, особенно - среди женщин. Монгольская женщина - тем более, госпожа! - это вовсе не изнеженное создание и никакая не затворница, а вполне самостоятельная личность, которая и на коне скачет, и повозкой управляет, и стрелой при нужде метко бьет! И мужиков себе выбирает - сама. Нет, не в смысле замужества - там-то условности есть, в смысле секса. И какому-нибудь степному богатырю-аристократу ничуть не зазорно взять в жены женщину, у которой уже двое-трое детей, и воспитывать их как своих.
Это что касается обычных женщин, а уж вдовы… Вдова - полностью самостоятельный и уважаемый человек, ничуть не хуже любого князя. Вот как Ак-ханум. Ишь, что-то рассказывает, машет руками, смеется… А князь-то, князь - не молодой, старый - скривился, аж сейчас плеваться начнет! Сразу видать кондовое воспитание.
- Ах, Сартак…
Сартак. Совсем еще юный царевич - сын Бату-хана. Христианин. Названный брат Александра Ярославича. Самый ближайший его конкурент и соперник - родной дядя Берке. Берке, в конце концов, племянника и отравит. Не сейчас - много позже. Либо Гуюк, сын Туракины - тот тоже мог. Вполне.
По обеим сторонам от входа в ханский шатер горели костры, вокруг которых, жутко завывая, извивались шаманы - Бату-хан по старинке исповедовал черную веру бон, поклоняясь верховному небесному отцу - великому Тенгри, и прочим, более мелким богам - в каждой роще, у каждой горы, реки, озера. Многие монголы оставались язычниками, хотя хватало и христиан, и мусульман. В кого хотели, в того и верили, как завещал Чингисхан - великий потрясатель Вселенной.
Вот противно завыли трубы - длинные, узкие, неудобные. Откуда-то из-за дальней кручи показался отряд, и все поспешно расступились, видать, великий хан возвращался с соколиной охоты или откуда-нибудь еще. Да, так и есть… Прищурив глаза, Михаил увидел Бату - невысокого, кряжистого мужичка лет сорока на вид, с желтым усталым лицом и небольшими вислыми усиками. Чуть усмехаясь, великий хан довольным кивком приветствовал гостей, а уж те низко кланялись…
- Тот высокий человек рядом с императором - герцог Аргун-ага, бывший невольник, а ныне - наместник Хорасана, - послышалось сзади.
Михаил немедленно обернулся, услыхав за спиной латинскую речь. Европейцы! Худые, с бритыми лицами, в сутанах… Монахи! Вероятно, посланцы папы Иннокентия Третьего.
- А где этот Хорасан, - брат Бенедикт?
- В Персии, брат Иоанн. Кстати, видите женщину в белом?
- Молоденькую хохотушку? Она, бесспорно, красива.
- Она еще и умна, эта красавица Ак-ханум, графиня западной кыпчакской степи, но я сейчас не о ней, брат Иоанн, о другой… более, так сказать, в возрасте… Вон она, на черной лошади с большим султаном из перьев.
- Ага, вижу. И кто это?
- Королева, брат мой.
- Сама королева?
- Одна из королев, ведь император Бату - язычник. А эта - Баракчин-хатун - его старшая жена, дама весьма властолюбивая и склонная к интригам. А вот тот мужчина с одутловатым лицом - владетельный герцог и принц Берке, младший брат императора. Тоже тот еще интриган.
- Понятно. А что здесь делают русские?
- Они же вассалы императора!
- Император еще не выбран. В Монголии вот-вот должен быть созван съезд всех князей - курултай. Однако регентша Туракина очень хитра - специально все затягивает, хочет, чтоб императором избрали ее сына, Гуюка.
- Бату его не жалует.
- Скорее он - Бату.
Вслед за ханом, проходя между ритуальными кострами с беснующимися шаманами, в золоченый шатер потянулись и гости - степные аристократы, посланцы далеких восточных краев, русские князья, монахи.
Михаила, как и прочих охранников, естественно, никто к дастархану не пригласил, пришлось лениво шататься неподалеку, внимательно поглядывая на огромную ханскую юрту и стоявшие рядом повозки - могучие, словно танки; шесть толстых колес, колея метров восемь, две дюжины быков - этакие сухопутные дредноуты, назвать все это телегами просто не поворачивался язык.
- У кыпчаков повозки не хуже, - протиснувшись с конем ближе к Ратникову, негромко промолвил Утчигин.
- Ха! - Михаил обрадовался. - Ты как здесь? Что-то я тебя не видел.
- Сзади скакал, своих невдалеке оставил - как госпожа и просила. Уриу, Джангазака, Карная…
- Славные воины, - усмехнулся Миша. - Главное, что не старые.
- Именно потому-то госпожа нас и взяла. Мы - люди простые, в нехороших делах еще не погрязли.
- Ну и молодцы, - кивнул Ратников, поправляя узду. - Ты ж знаешь, я против вас ничего не имею.
- Тебе тоже госпожа доверяет, - приосанился Утчигин. - После того случая… А вот Шитгаю, Джагатаю и прочим - не верит. Самовластны и много чего хотят.
- Так прогнала бы!
- Ага, прогнала - скажешь тоже! Они ведь не голь перекатная… Да и прогонишь, а где других взять? У знатной госпожи должно быть много знатных воинов. Не будет таких, что в степи скажут? Скажут - нищая и неуживчивая, с людьми ладить не умеет. Позор!
- Позор, - Ратников согласился и, прикрывая глаза от солнца, посмотрел на сверкающую юрту. - Парча!
- Что?
- Ткань, говорю, дорогая.
- У наших плащи да дэли - тоже недешевые, - юноша кивнул на остальных воинов Ак-ханум, восседающих на своих конях важными недвижными статуями.
Ратников усмехнулся:
- Этим наша госпожа тоже не доверяет?
- Конечно - нет, она же не дура. Просто для важности с собою взяла. Ну, показать, что других не хуже.
- Понятненько - для престижа, значит.
Тюркский язык показался Мише не таким уж и сложным - учился молодой человек быстро, да ведь и как не научишься, коли каждый день общаешься? Пожалуй, несмотря на все кажущееся двуязычие, тюркский - язык завоеванных татар и кипчаков - играл в жизни улуса Джучи куда более важную роль, нежели собственно монгольский, может быть, потому, что подавляющее большинство населения улуса составляли тюрки - булгары, татары, те же кипчаки-половцы. Письменность была исключительно тюркской, даже ярлыки на этом языке выписывали.
- Госпожа специально нас позвала, - продолжал гнуть свою линию Утчигин. - На всякий случай. Вот увидишь, как стемнеет, она этих павлинов отправит. А мы - останемся. Вон Джама - не зря у самого шатра вертится, ждет.
- И колдунов этих не боится.
- А чего ему их бояться? Он же христианин, как и я, и ты, как светлая госпожа наша. Как Сартак, старший сын великого Бату-хана.
- В Сарае много христиан.
- Много. Поклонников Магомета тоже хватает - сапожники, медники, торговцы, даже главный визирь! О, смотри - что я говорил?
Под растянутым на длинных копьях пологом шатра показалась красавица Ак-ханум, к которой тут же подскочил Джама. Поискав глазами воинов, госпожа махнула им рукой и показала пальцем сначала на свои губы, потом - на Джаму. Понятно: парня, как меня, слушать!
Распорядившись, вновь исчезла в шатре, из которого слышались уже громкие пьяные голоса и песни. Джама подбежал к воинам:
- Вы, славные багатуры, возвращайтесь домой и глаз не смыкайте! А утром - явитесь. А ты, Утчигин, и ты, урусут Мисаиле, до утра будете ждать здесь.
- Слушаем и повинуемся! - хором промолвили воины.
Багатуры, тут же повернув лошадей, ускакали, с насмешкой посмотрев на оставшихся.
- Думают, что госпожа их уважает, - ухмыльнулся им вслед Утчигин. - Дурни. Павлины расписные. Мои-то парни, хоть и неказисты, да зато верные! И место свое знают - думаешь, им тоже не хочется щеголять в красивых плащах, с дорогим оружием?