* * *
Я повернулся на правый бок.
- Тебе… было хорошо? - спросил я несколько усталым голосом.
- Да. Очень. Очень-очень, - изможденно улыбнулась мне Катя.
- Даже несмотря на?..
- Даже несмотря на боль. Я все равно счастлива, Саша. Потому что ты - мой первый мужчина. Первый, последний и единственный.
Я чуть не задохнулся от нежности. Ради таких моментов действительно стоит жить.
- А я? - спросила Катя.
- Что "ты"?
- А я у тебя какая? Пятая, шестая, десятая?
- Зачем же десятая? Первая, - слегка несмело сказал я чистую правду.
- Да ну? - улыбнулась Катя. - А ведь ты… все делал, как будто уже опыт есть, и немалый.
- Просто я… читал соответствующую литературу, - уклончиво ответил я.
Естественно, я не стал объяснять, что немалую роль в моей теоретической подготовке играла порнуха, которую я не столько читал, сколько… впрочем, это не существенно.
- Правда? Значит, я действительно у тебя первая? Так ведь это очень здорово! Ну подумай сам, Саша - любить одну-единственную женщину всю жизнь!
Большинство моих приятелей от подобной перспективы пришли бы в ужас, а то и застрелились. Меня же такой расклад вполне устраивал, тем более что речь шла о Кате.
- Конечно, здорово! - согласился я.
- Я так счастлива, любимый мой, - нежно посмотрела на меня Катя. - Сегодня лучший день в моей жизни. Хочется рассказать всему миру. Но нельзя. Даже подружкам. Даже по секрету. Ведь разболтают.
- Да, - вздохнул я, - теперь у нас от твоего дедушки есть сразу два секрета.
- С другой стороны, - улыбнулась Катя, - с секретами даже интереснее.
Я снова вздохнул и сел на кровати, поджав под себя ноги.
- Катя, ну сколько же можно? Ну сколько это будет продолжаться? Я ничего не имею против твоего деда, если не считать его антисемитизма, да и он вроде как во мне души не чает - но ведь я не могу с ним нормально общаться! Мне постоянно нужно помнить о том, что я не могу сказать ни слова о своей национальности. Не могу даже упомянуть о своем советском прошлом. Не могу рассказать как следует о своей семье, не наврав при этом с три новых короба. Не могу познакомить Бориса Глебовича со своими родителями, не могу пригласить его сюда. И сколько же времени это будет продолжаться? Пока, не дай Бог, с ним чего-нибудь не случится?
Говоря "не дай Бог", я нисколько не кривил душой. Мне действительно хотелось, чтобы Борис Глебович жил хоть сто лет, а то и двести.
- Ну зачем же так долго? - задумчиво ответила Катя. - Можно решить проблему куда быстрее. Ведь дедушка не верит в развод.
- То есть? - не понял я, сразу же вспомнив ильфо-петровскую ничью бабушку из "Вороньей слободки", которая не верила в страховку, так же как не верила в электричество.
- То есть он искренне верит в то, что написано в Евангелии: "что Бог сочетал, того человек да не разлучает". Он ведь очень набожен, а Христос разводы осуждал. Так что когда мы поженимся, дедушка никак не сможет потребовать, чтобы мы разошлись. Будь ты хоть трижды еврей. Он будет просто вынужден одобрить наш союз. И не лишит нас наследства.
- А ты действительно хочешь выйти за меня замуж? - тихо спросил я. До сих пор мы ничего подобного как-то не обсуждали.
- Саша, - возмущенно сказала Катя, - да за кого же ты меня принимаешь? Ты что же, думаешь, что я сплю с кем попало? Разумеется, я хочу выйти за тебя замуж. Если, конечно… - тут в ее голосе появились тревожные нотки, - ты сам хочешь на мне жениться.
- Да-да, конечно, хочу! - закивал я головой. - Просто я думал, что нам не к спеху. Я полагал, нам сначала следует закончить универ, а уж потом…
- А я тебя и не тороплю, - ответила Катя. - Мы действительно еще очень молоды, так что можем и подождать. Но ты ведь сам видишь, что чем раньше мы пойдем под венец, тем раньше сможем прекратить эту надоевшую тебе конспирацию.
- Под венец? - переспросил я. - Подожди-ка… Ты хочешь сказать, что нам нужно будет венчаться в церкви?
- Ну конечно же, в церкви, - кивнула Катя. - А где же еще?
- Нет, подожди, подожди… В христианской церкви?
- Ну да. В православной церкви.
- Нет, так не пойдет, - покачал я головой. - Я ведь, как ты прекрасно знаешь, отнюдь не православный. И даже не христианин…
- Саша! - вдруг подскочила Катя и переместилась из лежачего состояния в сидячее, благодаря чему одеяло сползло вниз, обнажив небольшую, но очень красивую и соблазнительную грудь. - Саша! А ведь это отличный выход!
- Что ты имеешь в виду? - спросил я Катю, невольно устремив свой взор не на ее лицо, а немного ниже.
- А то, что если ты перейдешь в православие, то в глазах дедушки ты перестанешь быть евреем! Ведь во Христе нет ни эллина, ни иудея, верно? Вот ты и будешь не евреем, а таким же православным, как дедушка и я.
- Нет, - покачал я головой. - Ты же прекрасно сама знаешь, что переход в христианство для еврея неприемлем.
- Ну почему же неприемлем, Сашенька? Я еще понимаю, если б ты был верующим иудеем - но ведь тогда ты бы со мной и знакомиться не стал. Зачем правоверному иудею какая-то русская шикса? Но ведь я прекрасно знаю, что твоя религиозность равна нулю. Когда ты в последний раз был в синагоге?
- Ну… - замялся я, - прошлым летом… или чуть позже, на Рош-Хашана…
- Ну вот видишь? - рассмеялась Катя. - На Новый Год! Раз в году! Да ты же сам говорил, что у вас в Совдепии все поголовно атеисты. Какой же ты иудей, если ты даже не обрезан?
И Катя сделала невольное движение подбородком в сторону моего… паха, как бы указывая на свидетельство своей правоты.
- Я не отрицаю того факта, - сказал я, на этот раз глядя Кате прямо в глаза, - что я абсолютно не религиозен. Но все равно для еврея переход в христианство - это позор. Ну вот подумай сама - уже сколько лет… да что там лет - веков, тысячелетий - нас, евреев, пытаются поголовно окрестить! Кто только ни пытался завлечь нас в лоно Церкви - от палачей Инквизиции до современных американских миссионеров! Donnerwetter! Чего только они ни делали - жгли нас на кострах, поражали в правах, загоняли в средневековые гетто и за черту оседлости, давили процентными нормами, а теперь еще и надоедают бесконечными уговорами! А мы тем не менее в христиан не превратились. Несмотря ни на что. И после всего этого я вот так возьму и сам пойду креститься?
- Саша, я тебя прекрасно понимаю, - спокойно ответила Катя. - Но ведь немало евреев приняло христианство совершенно добровольно. И это были далеко не худшие представители еврейского народа - Гейне, Пастернак, и еще этот диссидент, про которого ты рассказывал - Галич…
- Это верно, - согласился я. - Но ведь все они стали христианами именно потому, что искренне уверовали в Иисуса Христа и признали Его своим Господом и Спасителем. Я же, в отличие от Гейне и Галича, такой веры в себе не чувствую. Как ни крути, а я не признаю Иисуса Мессией. А потому принятие христианства было бы с моей стороны ложью и лицемерием.
- А тебе не кажется, Сашенька, - грустно сказала Катя, - что ты ведешь себя по отношению ко мне несправедливо? Ты хочешь, чтобы я ради тебя разругалась с любимым дедушкой. В то же время я-то отнюдь не требую, чтобы ради меня ты поссорился со своей семьей. Ведь твои родители наверняка не поступят так, как поступил молочник Тевье.
- Ты читала Шолом-Алейхема? - удивился я.
- Нет, я смотрела фильм "Скрипач на крыше". Помнишь, одна из дочерей Тевье, Хава, вышла замуж за русского парня Федьку и приняла православие? А отец тогда от нее отказался - и только в конце фильма с ней помирился.
- Помню, - кивнул я.
- Вот видишь? Вот это действительно была трагедия, я даже тогда долго плакала! Но ведь твои родители ничего подобного не сделают - в конце концов, они тоже совершенно не религиозны. Вот я и спрашиваю тебя, Саша - что будет хуже? Если я пойду на конфликт с любимым дедушкой, кроме которого у меня никого не осталось? Или если ты придешь в церковь и обратишься к священнику с небольшой просьбой? После исполнения которой нам с тобой будет нечего бояться и скрывать.
- Но ведь тогда мне многое придется в своей жизни менять, - возразил я. - Ведь для того, чтобы быть добрым христианином, наверняка нужно исполнять всевозможные обряды…
- Не нужно, - махнула рукой Катя. - Я ведь сама практически не религиозна. Если и хожу в церковь, то только для того, чтобы петь в хоре. Не бойся, Саша, ничего тебе делать не придется. Раньше ты раз в год ходил в синагогу - а теперь будешь раз в год ходить в церковь. А то и реже.
- Хорошо, я подумаю, - ответил я уклончиво.
- Подумай, Саша. Ведь это превосходный выход из положения.
- Подумаю, - повторил я снова. - А теперь давай-ка уберем… следы преступления. А то родители приедут уже завтра.
Уборка следов преступления заняла немало времени - ведь нам пришлось отстирать эти самые следы с простыни. И вынести мусор, чтобы поскорее избавиться от некоего резинового изделия, похищенного из родительской тумбочки и использованного по назначению.