- Нет-нет, дело не в Гомеле и не в Белоруссии, - покачала головой Катя, поворачивая налево с улицы Блюхера на Приморский проспект. - Просто мой дедушка очень не любит большевиков.
- Ну, их мало кто любит, - пожал я плечами, - но при чем же здесь я?
- Но ведь ты оттуда… - сказала Катя таким тоном, словно я прилетел на Землю с Марса или Юпитера.
- Да, я приехал из СССР, - кивнул я головой, - но разве это означает, что я большевик? По-моему, тот факт, что наша семья решилась оставить родные пенаты и отправиться сюда за тридевять земель, как раз означает, что мы не сторонники большевизма, а совсем наоборот.
- Но ведь ты был комсомольцем, - возразила Катя. - А до этого пионером. Пионером-ленинцем.
- Ну да, - хмыкнул я, - а до этого октябренком. И что же? Я ведь тебе не раз объяснял, что в Союзе практически любой школьник был октябренком, потом пионером, потом комсомольцем - и это абсолютно ничего не значило. Не веришь мне - спроси у местных старожилов, здесь до войны так же было.
- Саша, милый, я понимаю, что у вас в Совдепии было именно так. Но дедушка все равно так непримиримо настроен, ему уже ничего не объяснишь. Ну неужели тебе жалко сказать, что ты жил в ДВР не с 85-го года, а всю жизнь?
- Не то чтобы жалко, - ответил я, - но как-то нехорошо отрекаться от страны, где ты родился. Какая ни есть, а Родина.
- Ну Сашенька, ну пожалуйста, - в голосе Кати послышались как жалобные, так и ласковые нотки. - Ну ради меня…
- Ну если ради тебя, - улыбнулся я, - то отказать не получится. Хотя все равно неприятно. Ну что за шайзе, в самом деле…
- Во-первых, Саша, - притворно строгим тоном сказала Катя, - не надо ругаться. Дедушка этого не любит. А во-вторых, если уж ругаешься, то изволь говорить не "шайзе", а "шит". Немецкие слова, даже неприличные, могут тебя выдать.
Катя была права. Это в Союзе иностранный язык номер один - немецкий (по понятным причинам), а потому в речи советского человека то и дело попадаются германизмы. Здесь же "понятные причины" другие, а потому во всех школах изучают английский, и роль засорителей языка играют именно англицизмы.
- Меня может выдать и другое, - заметил я. - Я здесь живу только три года. Если я притворюсь уроженцем Владика, то наверняка погорю на какой-нибудь детали.
- А ты не говори, что местный уроженец. Скажи, что ты приехал три года назад… ну, скажем, из Хабаровска. Там дедушка давно уже не был, так что на лжи тебя не поймает. А будет расспрашивать подробно - тогда что-нибудь придумай.
- Хорошо, любимая, пусть будет по-твоему, - улыбнулся я Кате. - Раз уж приходится врать, буду врать творчески.
* * *
Я, конечно, знал, что дед Кати - человек отнюдь не бедный. Но дом его меня просто ошеломил. Это был не дом, а какой-то домище, особняк, дворец. Наверное, в таких домах жили самые богатые плантаторы американского Юга и помещики царской России. Недоставало только барской усадьбы, необъятных полей и услужливых крепостных.
Впрочем, слуги - пусть и не крепостные - в доме были. Дверь нам открыл дюжий бородатый швейцар, в комнатах убирала миловидная горничная, на кухне вовсю старался повар (насколько я могу судить, ему помогали поварята), а за столом прислуживал самый настоящий официант. У меня невольно промелькнула мысль: "откуда ж у него такие деньги?" Ну да, Катя говорила, что ее дед - владелец небольшой сети рыбных магазинов… но разве этого достаточно для подобной роскоши? Тем более, что в последнее время работники то и дело грозят забастовкой…
С другой стороны, меня все же интересовал не дом и не слуги - в конце концов, знакомиться я пришел не со швейцаром и не с поварятами, а с Катиным дедом. Который оказался пожилым человеком (назвать "стариком" его было невозможно) весьма элегантного и благородного вида, выглядящим куда моложе своих восьмидесяти пяти лет. Представьте себе… ну, хотя бы Шона Коннери, но немного постарше.
- Очень рад, - встал он со стула и протянул мне руку. - Граф Ягужинский, Борис Глебович.
- Александр, - скромно ответил я, пожимая руку Бориса Глебовича.
- Александр, - повторил он за мной, снова усаживаясь за обеденный стол. - Очень хорошее греческое имя.
- Означает "защитник людей", - продемонстрировал я свою небогатую эрудицию, на всякий случай оставаясь в стоячем положении.
- Верно, - приветливо усмехнулся граф Ягужинский. - Да вы садитесь, Александр. В ногах, как говорится, правды нет. А как, позвольте полюбопытствовать, ваша фамилия?
- Морозов, - ответил я, усаживаясь на очень удобный стул старинной работы прямо напротив Бориса Глебовича. Чуть левее графа села Катя. Больше никого за столом не было.
- Хорошая фамилия, - улыбнулся Катин дед. - Морозов. Добротная русская фамилия.
Я мысленно усмехнулся. Ну да, эта фамилия - как, впрочем, и славянская внешность - досталась мне от русского деда. Что же касается другого деда, а также обеих бабушек… их фамилии, равно как и лица, на русские не тянули никак. Впрочем, какая разница?
- А чем вы изволите заниматься, Александр? - с интересом спросил Борис Глебович.
- Учусь в "двуш"… в ДВУ, - ответил я.
- Там же, где и Екатерина? - кивнул граф.
- Да, только я закончил не первый курс, а третий. И учусь не на филологическом факультете, а на компьютерном.
- Так вы, стало быть, будущий программист?
Оказалось, что Борис Глебович в программировании кое-что понимает - два года назад все делопроизводство в его рыботорговом хозяйстве было компьютеризовано, и сам он принял в этом процессе непосредственное участие. Правда, система у них оказалась на базе "Юникса", который я терпеть не могу, да и софт был написан в основном на "Си", который я знаю куда хуже, чем "Кобол" с "Паскалем". И все же тема для первого разговора получилась весьма интересной для обоих его участников - то есть как нельзя лучшей. Жаль только, немного скучала Катя - но зато ей наверняка был приятен тот факт, что знакомство бойфренда с дедом так хорошо начиналось.
А время шло, и разговор на компьютерную тему продолжался, и официант приносил все новые блюда (кстати, приготовленные отменно - спасибо поварятам), и все складывалось как нельзя лучше…
И тут пришел швейцар Пахом.
- Ваше сиятельство, - пробурчал он, - там адвокат Бронштейн принять просят.
- А что ему надо? - недовольно спросил Борис Глебович.
- Да говорят, у них проект нового договора с профсоюзом…
- Черт знает что! - раздраженно произнес граф. - Гони его прочь, Пахом. Скажи, у меня гость. Пусть явится завтра с утра.
В ответ Пахом кивнул и молча ушел, а Борис Глебович вздохнул и развел руками:
- Ну что за нахальство, в самом деле? Вечер уже на дворе, ужинают люди, а тут, извольте видеть, приходят в неурочный час и беспокоят… Какая наглость… Терпеть не могу эту публику.
- Кого, Борис Глебович? - спросил я. - Адвокатов?
По правде говоря, я адвокатов тоже недолюбливаю.
- Да нет, не адвокатов, - отрицательно покачал головой граф. - Жидов.
* * *
Я просто оцепенел. Обомлел. Офигел.
Нет, я не какой-нибудь национально озабоченный сионист. Я самый обыкновенный интернационалист советского разлива. Как и мои родители. Потому-то мы и не остались тогда в Израиле, а сразу же поехали оттуда в ДВР. И поселились не в Еврейской АО, а в дальневосточной русской столице.
И все же антисемитизма я не терплю. Я предпочту услышать слово "дурак", "козел", "негодяй", "мерзавец", "швайнхунд" или "шитхед", нежели слово "жид", пусть даже сказанное и не в мой лично адрес.
Вот почему в тот момент, последовавший за словами Бориса Глебовича, мне ужасно хотелось взять бокал с вином и выплеснуть ему в лицо. Или дать ему пощечину. Или послать его на три известные буквы. Или по крайней мере встать и молча уйти.
Но тут я увидел взгляд Кати. В этом взгляде были ужас и… мольба. Одновременно Катя едва заметно качала головой, явно умоляя меня не реагировать на услышанное. Не хвататься за бокал, не бить графа по щеке, не посылать его по неприличному адресу, не вставать из-за стола.
Что мне оставалось делать? Пришлось взять себя в руки и стиснуть зубы.
- Ну да Бог с ним, с пархатым, - махнул рукой Катин дед, так ничего и не заметив. - О чем это мы бишь с вами говорили? Об особенностях оператора "IF" в разных версиях Кобола, не так ли?
Дальнейшие пять минут были для меня неизъяснимо тягостны. Я по-прежнему поддерживал разговор о любимом деле, но уже без прежнего энтузиазма. К счастью, Катя очень быстро это уловила.
- Дедушка, - сказала она немного обеспокоенным голосом, - а ведь уже поздний час. А мне еще нужно отвезти Сашу домой.
- Да, верно, - вздохнул Борис Глебович, бросив взгляд на настенные часы. - Ну что ж, Александр… Я был очень рад с вами познакомиться, равно как и побеседовать.
- Взаимно, Борис Глебович, - выдавил я из себя, пожимая протянутую руку. - До свидания.
Признаться, я бы сказал "прощайте" с гораздо большим удовольствием.