Мочевой пузырь напомнил о своём существовании. Вот и ещё одна… забота. А ведь так просто было от всего этого избавиться. Просто пропустить сегодня удар… И зачем я так хорошо учился?
Подошёл к урезу воды. Тёмная, серая гладь Оки. С той стороны идёт туман. А в воде, наверное, ещё сегодняшние покойники плавают. Стикс - река мёртвых. Говорят, Ахиллеса его мама в такой речке купала. Держа за пятку. А я лучше сам. С головой. Скинул овчину, вошёл в воду. Хорошо. Голову остужает. Сердце… успокаивается. Бьётся… ровнее. Раз-два, вдох-выдох, левой-правой…
Туман. Пелена. Раз-два, гребок-толчок… Механические равномерные движения. В пустоте. Ни лева, ни права, ни верха, ни низа. Мироздание. Ничто. И я в нём. Вселенная: туман, вода и… загрустившее попандопуло. Этому миру нет дела до меня. До моих надежд и потерь. До моего существования. Мои печали - только мои. Не - невидимых звёзд, не - неслышимых родников. Воде в реке, воде в воздухе - это всё неинтересно. У них вообще нет интереса. Ни к чему. Пустота - пуста. Покой. От чувств, от мыслей. Наполнить её смыслом, интересом… может только живое. Только человек. Человечество. Тот кусочек, который я называю - "мои люди". Им - интересен я. Они - интересны мне. "Паутинки мира". Держат. Душ мою. Тянут. Не пускают. В пустоту, в покой. Ждут. Пора возвращаться.
Всё так же, автоматически двигая руками и ногами, я развернулся и поплыл… обратно. К берегу? - Да. Если он там есть. Размышляя. Ни о чём. Спя. С открытыми глазами. Возвращаясь. Куда-то. Потому что вернуться туда, куда хочется, куда нужно… в сегодняшний вечер, когда я последний раз улыбнулся ей, последний раз увидел её радостный взгляд. Радостный - мне…
Чуть не захлебнулся. Сбился с ритма. Вспомнил картинку - она смотрит мне вслед, а я тороплюсь, скачу за князьями…
Боже мой! Какой я идиот! Ведь мог вернуться, не поехать. Отговорился бы. Остался бы с ней и… И ничего этого не было бы! И она бы была жива… Ы-ы-ы…
"Ах, если бы она была жива,
Я всё бы отдал за неё, всё бросил.
Слова, слова, слова, слова, слова…
Мы все их после смерти произносим".
По воде камни не плавают - не обо что разбить голову. Головной мозг захлёбывается эмоциями - управление перехватывает спинной: тело автоматически машет руками и ногами. Раз-два, вдох-выдох. Речная вода смывает… слёзы? Капельки тумана? Пот? Жар? - Всё. Всё, что в её силах смыть. Но - не произошедшее. "Даже бессмертные боги не могут сделать бывшее - не-бывшим". А вот "будущее - не-бывшим" - может и человек.
Ой же ты мой боже… тянут… не пускают… паутинки…
Отключка мозгов была столь глубокой, что инстинкт, без помех от сознания, вывел меня точно к тому месту, где я вошёл в воду. На берегу темнела толпа народа. При моём появлении они все замолчали. Обе хоругви собрались почти полностью. Стоят, молчат, на меня пялятся.
- Чего подскочили-то? Побудки ещё не было.
Спокойный, ровный, молодой голос Любима:
- Вот и я говорю: не может такого статься. Боярич, говорю, обещался из меня доброго стрелка сделать. А сделал… только наполовину. Пока не закончит… Он же сказал - значит сделает.
Об чём это они? Это я такой тупой?
Из толпы выскакивает полуодетый Николашка с полотенцем, начинает меня вытирать, приплясывает, всхлипывает, суетливо приговаривает:
- Это ж… Мы ж-то… как ты в реку полез… Тута все и решили… Что ты того… Ну… Насовсем… А как же мы? Мы ж-то как?! И вообще…
Эгоисты - думают только о себе. Как им будет без меня. А как мне теперь быть с ними? Без неё…
Подошедший Ивашко отбирает у Николая полотенце, внимательно оглядывает мой… ну назовём это нескромно - торс. Вдруг накидывает тряпку на шею и резко затягивает. И шипит мне в лицо:
- Ты…! Бл…! Сукин сын! Ежели ещё раз…! Выловлю и сам! Своими руками…! Как щенка…!
Втыкается мне в плечо лбом и плачет.
- Так перепугал… Что ж ты такой… То - в битву резаться, то - в реку топиться… Мы уж сети искать собралися…
Отрывается, смотрит мне в лицо - сквозь слёзы укоризненно грозит мне пальцем:
- Не надо… не надо так… в следующий раз…
Что, Ивашко, думаешь - будут и ещё… разы? Какой, однако… оптимистический прогноз.
Он отходит, следом Сухан подаёт мою одежду. И осторожно проводит пальцем по моей груди - его душа на обычном месте. Ещё один мой должок в этом мире. "Ниточка паутины".
Не могу вспомнить ни одного попандопулу, которого бы принуждали к жизни - долгом перед зомби.
И едкий, аж звенящий от эмоций голос Мараны:
- Нашёл об чем беспокоится, старый. Такие не тонут. Крокодилята.
Что-то они сильно заблаговременно отпевать меня начали. Ядовитость Мары даёт необходимый толчок моему… ну, назовём это несколько нескромно - остроумию:
- Ошибаешься, достопочтенная. В Оке крокодилов нет. Но кайманы скоро будут.
- Карманы?! Какие такие карманы?!
- Сходные. Лысые и на двух ногах.
И не думал, не гадал я, что пророкизмом занимаюсь. Что разведутся вскоре, и вправду, в этих местах молодые наголо бритые ребята, на двух ногах и в одежде с карманами. А вот молва народная запомнила и со временем мне вернула.
Ребята делами занялись, костры разожгли, а я пошёл к Любаве. Цыба лежала с сотрясением, Марана… у неё даже руки трястись начали. От усталости, наверное.
Так что, и обмывание, и обряжение делал сам. И это - хорошо. Не испугал никого. Мордой своего лица. Только - воем. Но я старался… сдерживаться.
Ребятки домовину сварганили. Тут это дефицит - покойников много. Даже просто колоду подходящую найти… Хоронили мы её в закрытом гробу. Поскольку… понятно.
Всё чин-почину: могилку глубокую на сухом месте выкопали, отпели благостно, по горсти земли бросили. Вот только холмик не делали да крест не ставили - земля чужая, не русская. Придут здешние "петухи" да разорят.
На обратном пути с кладбища, похмельный, опухший Чарджи вдруг вцепился мне в горло:
- Ты! Скабби тшквари! Ты её убил! Она из-за тебя умерла! "Подорожник для души"… Не сберёг! Она десятерых тебя стоила! Она! Дедобали гулеби! Лампари суни! Из-за какого-то плешивого… суниани ткха…
Чарджи душил, не отпускал. Пришлось вспоминать. Ответ Гамлета Лаэрту. В могиле Офелии:
"Прошу тебя, освободи мне горло;
Хоть я не желчен и не опрометчив,
Но нечто есть опасное во мне.
Чего мудрей стеречься. Руки прочь!".
Вот так. А я и не знал. Что и для него она… "лампари". Только кричать на меня сейчас… не надо.
"Нет, покажи мне, что готов ты сделать:
Рыдать? Терзаться? Биться? Голодать?
Напиться уксусу? Съесть крокодила?
Я тоже. Ты пришел сюда, чтоб хныкать?
Чтоб мне назло в могилу соскочить?
Заройся с нею заживо, - я тоже
…
Нет, если хочешь хвастать,
Я хвастаю не хуже".
Только хвастать мне… не интересно. Больно как-то…
- Ты хочешь увидеть мои слёзы, Чарджи? - Их нет. Смыла река. Ты хочешь увидеть мой гнев? Его нет - остудила вода. Ты хочешь увидеть моё горе? Это не цацка, не прикраса на шею. Им не хвастают.
- Месть! Кто это сделал?! Я хочу видеть его кровь! Я хочу вырезать его печень! Я хочу…!
- Мести - не будет.
- Что?! Ты позволишь этим мерзавцам… этим подонкам… этим зверям…!
- Я что - настолько нечистоплотен? Неопрятен? Неряшлив? Грязен и вонюч?
- Причём здесь…?!
- Месть - роскошь. Мести - не будет. А дерьмо… его надо убирать. Пойдёшь ко мне в помощники мусорщика? А? Хан-ассенизатор… тебе как?
Чарджи глупо хлопал глазами. В его состоянии… после вчерашнего и сегодняшнего - доходит медленно. Но меня отпустил. И я смог спокойно продолжить придумывать разные варианты… откачки той части выгребной ямы под названием "Святая Русь", которая… уничтожила её жизнь. И испортила жизнь мне. И, вот, как оказывается, Чарджи - тоже.
Нет, деточка, не поэтому. Да знаю я чего миннезингеры с бандуристами придумывают! Балалаечники-романсеры. Дескать, вернулся Зверь Лютый на могилку суженной, обрыдался соплями по уши, ударился оземь и обернулся Колдуном Полуночным. Властителем Севера. И всяких окрестностей.
Фигня. Враньё. Но им за такое - подают щедрее.
Я никогда не лил слёз на её могиле. Сначала… слёз не было. Когда вернулся… не было могилы. После ухода ратей местные "петухи" разорили захоронения. Наслушались, что русские - воинов в богатом облачении хоронят. Как псы бродячие… Всё перерыли, поломали, выбросили. Потом пришлось заново мёртвых по всему верху собирать да закапывать. Там уже многих и опознать нельзя было.
Не знаю я где её могила. Знаю только - здесь где-то. Может - тут, может - там, может - в овраге. Она - здесь. Но не - тут вот.
Как храм Соломона: был дом господень, стоял. Площадка осталась. Но где конкретно "святая святых" была - никто не знает. А кощунствовать, топтаться по тому месту, где Господь пребывал… Один чудак носильщиков из басурман нанимал, что бы они его по Храмовой горе на носилках носили - боялся Бога своими пятками обидеть.
А я наоборот - город поставил. Люди здесь - и жрут, и пьют, и… всё делают. Живут. Нехорошо поселение на крови ставить. На том месте где люди резались да умирали, где покойники лежат. Но когда меня вскорости припёрло…
Место это - Дятловы горы - я запомнил. Накрепко. Из-за неё. И как припёрло - вспомнил первым. В основании Всеволожска не одна причина - многое сошлось. Из вещей долгих, вечных. И из дел кратких, сиюминутных. И из душ многих. Моей и её - тоже.