Побурчали недовольные, но большинство поддержали предложение Кости. Объявили о решении начальных людей каравана остальным. В толпе сразу же начались споры. Видя это, пришлось Косте продолжить обсуждение дальше - в узком кругу.
- То, что воинами на меч взято - тринадцать ушкуев, - среди воинов и делиться должно. Кроме того, с каждого ушкуя десятая часть - в воинскую казну пойдёт. Остальное - делим на доли. Кормчему - две доли, хозяину - пять, свободным гребцам - из тех, с которыми поход начинали - по доле. Возражения есть?
Едва где-либо начинали разгораться споры, Костя их решительно прерывал:
- Кабы не войско, не видать корабельщикам трофеев вообще!
Сказал, как точку поставил. Ведь в самом деле, без войска Сарай было не взять, и потери среди воинов были большими, чем на судах.
- А суда наши?! - встряли устюжане. - Ушкуй-то наш утонул! Кто за него теперь заплатит?
- А за наши ушкуи - тоже! Трофеи-то мы успели вытащить - это верно, но ушкуи на дне Вятки!
- Хорошо! Предлагаю из общего котла до дележа выплатить за утонувшие суда их стоимость хозяевам. Во сколько оценим, уважаемые мужи?
Сразу закричали:
- У них ушкуи не новые были, потрёпанные, больше пяти денег серебром не стоили.
- А ты их смотрел? - вскипели ушкуйники. - Второй сезон всего плавали.
- Тьфу на вас, - разозлился Костя. - Что вы за люди мелочные такие? Десять монет - и весь торг. Все согласны?
Уже спорщики к тому времени голоса сорвали, потому - согласились. Время-то уже к полдню шло.
Сначала из общего котла отдали деньги за сгинувшие суда, затем кормчие или владельцы рассчитались с гребцами из невольников. В сторону отошли ушкуи с воинскими трофеями. Памятуя слова Кости - и лобановские суда с ними. Потом только стали делить трофеи из общего котла на доли. И уж к вечеру только раздали, кому чего причиталось. Нашлись недовольные.
- Зачем мне два ковра и золотые блюда? Ладно - блюда на золото переплавлю, а ковры? Соседу моему по скамье - так серебро досталось!
Но недовольных никто уже не слушал. Каждый оценивал свою долю, любовался деньгами и, складывая в мешочки, прятал их за пазуху.
- Эх, жалко корчмы в деревне нет. Сейчас бы напились тварного вина на радостях!
- Дурень, всё спустить хочешь? Как был голытьбой, так ею и останешься! Я вот избу новую поставлю, корову да лошадь куплю - заживу, как человек.
- Жмот потому что! Деньги как легко пришли, так и уйдут.
- Истинно - дурень!
И такие разговоры велись почти каждой командой. На радостях купили у селян последнюю живность. Жарили, варили и объедались.
А Михаил выдал невольникам их деньги, а за доли молчал. Гребцов из свободных людей немного на судах осталось - погибли. Прохор, Поликарп, Ефим, Спиридон - светлая им память. Костя про долю погибших не упомянул. А Михаил хотел по справедливости поступить. У каждого же семьи остались, да и не посторонние они люди для Михаила.
Когда вечером Павел заикнулся о долях, Михаил отмахнулся - на месте делить будем! Уж в темноте к нему подошёл Костя.
- Что-то ты, Михаил, невесел? Живой из опасного похода возвращаешься, с трофеями богатыми - радуйся!
- Не время. Хочу в Хлынове трофеи поделить, погибшим их долю выделить - семьи у них.
- Правильно! Мудро! Я из воинских тоже семьям погибших долю выделяю. А кто одиночкой был, без роду без племени, их доля в общий котёл пойдёт. И погибшим доля - это по-христиански. Кроме того, это и живым надо. Коли знает воин, что в случае гибели семья с деньгами будет - не раздумывая за тобой пойдёт. Не жлобись, и получишь верных людей. И ещё. - Костя понизил голос, обернулся - нет ли чужих ушей рядом: - С каждого своего судна на воинские по сундуку отдашь. Это меньше, чем десятина, остальное - твоё, сам решай, как делить будешь. Только в Хлынове, на виду - не дели и трофеев не показывай. И своих предупреди, чтобы языки за зубами держали. Деньги по кабакам пусть не мотают, не хвастают победой. До ушей ханского баскака дойдёт - кровью умоются.
- Понял, Костя. Я сам об этом думал. Вскоре Костя вернулся с десятком воинов.
Суда Михаила стояли рядом с воинскими. Костя ткнул пальцем в сундуки, и те их перегрузили. Что было в каждом сундуке, Михаил и не помнил, а Костя не знал. Брали наугад. Когда Костя утром проснулся, половина судов каравана уже ушла.
- До Хлынова вместе с воинскими судами иди, - подсказал Костя. - Какая-никакая, а всё же охрана. А уж там - извини, все врассыпную. Не гоже всем караваном в Хлынов идти - каждый по отдельности, и даже желательно в разные дни.
Ушкуи снялись со швартовов и шли под парусом, а по берегу двигалась воинская рать. Время от времени от конников отделялись небольшие группы всадников и, помахав на прощанье руками, уходили в сторону - в Кумёны, Даровское, Юрью, Чёрную и Белую Холуницы. Позади, на крупах коней были приторочены объёмистые перемётные сумы с трофеями.
Конная рать понемногу таяла, и до Хлынова добрался лишь десяток во главе с Костей. Для Мишки это было удивительно: ещё утром выехало из Немды войско, и нет его. А что с десятком Костя вернулся - так зазорно сотнику одному ездить, почётный эскорт положен. Со стороны глядя, и не поймёшь, что сотник из далёкого, трудного, опасного набега вернулся.
И ушкуи воинские перед Хлыновым стали отворачивать в речушки малые. Караван, как и конная рать, таял на глазах.
"Надо запомнить воинскую хитрость - в дальнейшем пригодиться может", - решил Михаил. Теперь надо было думать и о своих судах, о дележе. Ещё на стоянке, на полпути между Немдой и Хлыновым, к нему подошли гребцы из бывших невольников.
- Как нам дальше быть?
- У кого родня есть - идите с Богом домой. Нет ничего лучше родного очага. Есть такие?
Нашлись трое - один из Рязани, двое из Пскова. Остальные смотрели выжидательно. Михаил пересчитал гребцов. Получалось на две полноценные команды для обоих ушкуев. После похода Михаил охладел к ладье - тихоходка, неповоротлива, хоть и берёт груза вдвое больше. Такому судну на озере большом плавать, вроде Невского или Ладоги. И через переволок тащить - одна мука будет.
- Все ли добровольно хотели под мою руку отойти? Трудиться много придётся, - Павел, кормчий мой, не даст соврать.
- Все хотим. Ты хоть и молодой, да в делах разумен, уж пригляделись мы за плавание. Не обижаешь зря, когда тяжко, и сам не брезгуешь за весло сесть. А родни у нас нету, все сгинули. Кому мы нужны? Нам бы на всех избёнку одну да жалованье на харчи.
- Считайте - договорились.
Псковские да рязанские высадились на берег у Пижмы.
- Тут до переволока недалече, подберёт какое-нибудь судно. Всё ближе, чем из Хлынова добираться, - напутствовал их Павел.
Высадив бывших невольников, успели догнать воинские ушкуи. Всё-таки под охраной воинов спокойнее. А перед Хлыновым один ушкуй в неприметную протоку свернул, другой - в затон. И времени-то немного прошло - а на Вятке только три судна Михаила и осталось. Рассосался караван, как и не было.
Они встали на стоянку у левого берега. Одно усилие - и вот он, Хлынов, рядом, да только не след с ценностями в город соваться.
На пристани, кроме корабельщиков да купцов и грузчиков-амбалов всегда лихие людишки обретаются. Украсть, что плохо лежит, шилом или ножом в бок ударить в глухом месте, за амбарами портовыми - их гнусное ремесло.
Вышли Павел с Михаилом на берег, отошли в сторону от ушкуйников - подальше от чужих ушей.
- Давай посоветуемся. Что с ценностями делать будем? - спросил Павел. - Страшновато мне - за одну монету серебряную убить могут, а тут - три судна под завязку златом-серебром набиты.
- Уже не совсем набиты. Забыли, что ратники Кости с каждого судна по сундуку сняли? Кумекал вот чего: оставить долю гребцов вольных да убитых, у кого семьи есть. Само собой, тебе и двум другим кормчим по две доли. Себе возьму - на покрытие убытков да на торговлю. Полагаю - монетами, серебром или золотом, так подозрений меньше. А остальное - спрятать в укромном месте.
- Ты гребцам веришь ли?
- Нет, по крайней мере - не до конца. Да, гребли они без принуждения и в бою участвовали добровольно. Ну так не за золото же боролись - за свободу свою и саму жизнь. А тут, на русской земле, с такими деньгами много можно себе позволить. И более стойким мужам золото свет застило - ломались.
- Вот и я о том же. Есть у меня место укромное, можно сказать - бочажок. Ключи там бьют со дна, вода мутная - не углядишь ничего.
- Так ты что - ценности, никак, утопить хочешь?
- Если яму копать, до Рождества Пресвятой Богородицы не успеем. Да и всё равно - в руках скрытно снести надо, закапывать. Узреют гребцы. А если ладью с ценностями тайно затопить, никто и не прознает, где.
- Вдвоём-то справимся?
- Должны. На свой ушкуй перегрузим всё, что с собой возьмём, остальное - на ладью, и притопим.
- Вместит ли?
- Должна. Да тут недалеко, доберёмся потихоньку, погода, вишь, спокойная, вода - как зеркало.
- На том и порешим.
Сказано - сделано. Монеты в сундуке и кожаных мешочках на ушкуй Павла перегрузили, всё остальное - на ладью. Второй ушкуй совсем пустым остался, зато ладья просела низко - от борта до воды едва ладонь.
Павел и Михаил сами за вёсла уселись. Употели оба, пока ее с места сдвинули. А потом - потихоньку пошли. И захотели бы быстро - не получилось. У Мишки на шее от напряжения жилы вздулись.
- Павел, да где бочажок твой?
- Где-то здесь должен быть.
Мишка из сил выбился, пока Павел не сказал: "Да вот же он!" Однако сколько Мишка не смотрел - не видел. Только кусты низко с берега свисают.