В упор резанули по нам из пулеметов… я случайно оборачиваюсь, а на том берегу наши понтоны, как свечки, на своих машинах горят… ровно так… как по линейке…
Мы залегли… наша артиллерия по финнам стрелять не может, чтобы нас не накрыть… а финны нас минометами, минометами …
- А помощь вам посылалась? - играя желваками, спросил Мехлис.
- Даже танки нам посылали, из разведбата, плавающие Т-38… да течение сильное, не выгребли они! А три танка из пяти перевернуло вверх гусеницами, никто и не выплыл… Наши полковушки и сорокопятки на прямую на том берегу вытаскивали, да так там они и остались стоять… а расчеты вокруг них полегли…
- А дальше что было?
- Собрал под огнем уцелевших. Вступил в командование… из 930 человек насчитал живых менее ста, из них совсем целых только сорок три… решил поэтому атаковать…чтобы пробиться к взорванному железнодорожному мосту и занять там плацдарм…
- И как?
- Финны отошли… а потом нас зажали в огневой мешок среди скал… товарищи, я такое видел… финские женщины с повязками Красного Креста и в белых косынках наших раненых собирали… а потом они на наших глазах им ломали руки, пальцы отрезали…
- Зачем? - ахнул Мехлис.
- Учились на них, видно… шины накладывать, ампутации делать…
- А вы что же?!
- Как же можно в женщину стрелять…(Гнусная пропаганда. Прим. Редактора) (Мы не можем отвечать за отдельные эксцессы, допущенные иррегулярными формированиями. Прим. Переводчика).
- Как же вы, лейтенант, уцелели?
- Не помню я… очнулся на нашем берегу, мокрый, привязанный к бревну… Сам я привязаться не смог бы, наверное, меня мои бойцы спасти хотели…
- Вы, значит, остались живы… а где ваш батальон?
- Виноват… искуплю кровью…, - затихающе простонал раненый, икнул пару раз и вытянулся, будто по стойке смирно.
- Как же так?! - грозно обернулся Мехлис к военфельдшеру. - Вы же сказали, что он средней тяжести?…
- Мы всегда так говорим! - виновато ответила измученная девушка. - Так легче…
- Кому легче?! Умирать легче? Коммунисту это не нужно…, - твердо и яростно сказал комиссар. Потом заторопился: - Давайте-ка грузиться! Этак, мы их всех потеряем…
… Отогревшихся красноармейцев вновь погрузили в машину, на этот раз предварительно устлав кузов свежесрубленным еловым лапником, покрытым брезентом. Мехлис приказал погрузить даже тело умершего лейтенанта, наставительно при этом произнеся:
- Хоть он и преступник, бросивший в бою доверенный ему Советской Родиной пост, но, считаю, что это деяние он своей пролитой кровью полностью искупил! Похороним товарища командира как красного героя!
- Виноват, товарищ армейский комиссар второго ранга! А может, не он главный преступник? - выбросил ладонь к виску Вершинин.
- Ничего…, - с внезапной тяжелой, свинцовой ненавистью в голосе обещающе произнес Мехлис. - Мы это дело обязательно разъясним…
"Пиздец комдиву!" - грустно подумалось мне. (По нашим разведданным, командир и комиссар указанной дивизии были репрессированы. Прим. Переводчика) (За что?! Прим. Редактора).
Отказавшись после погрузки сесть в кабину, комиссар полез в кузов, на все настойчивые уговоры военфельдешера отвечая:
- А партполитработу с бойцами в дороге кто проводить будет? Пушкин?
Последним, что я увидел, когда машина тронулась, было то, что Лев Захарович тщательно укутывал снятым с себя полушубком раненного бойца. Как видно, партполитработу в войсках товарищ Мехлис понимал очень своеобразно.
19
Когда санитарный фургон, завывая на подъеме мотором, скрылся за поворотом, Вершинин посмотрел на наши сумрачные физиономии и скомандовал:
- Батарея, становись! Равняйсь! Смирно! Вольно… Товарищи артиллеристы. Довожу до вашего сведения, что мы с вами находимся на войне! А война без жертв не бывает. Другое дело, что жертвы бывают оправданные и … не очень… Но с нашей батарейной колокольни мы не можем всего видеть и знать! Полагаю, что бойцы из того батальона просто проводили разведку боем, отвлекая на себя внимание противника, а в это время основные наши силы успешно форсировали реку в совершенно ином месте. (Нет, они форсировали "Реку смерти" там же, но на день позднее. Прим. Переводчика).
Наша же боевая работа оценена командованием достаточно высоко! Старшина Петрович!
- ЙААА!
- Выйти из строя!
- ИЙЙЕСТЬ!
Старый служака четко отрубил три шага и мастерски развернулся через левое плечо, замерев перед строем по стойке "смирно".
- Товарищ старшина! Поздравляю Вас с получением боевой награды и при этом хочу особо отметить, что в Вашем лице награжден весь личный состав нашей батареи!
- Служу Трудовому Народу!
- Вольно. Приступить к занятиям по распорядку дня! Комсостав - сбор в штабе. Разойдись!
… Когда я, Саня, Ройзман и Петрович расселись вокруг сбитого из крышек снарядных ящиков стола (да, я понимаю, что это оборотная тара строгой отчетности! Однако никто из нас подписку о материальной ответственности за их сохранность не давал!) Вершинин достал из металлического ящика из - под ЗИПа большую фляжку, обшитую темно-серым сукном.
Налив её содержимое в зеленый новенький котелок, он отстегнул медаль с ватника Ивана Петровича и опустил в масляно качнувшуюся жидкость:
- Давай, товарищ… чтобы не заржавела!
Старшина истово принял котелок, перекрестился и немедленно, в три огромных глотка, его выпил!
Потом оглядел нас, опешивших, подобревшим взглядом:
- Что, что-то не так?
Вершинин печально заглянул в котелок:
- Одна-а-ако… пол-литра спирта одним махом… Вы, часом, не в Гвардии ли служили?!
- Так точна! В Гвардейском Флотском Экипаже, на "Полярной Звезде", откуда был списан за окаянное пьянство!
- Оно и видно-с… Куда уж нам, армеутам, за гвардейцами тянуться, нам бы только лаптем щи хлебать … Вижу, товарищи, что праздник на этом и закончился.
- Почто же? Ежели Вы про ханку, то энту пакость мы завсегда в запасе имеем… Для медицейского растирания радикулита! - фарисейски потирая себе поясницу, сообщил старшина. - М-могем оную немедля предоставить!
- Ишь ты, что у нас в подразделении происходит! - ужаснулся комбат. - Старший офицер!
- Я…, - уныло подал голос ваш покорный слуга.
- Отчего же Вы не в курсе?
- Виноват-с…, - а что еще скажешь, коли сам понимаешь, что дурак.
- Другой раз будьте, пожалуйста, бдительней! А то они с Вашим разгильдяйством поди еще и бабу в расположение притащат… Ну, ладно, Петрович, тащи уж свое лекарство.
… Дальнейшее помню урывками…
…Вот Петрович, довольно улыбаясь, разливает из огромной (и где он только её прятал?) бутыли ароматного "ерофеича" (на литр виннАго спирту взять: пять чищенных грецких орехов, горсть лесных орехов, горсть кедровых орехов, горсть миндаля, добавить настой зверобоя. Прим. Переводчика)… Впрочем, у артиллеристов всегда найдется и выпить, и закусить! Это вам не презренная забитая, серая махра! (пехота. И почему же презренная?! Прим. Переводчика)
… Вот Вершинин, хитро щуря глаз, допытывается:
- Скажите честно, Ройзман, Вы …шпион?
- Да отчего вы, господин подполковник, это взяли? - совершенно искренне изумился обер-лейтенант.
- Судите сами: служите Вы по военно-дипломатической части, которая издавна считается легальной крышей для военных агентов, а во-вторых, с изумительной чистотой владеете русским языком-с…
- Ну, во-первых, я с отличием закончил Гейдельберг, отделение русистики, и диплом защищал по кафедре Русского Средневековья…
- Правда? Что, там есть такая кафедра?
- "Не лепо ли ны бяшетъ, братие,
начяти старыми словесы
трудныхъ повестий о пълку Игореве,
Игоря Святъславлича?
Начати же ся тъй песни
по былинамь сего времени,
а не по замышлению Бояню!
Боянъ бо вещий,
аще кому хотяше песнь творити,
то растекашется мыслию по древу,
серымъ вълкомъ по земли,
шизымъ орломъ подъ облакы."
- Хватит, хватит! Верим-с…
- А во-вторых, мою маму в детстве звали Наташей Оболенской…Они в июле четырнадцатого всей семьей поехали на воды в Баден-Баден, ну и попали там под интернирование…
- Так Вы, выходит, совсем и не еврей?! - радостно изумился Вершинин.
- Ну как Вам сказать?… Мишлинг… У нас вообще в семье с самоидентификацией сложно! Вот мой брат, натуральный жид, он сейчас в Люфтваффе на "Хеншеле - Блитц" летает, так настолько был раньше ортодокс, что его в "Люфтганзе" по субботам на рейс не назначали! А сестренка у меня русская и православная.
- А Вы?
- А я еще молодой! Подрасту, может и определюсь… А кстати, хотите я вам фотографии покажу? - с этими словами Ройзман мгновенно извлек маленький кожаный альбомчик. Любят же немцы фотографии смотреть!
- Вот, это мои милые муттер и фатер…, - на снимке были изображены сидящий в инвалидной коляске бравый молодой офицер с Железным Крестом на груди и рядом с ним стоящая гордо и прямо юная девушка в белом фартуке медсестры. - Вы не подумайте плохого, мой фатер на Западном фронте воевал! В четырнадцатом году на Марне его так лягушатники изувечили…
- Как же они поженились? Он же безногий? - изумился Саня.
- Эх, молодежь… Ноги здесь не главное! Была бы душа у человека! - наставительно поднял вверх палец Петрович.
- Разумеется, в браке главное душа! То-то у них аж трое детей, и, видать, погодки…, - улыбнулся Вершинин. - Но как Вас в армию-то занесло?