- Корова в хлеву тебе матушка! - обиделась девушка. - Мне что - сто годов, что ты меня этак зовешь?
Отрок смутился, опустил глаза долу.
- Поди дров на заднем дворе поколи. - Речка махнула рукой. - Изрядная куча.
- Так я их вчера еще расколол - удивился Твор.
- Вчера? Ну, молодец, парень. Тогда жди, пойду у хозяйки спрошу, чего тебе делать.
- А нету хозяйки Любимы, - развел руками отрок. - По рани еще на ручей с сестрицей ушли, с бельишком.
- Ой, а я и не видала. А детушки с кем же? - ахнула Речка, - Да ни с кем. - Твор пожал плечами. - Лежат себе в зыбке, слюни пускают.
- Ах ты ж, чур меня, чур. - Бросив пест, Речка выбежала из корчмы и, подобрав подол, направилась через двор к отдельно стоящей избе Ярила с Любимой.
Порубор проводил девчонку рассеянным взглядом.
- Вот заполошная.
- Красивая, - тихо промолвил Твор.
- Кто? Речка?! Скажешь тоже… - Порубор засмеялся и вдруг умолк… а ведь и в самом деле, не та уже стала Речка, стройна, тонка станом, а уж коса…
- В общем, так. - Встав из-за стола, юноша подошел к мальчику. - Буду тебя учить грамоте. Согласен?
- Еще бы! - обрадовался Твор. - Только это трудно, наверное…
- Да, нелегко. - Порубор улыбнулся. - Но ты не бойся, Вятша меня за тебя просил - так я научу, хоть ты что делай. Только уговор - во всем меня слушаться.
- Понял, - кивнул отрок.
- Сейчас вот работу по хозяйству справишь, и пойдем с тобой на торг.
- Вот здорово!
- Погоди, не ори так, в ушах звенит. - Порубор поморщился. - Вообще старайся говорить негромко, степенно, таких людей лучше слушают и уважают. Понял?
- Угу!
- А теперь скажи для начала, зачем нам на торг?
- Ну… - Отрок задумался.
- Смелей, смелей, - подбодрил Порубор.
- Мыслю - прикупить чего-нибудь. Стилосы, перья гусиные, вощеные дощечки, так?
- Так, - кивнул юноша. - Да не совсем. Посмотри-ко на себя!
Твор посмотрел. Ничего особенного: порты, онучи, лапти - хоть и весна, да холодновато еще босиком-то - рубаха сермяжная, такой же зипунишко.
- Как это "ничего особенного"? - Порубор усмехнулся. - Руки от грязи черные, волосы нечесаны, вон - солома в них застряла, пояс засаленный, на рубахе, на животе прямо, дырища!
- Так то сестрица не досмотрела, не успела зашить!
- Сестрица?! А сам-то ты на что? Вернется Речка, спросишь у нее иголку с нитью - зашьешь, да, смотри, аккуратно, плохо сделаешь - не возьму на торжище. Чего мне с таким грязнулей позориться? Да не шмыгай ты носом, нехорошо. Пока вон воды нагрей да голову вымой, а заодно и руки.
Вздохнув - ну и Порубор, ну и зануда, за что только Вятша его так сильно уважает? - Твор скинул зипун, стянул через голову рубаху…
- Ой, никак вымыться решил? - войдя, прыснула со смеху Речка. - А мы-то, глядя на тебя, думали, в ваших лесах вообще не моются.
Отрок обиженно засопел.
- Речка, - попросил Порубор. - Там, в сундуке, старый дедков пояс был, нарядный. Дай-ко!
- А Любима…
- Да разрешит Любима, скажешь, что я взял.
Пожав плечами, Речка наклонилась к сундуку.
Да еще нарочно так платье стянула, чтоб Порубор слюной захлебнулся. Скосила глаза, вздохнула - нет, не проняло! В своих мыслях витал парень.
- Ну, вымылся? - Порубор взглянул на отрока. - Теперь рубаху зашей. И на вот тебе пояс.
По пути на Подол они встретили возвращающихся с бельем девушек - Любиму и Радославу. Обе уже подружились, болтали о чем-то, смеялись, увидав парней, прыснули еще больше. И чего ржут, словно лошади?
- Нет, - остановились, - не надо нам помогать, сами донесем одежку. Идите, куда шли.
- Ну, как хотите, - не стал настаивать Порубор. Эх, и красива же эта Радослава. Вот бы такая его полюбила… Юноша вздохнул, позавидовал Вятше, потом обернулся к Твору: - Ну, не дуйся. Все тебе было правильно велено. Для чего? Сейчас обскажу. Есть у меня вражина - завистник, Ерофей Конь, тоже проводник, и не худой. Только вот серебришка у него за сезон выходит куда как меньше, чем у меня, хоть и скряга Конь известный. Почему так? Не знаешь? Я скажу. Вот, посмотри, как я одет?
- Хорошо одет, - скосил глаза Твор. - Богато.
Еще б не богато! Рубаха на Поруборе ярко-желтая, из тонкой ромейской ткани, по вороту да подолу золочеными нитками вышита, наборным пояском подпоясана, плащ с левого плеча свисает - голубой, с шитьем серебряным, с подбоем белым, за такой плащ коня отдать не жаль. На ногах порты узкие, красные, постолы кожаные, со скрипом, обмотки белые, как выпавший первый снег. Что и сказать, богато.
- Видишь? - Порубор улыбнулся. - А Ерофей Конь, не обижайся только, так же, как вот ты недавно, ходит. Все скупится, старое платье донашивает, волос дикий, нечесаный, бородища всклокочена - жуть. Вот и прикинь, к кому пойдут люди? Кому больше доверять будут, хоть Ерофей, может, и куда больше меня земель знает?
- Ах, вот оно что… - наконец-то догадался Твор. - Теперь вижу, что одежка твоя - для серебришка приманка.
- Верно соображаешь. - Порубор улыбнулся. - Вишь, вон он, Подол-то… Широк, многолюден.
- И то верно. - Твор испуганно посмотрел вниз, где, за березами, в утренней туманной дымке, шумел многолюдством Подол - с ремесленными слободами, с кузнями и амбарами, с корчмами и капищами, с торжищем. Нигде еще не видал Твор столько людей, сколько в Киеве, боялся, никак привыкнуть не мог. Вот и теперь схватил Порубора за руку - как бы в этакой-то толпе да не затеряться. Затеряешься - век не выберешься!
Гудел Подол, шумно колыхалось торжище, в кузнях, за ручьем, звенели наковальни. Твор во все глаза смотрел на людей. Хоть и не сезон еще был, все начиналось только, а все же. Вон, ряд кожевенный, вонючий - Твор поспешно зажал нос, - в селище-то хоть со всех лошадей да коров сдери шкуры - и то для рядка не хватит, чуть дальше - горшечники, горшки, кувшины, блюда - блестящие, с узорочьем. А рядом ткани - каких только нет! Тяжелые, ромейские, разноцветные - синие, желтые, палевые, голубые, серебром-золотом вышитые - барберек, атлас, камка с парчою, ворсистый бархат, Прямо глаза разбегались, У рядка с тканями Порубор остановился, калиту - кошель, на поясе висевшую, вперед передвинул, сказал что-то купцу на языке непонятном, лающем, Купчина ответил так же, улыбнулся - одет чудно, в порты узенькие, в плащик куцый, на голове шапчоночка кожаная, лицо бритое, худое, глаза хитрые.
- Сукно фризское есть ли? - уже понятно спросил Порубор.
- Как не быть? - Купец разбросал по рядку кипы, какое, мол, надобно - темно-зеленое, красное, синее?
- Синее, - подумав, кивнул юноша, поплевав на пальцы, провел сильно по краю кипы. - Чай, не черникой-ягодой крашено?
Торговец испуганно замахал руками. Доброе оказалось сукно и покрашено достойно.
- Смерь-ка шесть локтей. - Порубор обернулся к Твору: - Бери, парень, неси, да смотри, не потеряй - то тебе на рубаху.
Вытащил из кошеля монету - отрок глазам своим не поверил, блестящую серебряную ногату с витиеватыми письменами, - притянул продавцу. Тот попробовал монету на зуб, улыбнулся.
- Пошьете рубаху, носите на счастье.
Поблагодарив, Порубор с Твором отправились на самый край рынка, где за приемлемую цену купили у ромея Хрисанфия вощеные дощечки и заостренные палочки - стилосы. Хрисанфий торговал и пергаментом, и перьями, чернилами, а когда была возможность, привозил на заказ и книги - только очень-очень редко.
- "География" Страбона не надобна ли? - придержав Порубора за рукав, тихо спросил он.
У юноши загорелись глаза, но тут же и погасли.
- Нет, - Он с сожалением покачал головой. - Серебришка пока не наскребу столько.
- Так я и не про сейчас говорю, - ответил ромей. - К августу из Сурожа привезти обещали.
- Случайно, не Евстафий Догорол обещался? - с усмешкой скосил глаза Порубор.
- Он, - безо всякого удивления кивнул купец. А и чему удивляться-то? Евстафия в Киеве многие знали.
Простившись с ромеем, повернули обратно. Твор, правда, и еще погулял бы - привык уже вроде, - да, видно, у Порубора планы другие были, По пути прикупили у мальчишки-пирожника пирогов с капустой, съели в охотку, покричали квасника… Что-то не находился.
- Да где ж они? - недовольно бормотнул Порубор, - Обычно не отбиться бывает. А, во-он, наверное… - Он кивнул в сторону толпы, собравшейся на краю рынка. - Эй, квасники!
Твор вслед за Порубором пробирался в толпе и вдруг замер, оказавшись на свободном от людей месте, где, усевшись на корточки, лихо подбрасывал в руках колпачки чернявый лопоухий.
- Кручу-верчу, обмануть не хочу! - широко улыбаясь, кричал лопоухий. - А ну, где горошина?
- А вона! - Пахнувший навозом смерд накрыл один из колпачков огромной волосатой рукою.
- Точно в этом? - подначил лопоухий. - Смотреть?
- Смотри, смотри, - поддакнули из толпы. Смерд убрал руку, и лопоухий поднял колпачок.
Вот она, горошина! Угадал, сиволапый. В заскорузлую ладонь смерда на виду у всех перекочевала зеленая сердоликовая бусина. Как уже знал Твор от того же Порубора, за такую бусину давали беличью шкурку или одну серебряную монету - ногату. Двадцать ногат составляли гривну, а за две гривны можно было купить хорошую стельную корову или десять баранов. Так что нетрудно было подсчитать - смерд сиволапый сейчас только что полбарана выиграл.
В толпе, видно, посчитали. Желающих поиграть стало не перечесть, очередь занимали, чуть до драки дело не доходило, а лопоухий едва успевал крутить свои колпачки.
- Кручу-верчу, обмануть не хочу!